Каждый деревенский житель пришёл сегодня на исповедь, и Лиза тоже была здесь. Она не должна была этого делать, но груз, съедавший её изнутри, так и норовил вырваться на свободу. Горячительные струи бежали по бёдрам, по икрам и щиколоткам, скапливаясь на полу. Босыми ногами девушка стояла в луже крови и молилась своему богу, читала молитвы – те, которые ей передала по наследству матушка. Запахи ладана и тлеющего воска раздражали её, лики святых, казалось, смотрели на неё с презрением.
Но больше всего не нравился сам отче. Грешен, её, как девку приблудную, снасильничал. Многие из собравшихся знали об этом, но у них были другие дела и другие грехи. Ни один из прихожан не протянул руку помощи, этим совершая ещё более тяжкое преступление.
Лиза закончила молиться, но её голос громогласным эхом так и отдавался от стен, переходя от иконы к иконе. Создавалось впечатление, будто святые гневно перешептывались между собой. Лиза подняла глаза и увидела серые, почти одинаковые, лица прихожан, сочащиеся гноем и сукровицей. Отец Никанор с выжженными глазами умоляюще тянул к ней руки, его кровавые слёзы впитывались в растрепанную седую бороду. Лиза приблизилась к нему, стоящему на коленях, будто изваянию, ощущая тепло от заживо гниющего тела. Старик пока что жив. Значит, слышал. Теперь её все услышали.
Под жуткие вопли девушка вышла из церкви. Опустившись на холодные ступени, погладила свой округлый животик. Боль в животе в этот момент стала яркой и острой, словно клинок, режущий податливую плоть. Лиза кричала и плакала, орошая кровавой рекой церковные ступени. Спину обдавало жаром горящей церкви. Но впервые за много месяцев Лиза чувствовала облегчение.