– Кажется, твоя мама… выше меня. – Алекса стоит посреди кровати на коленях.
Красный свитер с оленями свисает до середины бедер, а синие джинсы, которые на маме почему-то сидели в обтяжку, на Александре держатся только благодаря кожаному ремню.
– Выглядит…. неплохо, – замявшись, произносит Даня.
– Если мои подписчики увидят меня в таком виде, сразу отпишутся.
– Да ладно, вы же мило смотритесь…
– Вы? – с нажимом уточняет Алекса.
Даниил смущенно улыбается:
– Ты.
По просьбе Александры он раскрыл шторы, и теперь можно увидеть длинную заснеженную дорогу, ведущую вниз по склону к центру города. Дом больше не напоминает крепость, и от страха у Дани постоянно потеют ладони. Если Алекса узнает, что она очутилась на его пороге, потому что он так захотел… Ох, если она все-таки узнает! Что же он наделал?
Александра сидит по-турецки и осторожно разматывает бинт на правой ноге:
– Выглядит не так уж плохо.
Ступни красные, но уже не так сильно воспалены. Она разбинтовывает вторую ногу и облегченно вздыхает:
– Думаю, завтра я опять буду красоткой. И мы отправимся к моей семье, – последнее предложение Алекса произносит шепотом.
Даня медленно проходит в спальню и садится на край кровати:
– Мы?
Александра вздрагивает и переводит на него затуманенный взор, как будто и вовсе забыла, что он находится рядом:
– Да. – Ее глаза оживают. Пальцами она безуспешно пытается расчесать спутавшиеся волосы. – Я знаю, что совсем наглею, но кроме тебя я больше никому не могу доверять.
Даня нервно выдыхает. От ее умоляющего взгляда ноет желудок. Он растерянно открывает ящик тумбочки и достает оттуда расческу:
– Вот, пожалуйста.
– Так что скажешь? – Алекса машинально берет гребень.
– Что ты хочешь услышать? Я… я не совсем понимаю, за…зачем я тебе н…нужен.
Чертово заикание! Вдох, выдох, вдох. Нужно успокоиться. Но как тут успокоишься, если стоит лишь взглянуть на Александру, как пульс ускоряется и нервы натягиваются как струна.
– Тихо, тихо. – Она расчесывает длинные волосы, которые переливаются на свету всеми оттенками каштаново-черного. Темное золото. Даня зачарованно смотрит на них и не сразу понимает, что Алекса аккуратно подползла к нему и мягко гладит по спине. – Не нервничай. Мой одноклассник тоже заикался, когда начинал нервничать.
– Я редко заикаюсь. – Даня с шумом втягивает воздух, снова улавливая знакомый запах корицы. – Только когда общаюсь с незнакомыми девушками.
– А со знакомыми разговариваешь как обычно? – поддразнивает Алекса, заставляя его кивнуть. – И много у тебя знакомых девушек?
– Теперь две, – ухмыляется он.
– Станешь моим другом? – Она перепрыгивает с одной темы на другую и наклоняет голову набок, заискивающе заглядывая ему в глаза.
Даня оглушенно кивает. Лучше он промолчит, иначе снова будет позорно заикаться. Рядом с Александрой невозможно оставаться спокойным. Все, что она делает и говорит, не укладывается у него в голове. Прошло всего дней десять с момента смерти отца Алексы, но порой она словно забывает об этом и заливисто смеется, чтобы через минуту разрыдаться.
– И все-таки ты должна позвонить родным, – выдавливает из себя Даниил. – Они наверняка тебя ищут.
Алекса только отмахивается и обхватывает колени руками. Нахмурившись, смотрит в окно, за которым бушует метель. Снег залепляет стекло, будто маленькие его крупинки пытаются пробиться в дом. Даня подавляет вздох. Обстановка идеальна, зарисовать бы все происходящее.
– Александра?
– Зови меня Алексой – мне так больше нравится.
Он знает. Он читал ее блог каждый день.
– В семье почти все называют меня Лекси. Ну, кроме Гали. Она – добрая душа, зовет меня Сашей. Как и отец, – голос Алексы хрипит, – звал. Часто говорил: Сашенька… – Алекса переводит дыхание. – Не переживай, они не станут сразу меня искать. Дня два-три у нас точно есть. – Она вытягивается на кровати, демонстрируя широкую улыбку.
– Как это? После того, что случилось, они не будут тебя искать?
– Я раньше часто сбегала из дома. Конечно, потом мне влетало по первое число, но обычно оно того стоило. – Алекса сдвигается к краю кровати и закидывает руки за голову. – Ложись рядом, а то сидишь, как бедный родственник.
Очередная смена темы застает Даню врасплох, и он вздрагивает от ее предложения:
– Л…лечь рядом?
– Да. – Алекса вскидывает бровь. – Просто лечь, Даня. По глазам вижу, что ты уже нарисовал продолжение, но давай не будем торопить события. – Она томно улыбается.
– Что?! – Щеки обжигает от смущения. – Д…да я бы… никогда! Это же… – Не хватает слов и кислорода. Но после фразы Алексы навязчивые мысли шепчут: интересно, каковы на вкус ее губы? А что почувствуешь, если коснешься волос? Кожи…
– Успокойся, – смеется Алекса. – Я пошутила. Ложись, и я расскажу, почему сбегала из дома.
Даня поджимает губы и молча ложится на самый край кровати, рискуя свалиться. Между ними пропасть, но по неизвестным причинам все его чувства обостряются. Запах корицы становится удушающе-сладким, а дыхание Алексы – запредельно громким.
– Я из тех детей, которые любят доказывать родителям свою независимость. В первый раз я сбежала лет в четырнадцать. Отец тогда поднял на уши всю полицию, и к полуночи я была уже дома. А ведь мне всего лишь хотелось пожить пару дней у подруги… С тех пор мы с ней не общаемся. – Алекса буравит потолок отсутствующим взглядом. – Потом были десятки неудавшихся попыток, прежде чем отец сдался. Даже в Москву к маме сбегала. Так что семья не станет меня искать. Они подумают, что это моя очередная выходка, к тому же после смерти отца. – Она фыркает. – В последний раз я убегала примерно месяц назад. Жила у подписчицы почти неделю.
– Зачем ты это делаешь? – Даня зачарованно смотрит на сваленные в углу спальни картины, развернутые холстом к стене. Надо унести их отсюда.
Алекса пожимает плечами:
– Мой отец – средоточие власти. Диктатор во плоти. Был им… Иногда я шутила, что он – реинкарнация Гитлера, – шепчет она, и постепенно ее шепот превращается в шипение. – Я должна была быть идеальной во всем. Прическа и макияж. На фотографиях и в жизни. Он желал мне добра, но не видел, что творит на самом деле. И я начинала задыхаться. Поэтому сбегала. Благодаря этим моментам отдыха или тому времени, когда жила в Москве у мамы, я не свихнулась окончательно. Порой я даже мобильный с собой не брала. Собственно, как и в этот раз…
Даня зажмуривается, прогоняя из головы образ своей матери. Он прекрасно понимает Алексу.
– Звучит ужасно, но смерть отца – это избавление, – еще тише произносит Алекса. – Ты когда-нибудь думал о чьей-нибудь смерти вот так? Умер человек – и нет проблем.
В голосе Алексы звучит обреченность, словно ее слова – единственно возможная истина.
– Думаешь, этого могли хотеть его враги?
– Без разницы кто. Порой мне кажется, что от врагов даже меньше проблем, чем от родственников. – Алекса поворачивается на бок и складывает ладони под голову.
– Когда человек умирает, возникают другие проблемы. От людей вообще одни проблемы.
Повисает глухая тишина. Лишь их размеренное дыхание, звучащее в унисон. Даня столько лет любовался фотографиями Алексы, но и не подозревал, что у девочки из Интернета в голове бродят такие мысли.
– Даня, – Алекса пристально смотрит на него, – моего отца убили, а ночью пытались убить меня. Мне как никогда нужна помощь друга. Ты со мной?
От столь прямолинейного вопроса у Даниила пропадает дар речи. Он долго смотрит на Александру, проклиная свое смущение и нервозность. Затем, наконец, шумно выдыхает:
– Да, но… – он говорит медленно, чтобы не заикаться, – ты должна рассказать мне все, что знаешь.
Если уж он заставил Алексу прийти к нему, то больше ее не отпустит.