Услышав, как Мэтью открывает дверь, Марилла поспешила навстречу, но, увидев странную маленькую фигурку в уродливом платье из грубой ткани, с длинными рыжими косами и вопрошающе горящими глазами, она застыла на месте как вкопанная.
– Что это значит, Мэтью Катберт?! – воскликнула она. – Где мальчик?
– Никакого мальчика не было. Там была только она, – жалким голосом произнес Мэтью.
Он кивнул в сторону девочки, только сейчас сообразив, что не знает ее имени.
– Никакого мальчика? Мальчик должен быть! – настаивала Марилла. – Мы предупредили миссис Спенсер, что нам нужен мальчик.
– Но она его не привезла, а привезла ее. Начальник станции подтвердил. Я был вынужден забрать девочку с собой. Нельзя было ее там оставлять, пусть даже и произошла ошибка.
– Вот те раз! – возгласила Марилла.
Во время этой перепалки девочка молчала, но из ее глаз, перебегающих от одного к другому, исчезла прежняя радость. Наконец до нее дошел смысл сказанного. Уронив свою бесценную сумку, она шагнула вперед и в отчаянии стиснула руки.
– Я вам не нужна, – воскликнула она. – Не нужна, потому что я не мальчик. Этого можно было ожидать. Я вообще никому на свете не нужна. Могла бы догадаться, что долго такая радость продолжаться не может. Должна была понять, что ничего хорошего со мной не может произойти. О, что мне делать? Я сейчас разревусь!
Девочка и правда разрыдалась. Упав на стоящий у стола стул, она плакала навзрыд, обхватив лицо руками. Слезы лились рекой. Марилла и Мэтью обменялись растерянными взглядами. Никто из них не знал, что говорить и делать. Наконец Марилла, запинаясь, произнесла:
– Ну-ну… Перестань. Ничего не случилось.
– Еще как случилось! – Девочка подняла голову. Лицо ее было все в слезах, губы дрожали. – Будь вы сиротой, вы бы тоже плакали, если б приехали в место, надеясь, что он будет вашим домом, и узнали, что вас там вовсе не ждут, потому что вы не мальчик. Ничего более трагического со мной не случалось!
Угрюмое выражение лица Мариллы смягчила неожиданная улыбка – несколько неестественная от редкого применения.
– Хватит плакать. Никуда мы, на ночь глядя, тебя не отправим. Поживешь здесь, пока мы во всем не разберемся. Как тебя зовут?
Девочка мгновение колебалась.
– Я бы хотела называться Корделией. Вы не возражаете? – пылко проговорила она.
– Корделией? Тебя что, так зовут?
– Не-е-ет. Это не совсем мое имя. Просто оно мне нравится. Так изысканно звучит.
– Я что-то не пойму. Если Корделия не твое имя, тогда как тебя зовут?
– Энн Ширли, – неохотно призналась владелица этого имени. – Но, прошу, зовите меня Корделией. Раз я здесь надолго не задержусь, вам все равно, как меня называть. А Энн – такое неромантическое имя.
– Неромантическое… Вот глупости! – презрительно фыркнула Марилла. – Энн – хорошее, разумное имя. Тебе нечего его стыдиться.
– О, я его совсем не стыжусь. Просто Корделия мне больше нравится. Я всегда воображаю, что меня зовут Корделия, – по крайней мере, в последнее время. Когда я была маленькой, то представляла себя Джеральдиной, но сейчас мне больше нравится Корделия. Впрочем, если хотите, можете звать меня Энн, только в письме добавляйте «и».
– Не все ли равно, как пишется имя? – сказала Марилла, снова неестественно улыбнувшись, и взялась за чайник.
– Что вы! Это очень важно. Так гораздо красивее. Когда вы произносите имя, разве вы не видите его в уме напечатанным? Энн выглядит ужасно, а вот Энни – совсем другое дело. В этом случае я смирюсь с тем, что меня не будут звать Корделия.
– Ну хорошо. Тогда скажи, Энн с «и» на конце, как могла произойти такая ошибка? Мы просили миссис Спенсер привезти мальчика. В приюте что, не осталось мальчиков?
– Да их там тьма-тьмущая. Но миссис Спенсер твердо сказала, что вы хотите девочку лет одиннадцати. И заведующая предложила меня. Вы даже представить не можете, в какой я пришла восторг. От радости я не смогла уснуть. Ну почему вы, – с упреком повернулась она к Мэтью, – не сказали мне на станции, что я вам не подхожу, и не оставили меня там? Тогда я не увидела бы Белого Пути Блаженства и Озера Мерцающих Вод и мне не было бы так тяжело.
– О чем она говорит, не пойму? – потребовала ответа Марилла, глядя на Мэтью.
– Она… она просто вспоминает наш разговор по дороге, – поспешно произнес Мэтью. – Пойду, пожалуй, отведу кобылу в конюшню. Пожалуйста, Марилла, приготовь чай к моему возвращению.
– А миссис Спенсер везла еще кого-нибудь, кроме тебя? – продолжила Марилла после ухода брата.
– Да, везла Лили Джонс к себе домой. Лили только пять лет, она потрясающе красивая, и у нее чудесные, каштанового цвета волосы. Если б я была красивая, и у меня были бы каштановые волосы, вы бы оставили меня?
– Нет. Нам нужен мальчик – помощник Мэтью на ферме. Девочка нам без надобности. Сними шляпу. Я положу ее и твою сумку на стол в прихожей.
Энн послушно сняла шляпу. Мэтью вскоре вернулся, и они сели ужинать. Энн не могла есть. Тщетно она пощипывала хлеб с маслом и ковыряла яблочный джем из стеклянной розетки рядом с тарелкой. Как говорится, ей кусок в горло не лез.
– Ты ничего не ешь, – сказала Марилла, глядя на девочку с упреком, словно это был серьезный недостаток.
Энн вздохнула.
– Я в глубоком отчаянии. А вы способны есть, когда находитесь в глубоком отчаянии?
– Никогда не была в глубоком отчаянии, так что не скажу.
– Правда? И вы никогда не пытались представить себе, что находитесь в глубоком отчаянии?
– Нет.
– Тогда вы, скорее всего, не поймете, что это такое. Очень неприятное чувство, на самом деле. Кладете кусочек в рот, а проглотить его не можете, даже если это шоколадная карамелька. Я один раз съела шоколадную карамельку два года назад. Это было что-то волшебное. С тех пор мне часто снилось, что у меня много шоколадных карамелек, но, как только я собиралась положить конфету в рот, я тут же просыпалась. Надеюсь, вы не обиделись на меня? Все очень вкусно, я просто не могу есть.
– Полагаю, она очень устала, – сказал Мэтью, который после возвращения из конюшни не произнес ни слова. – Уложи ее спать, Марилла.
Марилла прикидывала в уме, где постелить Энн. Для желанного и ожидаемого мальчика она приготовила место на кушетке подле кухни. Там все было опрятно и чисто, но для девочки тот уголок не совсем подходил. Гостевую комнату она в расчет не брала, так что для сиротки оставалась только каморка на чердаке, под крышей. Марилла зажгла свечу и велела Энн следовать за ней. Та безропотно повиновалась, захватив по дороге из прихожей шляпу и сумку. Прихожая была угрожающе чистой, а комнатка под крышей, где в результате оказалась Энн, выглядела просто стерильной.
Марилла поставила свечу на треугольный столик на трех ножках и постелила постель.
– Ночная рубашка у тебя, надеюсь, есть? – спросила она.
Энн кивнула.
– Даже две. Наша воспитательница сама их сшила. Они жутко тесные. В приюте всегда всего не хватает, поэтому там все неудобное – во всяком случае в таком бедном приюте, как наш. Я просто ненавижу тесные рубашки. Хотя в них тоже хорошо спится – не хуже, чем в длинных с рюшками вокруг шеи – и это единственное утешение.
– Давай раздевайся поскорей и ложись. Через несколько минут я приду за свечой. Я не доверю тебе затушить, еще спалишь дом.
Когда Марилла ушла, Энн тоскливо обвела взглядом комнату. Свежепобеленные стены были болезненно голыми, и, глядя на них, Энн подумала, что они должны стыдиться собственной наготы. Пол тоже был голым – только посредине лежал круглый плетеный коврик. Таких она прежде не видела. В одном углу стояла высокая, старомодная кровать на четырех темных ножках. В другом – уже упомянутый треугольный столик, а на нем украшение – пухлая подушечка из красного бархата, достаточно плотная для булавок самого авантюрного склада. Над столиком висело небольшое – шесть на восемь дюймов – зеркало. Между столиком и кроватью было окно с белоснежной муслиновой занавеской с оборками, напротив стоял умывальник. Помещение было настолько аскетично-суровым, что словами не передать, и Энн даже пробрало холодом. Еле сдерживая рыдания, она торопливо скинула одежду, натянула тесную ночную рубашку и прыгнула в постель, где зарылась лицом в подушку и натянула одеяло на голову. Придя за свечой, Марилла увидела на полу неряшливо разбросанную одежду, это – и еще взбаламученный вид постели – говорило о том, что в комнате кто-то есть.
Марилла осторожно подобрала одежду, аккуратно сложила ее на строгий желтый стул и потом со свечой в руке подошла к кровати.
– Спокойной ночи, – неловко, но добродушно пожелала она.
Из-под одеяла с поразительной быстротой вынырнуло бледное личико.
– Как вы можете говорить о «спокойной ночи», когда меня ждет худшая ночь в моей жизни? – укоризненно произнесла обладательница личика.
И тут же снова скрылась.
Марилла медленно спустилась по лестнице и принялась мыть оставшуюся после ужина посуду. Мэтью курил, что было верным знаком его растерянности. Курил он редко – Марилла не одобряла эту вредную привычку. Но когда он чувствовал необходимость покурить, сестра закрывала на это глаза, понимая, что мужчинам иногда надо выпустить пар.
– Ну, попали мы как кур в ощип, – раздраженно проговорила Марилла. – Вот что значит передоверять свои дела другим. Родственники Спенсеров все перепутали. Завтра кому-то из нас придется поехать к миссис Спенсер, это уж как пить дать. Девочку нужно вернуть в приют.
– Да, наверное, – неохотно отозвался Мэтью.
– Что значит «наверное»? Ты в этом разве сомневаешься?
– Ну, девочка действительно очень милая. Ей так хочется здесь остаться, что жалко отправлять ее обратно.
– Не хочешь ли ты, Мэтью Катберт, сказать, что мы должны оставить ее?
Изумление Мариллы не могло быть большим, если бы Мэтью выразил желание стоять на голове.
– Нет, я не то имел в виду, – пробормотал Мэтью, чувствуя, что его загнали в угол. – Думаю, никто не ждет от нас, чтобы мы ее оставили.
– Конечно, не ждет. Какая нам от нее польза?
– Может, ей будет польза от нас, – неожиданно для самого себя выпалил Мэтью.
– Похоже, Мэтью Катберт, что девчонка тебя околдовала! По глазам вижу, что ты хочешь ее оставить.
– Она, и правда, очень занятный ребенок, – настаивал Мэтью. – Слышала бы ты, что она говорила мне по пути домой.
– Да, язык у нее хорошо подвешен. Я сразу поняла. Но это не говорит в ее пользу. Мне не нравятся болтливые дети. Я не хочу девочку, но, если б захотела, ее бы не выбрала. Что-то есть в ней непонятное. Нет, надо отправить ее обратно в приют.
– Я мог бы нанять мальчишку-француза в помощь, а для тебя она стала бы компаньонкой.
– Я не нуждаюсь в компаньонках, – отрезала Марилла. – И не собираюсь оставлять ее здесь.
– Как скажешь, Марилла, – сказал Мэтью, отложил трубку и встал. – Пойду спать.
Вслед за ним, перемыв посуду, отправилась на покой, решительно нахмурив брови, и Марилла. А наверху, в каморке под крышей, одинокий, жаждущий любви и дружбы ребенок заснул в слезах.