На самом деле я вовсе не собирался вставать так близко к столику, на котором разложили товары из её магазинчика. Но все уже настолько привыкли к моей помощи, что едва я купил свой фонарик, как меня тут же обступили со всех сторон. Сейчас я помогаю маленькому Бао написать на фонарике желание: «Ещё палочек «Поки».
– Хороший выбор, дружок, – говорю я и даю ему пять. Бао перечисляет свои любимые вкусы, а я киваю и послушно записываю их на мятой рисовой бумаге.
Боковым зрением я вижу Лия́ – её волосы до плеч и очки формы «кошачий глаз» – и, как это обычно происходит, теряю голову. Она всегда выглядит словно не от мира сего, так, будто её окружает магия. Мне надо перестать на неё таращиться – я знаю, что должен перестать, – но чувствую себя совершенно никчёмным, наивным мотыльком, которого тянет к её пламени. Идеальная метафора для принцессы небесных фонариков.
Даже несмотря на то, что «ли» в её имени означает «тьма», она – мой свет. Ещё с тех пор, как во втором классе умер мой домашний рак-отшельник Грубый Герман и она смастерила для него гроб из своей шкатулки для украшений, а потом сожгла ему на жертвеннике еду в загробный мир. А ещё она настаивала, что моей вины в смерти Грубого Германа нет, хотя на самом деле это не так: я решил купить Герману друга, не зная, что крабы некоторых видов дерутся между собой, чтобы установить иерархию. Драку никто из них не пережил. Если что, друга Германа она тоже помогла похоронить (правда, в другой коробке) и тоже сожгла ему на жертвеннике еду в загробный мир.
Вторая часть имени, «я», означает «элегантная», и… ну, она лучшая в мире, но уж точно не самая элегантная. По правде говоря, поэтому-то она мне и нравится, но, кажется, так говорить нельзя. Прозвучит же как критика: «Ты не элегантная» – и всё, что прозвучало бы после, уже не имело бы никакого значения, я уверен. И нет, я не хочу сказать, что она неуклюжая или, как говорят, «маниакальная девушка-мечта», она просто… честная. Из тех, кто пытается тайком пронести чипсы с креветками в кинотеатр, а потом рассказывает о них билетёру, когда он случайно смотрит на раздутую сумку.
Я тоже, мягко говоря, не «я». Вот пример: когда Лия́ подходит ко мне или смотрит в мою сторону, мой «не-я» мозг зависает, и я трачу столько времени, чтобы переключиться на печальную волну, что мой приятель Чиа́н даже притворился, что засыпает. И реально ложится на землю. Там, конечно, трава растёт и вообще довольно чисто, но всё же! Так драматично. Может, он бы лучше понял мою неуверенность, если бы знал об истории с бабл-чаем, но я ему ничего не рассказывал.
Чёрт, это был один из худших дней в моей жизни. Не потому что её вырвало на меня, а потому что я позвал её на свидание, и после этого её вырвало. На меня. Сначала я поднял повыше свой бабл-чай и пошутил:
– Кто бы мог подумать, что сопли в чае с молоком превратятся в национальную сенсацию?
Шутка оказалась удачной. Может, даже слишком удачной. Лия́ смеялась так, как я никогда не слышал – а поскольку несколько месяцев назад умерла её Найнай, она не смеялась довольно давно. Из-за этого – а ещё из-за того, что смерть бабушки заставила меня понять, что нужно всё-таки рискнуть и попытаться что-нибудь сделать с моей всепоглощающей влюблённостью, – я наконец-то набрался смелости и произнёс шесть слов, которые репетировал перед зеркалом несколько лет:
– Ты пойдёшь со мной на свидание?
И тут её вырвало.
Если бы она была более «я», то вежливо сказала бы «нет», может быть, даже встала и сделала книксен, а потом оставила меня тонуть в стыде и кружке медового бабл-чая. Но нет, она не смогла не показать, насколько отталкивающей считает эту идею. И из-за этого только стала нравиться мне ещё больше.
Не сразу, естественно. Я всё-таки не настолько отбитый. Но потом, когда прошло какое-то время… ну, не знаю. Я просто слишком глубоко увяз. До такой степени, что любая мелочь заставляла её нравиться мне всё сильнее и сильнее.
Держаться от неё подальше было очень трудно: я, скажем так, был не слишком удачлив в семейной лотерее, так что она в течение довольно длительного периода моей жизни была для меня «семьёй вне семьи», но ещё мне было слишком неловко, больно и неприятно быть рядом с ней. Я не хотел избегать её так долго, а сейчас уже не понимал, как отмотать всё назад.
Но оказалось, что это всё неважно, потому что Лия́, похоже, не хочет, чтобы я возвращался. Я машу рукой, а Лия́ даже не отвечает. Вот дерьмо. Когда её отец отсылает меня прочь, я пытаюсь уверить себя, что это к лучшему и вовсе не потому, что он меня ненавидит. Он же не может меня ненавидеть, верно? Он ведь знает, что я не виноват во взрыве мусорного контейнера? И это мой отец, а не я, однажды выкинул мусор в переулок настолько небрежно, что мешок прилетел к ним в стену и она оказалась облеплена кусками протухшего теста? Ну, или, может, дело в том, что возможных вариантов слишком много, и он правда не знает, что меня проделки моего отца ужасают не меньше, чем его?
Найнай знала.
Пожалуй, это даже хорошо, что Лия́ мной не интересуется, иначе отношения между нашими семьями стали бы ещё напряжённее. Ситуация, конечно, всё равно отстой, но я рад, что не придётся её в такое втягивать.
– Ну чего, кто чем занят? – спрашиваю я своих приятелей Юна, Чиана и Джеймса (бедолагу, которого мы дружно в шутку называем белой вороной). Про себя я молюсь, чтобы Чиан не стал дразнить меня из-за неловкого момента с Лия́.
– Мы пытаемся помочь Железному Дровосеку найти сердце, – фыркает Чиан, показывая на Юна. Юн всегда скуп на слова и эмоции, а ещё очень любит видеоигры.
За то время, что мы с Лия́ не общаемся, я заметно сблизился с ребятами. А теперь, когда я вижу, как они в шутку борются, а потом пытаются сломать друг другу фонарики, на секунду задумываюсь – почему? С другой же стороны… кого я пытаюсь обмануть? И сам тут же присоединяюсь к возне.
Никто не говорил, что «семья вне семьи» может быть только одна.
Пока Юн и Джеймс отвлекают Чиана, я подбегаю к его фонарику и пишу на нём S.M. Шэрон Мяо, девушка, на которую он заглядывается. Я просто оказываю ему услугу. Чиан рычит и пытается схватить мой фонарик, но я забираю его и бросаюсь наутёк. Сегодня у меня духу не хватит написать на фонарике имя Лия́. Не хочу желать того, чего не хочет она.
Но то, что я не хочу загадывать желание о ней, не значит, что мотылёк может просто взять и проигнорировать пламя. Это у него в крови.
Так что я смеюсь вместе с Джеймсом – а потом смотрю на неё. Помогаю Юну с его фонариком, пока он пишет своё желание – научиться лучше играть в Call of Duty, – и слушаю её голос. Раздумываю над своим желанием – и вижу, как она стоит с бабушкой Шуэ и они склоняют друг к другу головы, словно сплетничают. Моё сердце начинает предательски колотиться и будто бы расширяется – по иронии судьбы именно потому, что у неё такое большое сердце.
Когда они расходятся, Лия́ оглядывается – причём совершенно открыто. На секунду мне чудится, что она ищет меня, но, похоже, на самом деле её интересует мистер Тан. Я давно его не навещал, потому что в последние пару месяцев даже видеть не могу бабл-чай. Мне немного стыдно, ведь после того как Лия́ вытерлась и опрометью выбежала из кафе, мистер Тан дождался, когда я тоже приведу себя в порядок, и приготовил мне чашечку успокаивающего зелёного чая с мёдом. А потом сел рядом и выпил чаю вместе со мной, не говоря ни слова.
Лия́ и мистер Тан приветствуют друг друга, стоя на расстоянии около десяти футов – и на этом всё. Но когда она отворачивается от него, её глаза блестят – как же давно я не видел в них такого блеска! Интересно даже, к чему это. Что бы это ни было, моё сердце уже начинает биться чаще.
Лия́ выбирается из толпы. Сегодняшний день кажется каким-то странным, словно кто-то пришёл и перевернул мой мир с ног на голову. Потому что обычно на праздниках мы с Лией неразлучны. У нас даже есть традиция – вместе запускать фонарик, обмениваясь шутками о том, что на нём напишем.
– Я пожелаю, чтобы Плутон снова стал планетой, – однажды пошутил я, зная, что она разозлится: я ведь трачу целое желание на что-то настолько случайное!
Но Лия́ тогда громко рассмеялась – слышать её смех всегда было так приятно – и ответила:
– Что ж, тогда я пожелаю, чтобы ты научился лучше мечтать.
– А может, мне пожелать, чтобы мы попали в одно из тех реалити-шоу, которые ты так любишь?
– Тебе это не понравится.
– Тебе понравится. А значит, понравится и мне.
– Ты должен пожелать чего-то для себя, – настаивала она.
– Так это для меня и есть! Я хочу, чтобы ты получила то, чего так сильно хочешь!
– Ну, тогда мне придется пожелать чего-то для тебя.
И она загадала для меня идеальное желание, именно то, чего я хотел, но ещё не знал об этом: на своей стороне фонарика она нарисовала Грубого Германа Второго.
Вдалеке Лия́ спускается по каменным уступам, идущим вдоль берега. Сегодня какое-то не такое не только потому, что она не со мной: она и сама совсем другая. Наверное, потому, что она до сих пор оплакивает Найнай. Я уж точно до сих пор её оплакиваю. С отцом и братом я уживаюсь не слишком хорошо, мама – стюардесса на международных рейсах и не так часто бывает дома, так что бабушка Лия́ иногда казалась мне более родной, чем моя настоящая семья. Вот почему всё перевернулось с ног на голову, встало как-то набекрень и задом наперёд – потому что сейчас мы должны поддерживать друг друга, а не избегать.
Я внимательно слежу за тем, как она подходит к воде, чтобы убедиться, что с ней всё хорошо. Но когда я вижу, как она тайком оглядывается и начинает писать на фонарике, я заставляю себя отвернуться. Не хочу ничего случайно увидеть. Её желание – её дело, а не моё. Хотя, судя по тому, как она закрыла глаза, прежде чем начать писать, и по улыбке, появившейся на лице, её желание явно связано с Найнай. И я тут же понимаю, чего пожелаю сам.
Как и всегда, это будет желание о ней. Я хочу, чтобы она обрела покой и счастье и придумала, как жить дальше, сохранив при этом воспоминания о бабушке.
Юн, Чиан и Джеймс не просят меня объяснить три простых слова, которые я пишу на фонарике: покой, счастье, память. Мы благоговейно встаём в круг, зажигаем небесные фонарики и отпускаем их. Все смотрят, как их желания улетают ввысь, и моё сердце тоже подпрыгивает до самого горла – а потом словно выбирается из тела и спешит вслед фонарику.
Лия́ сияет под ярким ночным небом. Я не хочу навсегда прощаться с идеей, что мы можем встречаться, но я это сделаю – потому что она этого не хочет и потому что я хочу остаться с ней друзьями. Я проглочу свои чувства и найду другой способ оставить её в своей жизни – ведь без неё я жизнь себе и не представляю.
– Прощай, – шепчу я. Слово уносит ветер.