Фонарики желаний - читать онлайн

6. Остров сладостей

Я быстро выхожу из пекарни, потому что во мне поднимается слишком много противоречивых эмоций. Я несколько месяцев была совершенно одинокой и раздавленной, и вдруг ко мне вернулся Кай и, в какой-то степени, бабушка. После разговора с Каем даже кажется, что Найнай снова рядом – я ощущаю это сильнее, чем за всё время с тех пор, как она нас покинула. Мне хочется прыгать от радости (хотя, конечно, воспоминания о пчеле и Стефани Ли меня сдерживают). Но есть и ещё кое-что.

Угрызения совести, понимаю я. Я же… не заменяю Найнай кем-то другим, правильно?

Чувство вины стало самой неожиданной частью долгого процесса оплакивания. Мне совестно думать о ней слишком много, потому что я знаю, что она бы этого не хотела, но при этом мне совестно думать о ней слишком мало.

Через пару минут, когда я захожу обратно в «Фонарики желаний», мама перестаёт складывать товары на полки и с беспокойством смотрит на меня.

– Всё… в порядке, Лия́?

– Ага. – В последнее время я так часто произношу это слово, что оно утратило всякий смысл.

– Не хочешь отдохнуть? – колеблясь, спрашивает мама.

Я качаю головой. Я и так уже слишком много отдыхала. А теперь над магазином сгустились тучи.

В проход выглядывает отец.

– Лия́? – Он говорит резко, совсем не как мама. – Что ты делала там, напротив?

Он говорит «там, напротив» так, словно я только что вернулась из ада, где заключила сделку с дьяволом.

Он что, теперь ещё и шпионит за мной? Мне очень хочется ему это высказать, но сейчас он в самом деле застал меня с поличным, и споры лишь ухудшат ситуацию.

Вместо ответа я прикусываю нижнюю губу. Я точно не могу рассказать ему, насколько важен для меня Кай. А ещё я не хочу рассказывать ему об исполнении желаний. (Примечание: если я готова рассказать что-то Каю, но не собственным родителям, что это значит?) И я не могу не задаваться вопросами: Почему родители не могут сделать для меня того же, что только что сделал Кай? Почему мы вообще не говорим о бабушке? Почему не можем сохранить память о ней?

– Лия́, – повторяет отец, но тут вмешивается мама:

– Ну, тише.

Голос всё-таки возвращается ко мне, пусть и довольно слабый:

– Ты не думаешь, что с соседями нужно жить в мире? Ради наших лавок, ради общины?

Папа качает головой:

– С такими людьми нельзя жить мирно. Мы пробовали – и смотри, что из этого вышло. Вонь от их гниющего мусора отпугивает людей от нашего магазина! Покупатели не хотят даже заходить, не то что выбирать товары! Мы просим лишь элементарной порядочности, а они не только говорят «нет», но и злятся!

Я понимаю, о чём он, но и его просьбы к мистеру Цзяну были не слишком вежливыми. Да и к Каю, который на нашей стороне, он несправедлив.

– Держись от них подальше, хорошо? – говорит он уже мягче.

Я едва заметно киваю и начинаю раскладывать товар по полкам вместо мамы. Мои родители уходят, а я отчаянно пытаюсь успокоить бурлящие внутри чувства. Мало того, что они не замечают, как мне одиноко, так они ещё и к Каю меня не подпускают. Потерять Найнай было очень больно, почему вдобавок должно разваливаться и всё остальное?

Я заставляю себя сосредоточиться на радости от раскладывания по полкам своих любимых сладостей: «Поки», шоколадно-кремовых пирожных «Хеллоу Панда», «Хай-Чу», конфет «Белый Кролик», «Томато-Прец», «Янь-Янь» и красно-золотых «Счастливых Леденцов», которые на вкус как клубника и очень популярны на китайский Новый год.

Мы больше всего известны нашими фонариками, но на самом деле наш магазинчик – этакая типичная лавка тысячи мелочей в китайском квартале, где можно найти буквально всё: от счастливых побегов бамбука до атрибутики «Хеллоу Китти», рисоварок и столовых приборов.

Когда я была маленькой, я дала каждому отделу магазинчика своё название. «Остров сладостей» (естественно, мой любимый), «Бамбуковый лес», «Громкий переулок» (там я для развлечения стучала кастрюлями и сковородками), «Водопойная станция» (там были классические азиатские напитки – газировка с личи и бутылки рамунэ с шариками в горлышке), «Зоопарк» (миниатюрные фигурки животных, которые можно найти во многих азиатских магазинах).

Телефон жужжит, и я резко выпрямляюсь.

Наверное, какой-нибудь спам от магазина, в котором я заказала что-то три года назад, или приложение напоминает, что у меня должны завтра начаться месячные. Хотя… это может быть и сообщение.

Я роюсь в карманах в поисках телефона, пока сердце гулко стучит у меня в ушах. Опять жужжание. Да, мне точно кто-то пишет.

После его сообщений я чувствую, как совесть колет меня ещё сильнее за то, что мы общаемся втайне от родителей. Их вражда, конечно, совершенно смехотворна, но всё-таки.

С другой стороны, эти сообщения слегка облегчают чувство вины за то, что я нашла замену Найнай. Потому что его идея идеальна. Она анонимна – бабушкино правило номер один – и проста. К тому же очень мила (не правило, но приятный бонус).

Я таращусь на телефон, ожидая нового сообщения (или, возможно, усилием воли призывая его?), но, похоже, зря. Я думаю, не вытянуть ли из Кая подробности, но потом понимаю, что его сообщения и так вполне исчерпывающи. Иногда мне кажется, что я родилась не в то время, потому что переписки вызывают у меня стресс. И дело не в том, что я предпочитаю телефонные звонки (они намного, намного хуже), просто… почему в переписке столько всего тревожного? Сколько ждать, прежде чем ответить… сколько ответных сообщений можно прислать, прежде чем тебе ответят… да и вообще, ждать-ждать-ждать – это так мучительно. Пока я жду, мысли уже успевают пробежать всю дорогу от предположений, что я сказала что-то оскорбительное («Он(а) теперь меня ненавидит?»), до беспокойства, что с собеседником случилось что-то ужасное.

В разговорах с Каем этот стресс почему-то со временем ушёл – но сейчас вернулся в десять раз сильнее, потому что случился бабл-чай, рвота и прочая, и прочая.

Однако потом… он реально пишет снова. И сообщение просто очаровательное.

Я очень долго думаю над ответом, чтобы ничего не испортить. Хочу согласиться, но при этом сказать, что реально думаю. Через пять минут я наконец-то набираюсь смелости ответить честно:

Мои большие пальцы замирают над экраном. Довольно мило, только вот я правда не суеверная. Ну, не совсем. Не слишком явно.

Я не хочу улыбаться, но улыбаюсь. Я уже и забыла, как хорошо он умеет читать мои мысли.

Моя нога подрагивает, я пытаюсь придумать что-нибудь умное или смешное. И чуть не смеюсь в голос, когда мне всё-таки приходит в голову одна мысль.

Я представляю, как Кай продолжает смеяться, как глубокие раскаты зарождаются у него в груди и вырываются через рот, и мне очень хочется но-настоящему с ним увидеться. Когда мне удаётся заставить его смеяться, я считаю это огромным достижением, хотя это не какая-то редкость, да и не трудно вовсе. Я просто не могу наслушаться.

Я думаю ещё секунду, затем снова печатаю.

Нет ничего милее, чем любовь Кая к лунным пряникам. Ещё одна причина, почему название для нашей операции вышло идеальным.

Я снова долго раздумываю над ответом. Даже сомневаюсь, нужно ли отвечать, но, с другой стороны, если я промолчу, будет как-то странно. В конце концов я отправляю несколько смайликов: сердце, пронзённое стрелой Купидона, лунный пряник, большой палец вверх.

Хлопает дверь магазинчика, и срабатывает устройство, которое собрал отец: начинают играть первые несколько тактов инструментальной версии песни «Юэлян Дайбяо Во дэ Синь» («Луна означает моё сердце»). Кай говорит, что «Лунные пряники» – это старомодный магазинчик, но нет ничего более олдскульного, чем эта песня. Папа – который вечно что-то мастерит, особенно по технологической части, – обожает её, но включил в своё изобретение в основном из-за резкого контраста: старая классическая песня и современная техника. (Да, это тот же человек, который назвал меня Ли Я, потому что это звучит похоже на американское имя Лиа, – буквально двумя слогами умудрился передать и азиатскую, и американскую грани моей личности.)

Мы с мамой поспешно идём к двери, чтобы поприветствовать посетителей. Я (ожидаемо) отшатываюсь, увидев на пороге Стефани Ли (ту самую, которую укусила пчела) и её парня Эрика, который переходит в выпускной класс в моей школе.

– Стефани! Привет! – Мой голос на один децибел громче и на тон выше, чем нужно. – И тебе тоже, Эрик, – продолжаю уже более-менее нормально. – Я могу вам чем-нибудь помочь?

Мама возвращается на кассу.

– На самом деле да! – весело говорит Стефани. Она тащит Эрика за собой, крепко держа за руку. – Мы хотим купить у вас фонарик.

Наша чрезмерно (и умышленно) пышно оформленная витрина с фонариками вырастает перед покупателями, стоит тем зайти в магазин, и Стефани ведёт Эрика именно туда. С потолка свисают фонарики, работающие на электрических свечах-таблетках (они не для продажи, а исключительно для украшения), а среди увеличенных и обработанных фотографий с наших фестивалей лежат плоские, сложенные заготовки фонариков, на которых ещё ничего не написано. В зависимости от времени года я добавляю и другие украшения (сердечки на День святого Валентина, лунные пряники на Праздник середины осени и т. д.), а также фонарики с тематической раскраской. Сейчас ещё висят фонарики, оставшиеся с Праздника лета: на них нарисованы солнце, песчаные пляжи и фруктовый лёд с шариками из коричневого сахара (особое предложение кафе мистера Тана с июня по август).

Эрик встаёт на шаг позади, а Стефани берёт сложенный фонарик, завёрнутый в пластиковый пакет.

– Это будет весело, – говорит она, слегка пихая Эрика локтем под рёбра. – И никому не повредит, верно? А может, желание ещё и сбудется, ты же слышал все эти рассказы о фонариках!

После этих слов Эрик осторожно берёт у Стефани фонарик.

– Э-э-э… и как они работают? – спрашивает он меня.

Я беру витринный образец и разворачиваю.

– Ты пишешь желание – или несколько желаний, если хочешь, – маркером, потом раскрываешь фонарик, слегка его встряхнув – ну, как мешок для мусора. Это легче сделать на улице, когда дует ветер, – добавляю я, когда фонарик в моей руке немного дёргается и складывается с одной стороны. Он такой большой, что его трудно раскрыть в замкнутом пространстве с медленными потоками воздуха. Я показываю на топливный брикетик внизу. – Затем поджигаешь его, начиная с углов. Будет легче, если кто-то поможет и придержит фонарик, пока ты это делаешь. Потом поверни фонарик так, чтобы пламя было внизу, держи его за верёвочки и жди, когда он наполнится горячим воздухом, как воздушный шар. А когда будешь готов, приподними его, и он взлетит.

Эрик подозрительно смотрит на меня и на фонарик.

– Ну, наверное, это не хуже, чем китайский альманах[16], или кристаллы, или ещё что.

– Хватит нести негатив, – укоряет его Стефани. – Год назад Бонни пожелала на фонарике, чтобы Джуд её заметил, и с тех пор они встречаются!

В этом я никак не замешана. Бонни не рассказывала мне о своём желании, а если бы и рассказала, то не уверена, что стала бы помогать (когда я однажды попыталась помочь ей расправить фонарик, она на меня накричала и сказала, что сама справится, так что она бы вряд ли захотела, чтобы я лезла в её жизнь).

Стефани поворачивается ко мне.

– Представляешь, родители Эрика не поддерживают его мечту – не хотят, чтобы он играл в баскетбол в колледже! А он же, ну, восходящая звезда! Никто не забивает столько трёхочковых слэмданков, сколько ты, малыш.

Эрик краснеет.

– Я просто хочу, чтобы они меня послушали, – тихо говорит он. – Они хотят, чтобы я сосредоточился на учёбе, но я ведь могу и учиться, и играть. Да и вообще, разве баскетбольная стипендия – это не круто? Даже если ради неё мне придётся играть во время учёбы. – Он вздыхает. – Хотя тебе необязательно выслушивать всю историю моей жизни. Спасибо, – добавляет он и берёт ещё один фонарик с витрины, жестом показывая Стефани, что это для неё.

Стефани улыбается.

– А теперь у нас свидание, – говорит она и берёт Эрика под руку.

– Удачи! – отвечаю я, когда они направляются к кассе. – Да найдут свет ваши желания!

Про себя я снова довольно потираю руки. Может, это и не сработает (иногда у нас с Найнай ничего не получалось, несмотря на все усилия́), но у меня, по крайней мере, есть идея, что можно попробовать сделать для Эрика, пусть даже и минимально.

И для этого мне определённо понадобится мой партнёр. Он будет анонимным дополнением к силам, имеющимся в распоряжении «Фонариков желаний».

Делать что-то, что может спасти магазинчик (и в процессе ещё и помогать кому-то), так приятно, что полностью заглушает чувство вины. А то, что Стефани Ли не ненавидит меня за ту радость по случаю её почти смерти, – отличная вишенка сверху.