Даня умудрился приготовить какао с маршмэллоу. Да, влюбленные готовы совершать любые глупости, но ему порой кажется, что ради Алексы он готов даже на убийство.
И вот сейчас она сидит на кровати, натянув на ладони длинные рукава свитера, и крепко держит кружку с какао. А сверху горкой громоздится белый зефир. Как жаль, что он не может сейчас запечатлеть ее на картине. Черные длинные волосы падают на плечи, задумчивый взгляд раскосых глаз устремлен в окно. Даня запомнит этот момент до мелочей. А затем нарисует…
– Моя спальня находится рядом с комнатой отца. Раньше он делил ее с первой женой Лизой, которая умерла при родах тройняшек. Галина и Злата выжили, а вот Святослава – третья девочка – нет. Как и Лиза… – Алекса затихает.
Даня делает глоток какао. Размякшее маршмэллоу облепляет ему губы, так что он с трудом их облизывает. Боится шелохнуться лишний раз. Боится спугнуть Алексу.
– Я думаю, он очень любил свою Лизоньку. Наверное, поэтому их брак с моей мамой не задался. Мама – сильная женщина, она построила дипломатическую карьеру в Москве и не смогла смириться с ролью второй жены. Поэтому, вскоре после моего рождения они развелись.
– А ты осталась здесь? – вырывается у Дани. Он сердито прикусывает себе язык.
Алекса утыкается взглядом в кружку и неловко улыбается:
– Для мамы карьера была на первом месте. А уже потом я. Да и отец бы меня не отдал. Он очень любил своих детей, пусть и своеобразно, но, думаю, это была любовь. Когда я была маленькой, мама приезжала в Снежный, затем я подросла и стала проводить в Москве каждое лето. – Она вздыхает. – Мама идеальна во всем. Мне очень хотелось быть похожей на нее. И, видимо, отец хотел для меня того же.
– Не так уж она и идеальна, – возражает Даня. – Во всяком случае, как мать.
Алекса улыбается:
– Возможно. Но это не мешало мне страстно хотеть быть похожей на нее. Но все впустую… – Она прикрывает глаза. – Отец не желал ничего менять в своей спальне. Поэтому она единственная во всем доме осталась без ремонта. Старая мебель, старые окна. Мрак полнейший. А так как мы были в соседних комнатах, то я первая услышала его крики.
Алекса поспешно пьет какао, а затем быстро вытирает губы рукавом. Но ей не скрыть слезинки, искрящиеся в глазах. Возможно, он смог бы передать этот блеск с помощью «белого перламутра».
– Я забежала в комнату, а там он… Совсем безумный. Кричит, ломает мебель. Знаешь, чем дольше я его слушала, тем сильнее казалось, что за ним и правда пришли призраки. Лизонька и Святослава. А потом он замер посреди спальни и уже через мгновение выбросился в окно. – Она судорожно вздыхает. – В это время он должен был спать, а не… Дальше я плохо помню. Но эта сцена навсегда въелась в мозг. Он снится мне. И все кричит, пытается утащить за собой в окно.
– Ты пережила огромный стресс. – Даня хмурится. – То, что ты увидела… не каждый сможет вынести.
Алекса ставит недопитое какао на тумбочку и обхватывает колени:
– Его убили.
– Но почему ты думаешь, что это сделал кто-то из твоей семьи?
Она вскидывает на Даниила удивленный взгляд, затем пожимает плечами:
– Я так не думаю. Но… с другой стороны, у каждого из нас был мотив. К примеру, Арсений. Он старший в семье. Смерть отца позволила ему возглавить семейный бизнес. Теперь он сам может принимать решения и ни с кем не советоваться. А Клим? Раздолбай, транжира страшный. Ты бы слышал их с отцом ссоры! А теперь ему никто не указ, через полгода Клим вступит в наследство и сможет жить себе в удовольствие, – фыркает Алекса. – Злата – та еще интриганка. Она никогда не скрывала, что ревновала папу ко мне. Ревность – страшная сила… Кто знает, как она повлияла на Злату? Насчет Гали не знаю. Добрее человека я не встречала, но… – Алекса тяжело вздыхает. – У нее есть мечты, которые были несопоставимы с желаниями отца. И я…
– И ты? – спустя время подталкивает ее Даня.
– Про меня ты уже все знаешь, – отрезает она. – Я была пленницей в собственном доме. И, скорее всего, мой мотив – самый веский, – горестно шепчет Алекса и опускает заплаканное лицо на руки.
Даня отставляет пустую кружку и садится рядом с Алексой. Он провел бы так целый день. Неделю, месяц. И если подумать, то все в его руках, но… Ладони неприятно потеют. Он и так уже слишком многое себе позволил. Осмелился на то, о чем раньше даже думать не решался. Заточить Алексу у себя дома, заставить ее сменить одну тюрьму на другую? Чтобы она возненавидела его? Ни за что!
– А что произошло вчера ночью? Почему ты сбежала в одной ночнушке и шубе? Босиком, – осторожно переводит тему Даниил.
– Вчера ночью я впервые осталась одна дома. Не знаю, так получилось. И он словно ждал этого, – хрипит Алекса.
– Кто?
От ее учащенного дыхания по коже бегут мурашки. От предвкушения, что сейчас ему станет известна тайна, которую она до него ни с кем не разделила, Даня замер.
– Убийца. Я не знаю, кто его подослал. Но он пришел за мной. И убил бы, если бы я не сбежала. – Алекса замирает.
Различные эмоции на ее лице сменяют друг друга, и Даниил даже не успевает их считывать.
– Ч…что?! – вскакивает он на ноги. – Я д…думал, ты шутила, когда сказала это в первый раз. Но если так, ты должна рассказать обо всем полиции! Они ведь могут закрыть дело твоего отца, как самоубийство, но наличие убийцы все меняет. Значит, кто-то хочет убить всю вашу семью!
Алекса смотрит на Даню. Ужас читается в ее широко раскрытых глазах. Нижняя губа подрагивает, и она с силой ее прикусывает. Господи, как хочется сжать ее в своих объятиях! Даня резко отворачивается, чтобы не видеть Алексу. Так проще.
– Я не могу. Я не доверяю следователям. И я не хочу, чтобы кто-то знал об этом. Полиция начнет рыть и спугнет убийцу. Либо, наоборот, наплюет на расследование и действительно закроет дело как самоубийство.
Даня вздрагивает, когда Алекса хватает его за руку, и снова поворачивается к ней.
– Пообещай мне, что пойдешь со мной? Я представлю тебя своим парнем. Скажу, что ты мой фанат, и на этой почве мы сошлись. Они поверят. Мой блог никогда их не интересовал. Зато ты будешь рядом. И поможешь мне найти убийцу без полиции.
– Почему ты так уверена, что я смогу помочь?
Алекса отбрасывает его руку и неуклюже встает с постели. Прихрамывая, идет к картинам в углу комнаты и переворачивает их.
– Смотри! – Она тычет в незавершенную картину, где девушка-беглянка ютится возле дома. – Это же я! А это твой дом. Сначала я не сообразила, но потом, когда до меня дошел смысл твоих слов, я поняла! Ведь ты нарисовал картину уже давно, а ночью все сбылось. А это значит… ты видишь будущее, – с придыханием завершает она пламенную речь.
Во рту пересыхает, и Даня невольно оседает на кровать. Нет. Не может быть. Нужно что-то придумать. Что-то ответить. Но что? Правду? Он протирает тыльной стороной ладони лоб и криво усмехается. Может, впервые в жизни сказать правду?