Дом миссис Рейчел Линд стоял на том месте, где основная дорога Эйвонли спускалась в неглубокую лощину, окаймленную ольховником и фуксией – цыганскими сережками. Посреди лощины тек ручей, начинавшийся в лесах старика Гутберта, про этот ручей говорили, что в лесах он, еще молодой, бежит стремительно, совершая немыслимые кульбиты и разливаясь таинственными заводями, но у дома Линдов успокаивается и принимает благообразный вид, будто понимает, что рядом с жилищем миссис Рейчел надо вести себя чинно и соблюдать приличия. Похоже, ему было ведомо, что миссис Рейчел постоянно сидит у окна и зорко следит за тем, что происходит вокруг, включая ручьи и детей, и если ей что-то покажется странным или неуместным, она не успокоится, пока не докопается до причины.
Многие жители Эйвонли и окрестностей внимательно следят за тем, что происходит у соседей, запуская собственные дела, но миссис Рейчел Линд была из тех удивительных созданий, которые способны заниматься своим хозяйством, не упуская из вида и того, что творится у других. Она слыла превосходной хозяйкой, успевала все делать вовремя и хорошо, а еще вела кружок кройки и шитья, помогала в воскресной школе и принимала активное участие в церковно-благотворительной организации и Обществе помощи миссионерам. И при такой нагрузке миссис Рейчел ухитрялась часами сидеть у окна на кухне, вязать полушерстяные одеяла (она связала уже шестнадцать, как с благоговейным трепетом перешептывались домохозяйки Эйвонли) и не спускала глаз с дороги, пересекавшей лощину и преодолевавшей крутой подъем на горку, где земля была красноватого цвета. Поселок Эйвонли расположен на небольшом треугольном полуострове в заливе Святого Лаврентия, окруженном с двух сторон водой, и поэтому каждый, кто из него выезжает или в него въезжает, должен ехать по дороге через лощину, где непременно попадет под неусыпное око миссис Рейчел.
Однажды днем в начале июня она сидела, как обычно, у окна. Стоял теплый солнечный день. Сад на склоне за домом был в полном цвету, над бело-розовыми бутонами жужжали рои пчел. Томас Линд – маленький коротышка, которого жители Эйвонли называли не иначе как «муж Рейчел Линд», сеял на холме за сараем поздний турнепс; должно быть, тем же самым занимался Мэтью Катберт из Зеленых Крыш на своем большем поле возле ручья. Миссис Рейчел было это доподлинно известно, потому что она собственными ушами слышала, как он говорил Питеру Моррисону прошлым вечером в магазине Уильяма Дж. Блэра, что на следующий день собирается сеять турнепс. Конечно, вопрос задал Питер, так как было известно, что Мэтью Катберт никогда по собственной воле ничего о своих делах не рассказывает.
Однако именно Мэтью Катберт в половине четвертого, в самый разгар трудового дня, неспешно миновал лощину и въехал на холм; более того, он был одет в выходной костюм и белую рубашку, а это говорило о том, что он выезжает за пределы Эйвонли, и ехал он в коляске с запряженной гнедой кобылой, и это означало, что он пускается в дальний путь. Так куда же едет Мэтью Катберт и зачем?
Будь на его месте любой мужчина из Эйвонли, миссис Рейчел, проворно сложив два и два, получила бы ответ на оба вопроса. Но Мэтью так редко покидал свой дом, что должно было случиться нечто чрезвычайное, что побудило бы его ехать куда-то среди бела дня. Это был самый робкий человек на свете, ему претило находиться среди незнакомых людей или в любом другом месте, где от него ждали разговоров. Мэтью при полном параде с белым воротничком, пустившийся непонятно куда в коляске, – такое не часто увидишь! Как ни ломала миссис Рейчел голову, причину таких действий она не нашла, и ее послеполуденный отдых был полностью испорчен.
«Пойду-ка я после чая в Зеленые Крыши и разведаю у Мариллы, куда это он отправился, – решила в конце концов эта достойная женщина. – Обычно в это время года он в город не ездит, а в гости вообще никогда не ходит. У него, конечно, могли закончиться семена турнепса, но, если б он поехал за ними, то не стал бы так наряжаться и брать коляску. Ехал он неспешно – значит, не за доктором. И все же что-то случилось со вчерашнего дня, что заставило его пуститься в путь. Вот загадка! И не знать мне ни минуты покоя, пока я не получу ответа на вопрос – что заставило Мэтью выехать сегодня из Эйвонли?»
Итак, после чая миссис Рейчел вышла из дома. Путь до усадьбы Катбертов был недолгим – всего четверть мили по идущей вверх дороге. Там в окружении плодовых деревьев стоял большой разлапистый дом. Для точности скажем, что еще какое-то, довольно значительное, расстояние миссис Рейчел пришлось идти по тропе. Отец Мэтью Катберта, такой же робкий и молчаливый, как пошедший в него сын, приступив к возведению усадьбы, постарался настолько, насколько можно, отодвинуться от соседей и в то же время не углубиться в лес. Дом поставили в дальнем углу земельного участка, где он и стоит до сих пор, почти не заметный с главной дороги, вдоль которой вытянулись дома более общительных жителей Эйвонли. Миссис Рейчел Линд считала, что такое житие на отшибе – жизнью не назовешь.
«Да это просто существование, и больше ничего, – говорила она про себя, идя по протоптанной дорожке вдоль кустов диких роз. Ничего удивительного, что Мэтью и Марилла – оба с чудинкой. Живут вдвоем, как отшельники какие-то. Деревья трудно назвать подходящей компанией, хотя их здесь хватает. Мне больше по душе люди. Но хозяева, похоже, довольны – наверно, привыкли. Человек ко всему привыкает. У ирландцев есть такая поговорка: даже к виселице можно привыкнуть».
С этими словами миссис Рейчел свернула с тропы на задний двор Зеленых Крыш. Двор был очень зеленый, опрятный и ухоженный, на одной его стороне росли высокие, патриархальные ивы, на другой – пирамидальные, ломбардские тополя. Нигде ничего лишнего – ни палки, ни камешка, будь что не так, миссис Рейчел сразу бы заметила. Лично она не сомневалась, что Марилла Катберт подметает двор так же часто, как дом. Можно было есть прямо с земли – грязи не прибавится.
Миссис Рейчел энергично постучала в кухонную дверь и, услышав приглашение войти, ступила внутрь. В Зеленых Крышах кухня была радостным местом – точнее, могла бы им быть, если б ее не отчищали до такой степени, что она выглядела стерильным, нежилым помещением. Окна в ней выходили на восток и запад. Через западное окно, смотревшее во двор, в кухню лился мягкий свет июньского солнца. А если глянуть в увитое плющом восточное окно, можно увидеть с левой стороны вишневые деревья в белом наряде, а чуть ниже, в лощине у ручья, стройные березки, покачивающие своими кронами. У этого окна обычно и сидела Марилла Катберт, когда ей удавалось присесть. Она недоверчиво относилась к солнечным лучам, казавшимся ей слишком задорными и безответственными для мира, который следует принимать всерьез. Сейчас она тоже сидела здесь за вязанием, а стоящий за ее спиной стол был уже накрыт для ужина.
Еще толком не закрыв дверь, миссис Рейчел цепким взором приметила все, что было на столе. Марилла поставила три тарелки – значит, кроме Мэтью, к вечернему чаю ждали кого-то еще. Но посуда была не парадная, и на стол хозяйка поставила только джем из лесных яблок и пирог – выходит, гость ожидался не так чтобы очень важный. Тогда зачем белый воротничок и гнедая кобыла? У миссис Рейчел даже голова закружилась от невозможности разгадать эту тайну, да еще связанную с таким спокойным, совершенно не таинственным местом, как Зеленые Крыши.
– Добрый вечер, Рейчел, – бодро приветствовала ее Марилла. – Прекрасная погода, правда? Присаживайтесь. Как вы поживаете?
Мариллу Катберт и миссис Рейчел связывало нечто, похожее – за неимением другого слова – на дружбу, – несмотря на всю их непохожесть или благодаря ей.
Марилла была высокой и худой женщиной, состоящей из одних углов без намека на изгибы, ее темные волосы с легкой проседью были всегда крепко скручены узлом и скреплены двумя агрессивно торчащими металлическими шпильками. Она выглядела как женщина не очень сведущая, но с твердыми нравственными устоями. Таковой она и была, но в очертании ее губ было нечто, позволявшее предположить наличие у нее чувства юмора.
– У нас все хорошо, – сказала миссис Рейчел. – Но я испугалась за вас, когда увидела, как Мэтью выезжает сегодня из поселка. Не за доктором ли он едет, подумала я.
Губы Мариллы сложились в ироничную улыбку. Она ожидала прихода миссис Рейчел, понимая, что соседке не даст покоя вид неспешно проезжающего мимо Мэтью.
– О, нет. Сейчас я прекрасно себя чувствую, хотя вчера у меня раскалывалась голова, – ответила она. – Мэтью отправился в Брайт-Ривер. Мы забираем из приюта в Новой Шотландии маленького мальчика, который приедет на поезде сегодня вечером.
Если бы Марилла сказала, что Мэтью поехал в Брайт-Ривер за прибывающим из Австралии кенгуру, это не удивило б миссис Рейчел больше. Некоторое время она стояла как громом пораженная. Невозможно предположить, чтобы Марилла издевалась над ней, но на какие-то секунды она поверила в это.
– Ты не шутишь, Марилла? – потребовала она ответа, когда к ней вернулся дар речи.
– Конечно, нет, – ответила Марилла так невозмутимо, словно забирать мальчиков из приюта в Новой Шотландии не было чем-то необычным, а входило в число необходимых весенних работ на любой приличной ферме в Эйвонли.
Миссис Рейчел была в полной растерянности. Ее мысли превратились в цепочку из восклицательных знаков. Мальчик! Марилла и Мэтью Катберт берут мальчика! Из приюта! Мир поистине сошел с ума! Чему после этого удивляться! Ничему!
– Как такая мысль могла прийти вам в голову? – потребовала она ответа.
Решение приняли без консультации с ней – вот, что было самым неприятным.
– Мы и раньше об этом подумывали. Практически всю эту зиму, – ответила Марилла. – Перед Рождеством сюда заезжала миссис Спенсер, и она рассказала, что весной собирается взять маленькую девочку из приюта в Хоуптоне. Там живет ее кузина, миссис Спенсер ее навещала, и все о приюте разузнала. С тех пор мы с Мэтью не раз вспоминали разговор с ней. И решили взять мальчика. Мэтью стареет – ему ведь шестьдесят – и он уже не такой ловкий, как раньше. И сердце у него шалит. А вы сами знаете, как трудно в наше время найти подходящего помощника. Никого нет, кроме глупых французских мальчишек-недоростков, а если и возьмешь кого-то из них и чему-то научишь, то он норовит либо сбежать на завод по консервированию омаров, либо вообще в Америку. Сначала Мэтью предложил взять мальчика из метрополии. Но я твердо заявила «нет». Мне не нужны на ферме лондонские бродяжки арабского происхождения, хотя и среди них, наверно, попадаются приличные экземпляры. Пусть мальчик лучше будет из местных. Здесь тоже есть риск, не отрицаю. Но на душе у меня будет спокойнее, и я буду крепче спать, если мы возьмем канадского мальчика. В конце концов мы решили попросить миссис Спенсер, когда она поедет за девочкой, подобрать нам подходящего мальчика. На прошлой неделе до нас дошла весть, что она собирается в путь, и мы через родственников Ричарда Спенсера в Кармоди передали просьбу, чтоб она захватила с собой смышленого мальчика лет десяти-одиннадцати. Это лучший возраст, решили мы – достаточный для помощи по дому и подходящий, чтобы успеть правильно воспитать. У него будет не только крыша над головой, но и хорошее образование. Утром мы получили телеграмму от миссис Спенсер, ее принес почтальон со станции, в ней сообщалось, что они прибывают на поезде в пять тридцать сегодня вечером. Поэтому Мэтью и поехал в Брайт-Ривер. Там миссис Спенсер передаст мальчика мужу, а сама поедет дальше до Уайт-Сэндз.
Миссис Рейчел гордилась тем, что всегда без лукавства высказывает свое мнение. И на этот раз, услышав и оценив такие поразительные новости, она не отступила от своих принципов.
– Положа руку на сердце, Марилла, я уверена, что вы совершаете большую глупость, и очень рискованную к тому же. Вы не ведаете, что творите. Берете чужого ребенка в свой дом, ничего о нем не зная – ни его характера, ни кто его родители, ни того, что из него получится. Только на прошлой неделе я прочла в газете, как живущие на западной стороне Острова супруги взяли из приюта мальчика, а он ночью поджег дом. Поджег нарочно! Приемные родители чуть не сгорели в своих постелях. Я знаю и другой случай – усыновленный мальчик высасывал содержимое яиц, и отучить его от этой досадной привычки никак не удавалось. Спроси вы моего совета – а вы этого не сделали, – я бы сказала: ради всего святого, даже не думайте об этом. Вот так.
Эта бестактная речь, казалось, не произвела на Мариллу никакого впечатления. Она продолжала вязать.
– В ваших словах есть резон, Рейчел. У меня самой были сомнения, но Мэтью упорно стоял на своем. И когда я это поняла, то сдалась. Мэтью редко чего-то требует, но когда такое случается, я понимаю, что мой долг – ему уступить. Что до риска, то он есть во всяком деле. Даже от родных детей непонятно, чего ожидать. А Новая Шотландия недалеко от наших мест. Мы ведь не берем ребенка из Англии или Штатов. Он не может сильно отличаться от наших детей.
– Ну, будем надеяться на лучшее, – произнесла миссис Рейчел таким тоном, который говорил, что она сама на это не надеется. – Только не говорите, что я вас не предупреждала, если он сожжет дотла Зеленые Крыши или насыплет стрихнин в колодец. Такой случай был в Нью-Брансуике, где сирота из приюта отравил семью, и все они скончались в жутких муках. Только тот приемыш был девочкой.
– Ну, мы берем не девочку, – сказала Марилла таким тоном, словно отравленные колодцы были исключительно женским делом и от мальчика такой беды можно было не ожидать. – Никогда не думала взять на воспитание девочку. Меня удивляет миссис Спенсер, решившаяся на это. Но ей может взбрести в голову взять домой весь сиротский приют.
Миссис Рейчел хотелось дождаться приезда Мэтью с приемышем, но, прикинув, что раньше чем через два часа он не вернется, она сочла за лучшее дойти до дома Роберта Белла и рассказать новости. Это произведет сенсацию, а миссис Рейчел ничего так не любила, как производить сенсации. И она удалилась к большому облегчению Мариллы, в которой снова возродились под влиянием миссис Рейчел прежние сомнения и страхи.
– Вот это история! – воскликнула миссис Рейчел, ступив снова на тропинку. – Не почудилось ли мне это? Правду сказать, мне жалко этого бедного мальчика. Мэтью и Марилла ничего не знают о детях и будут ждать, что он окажется мудрее и благоразумнее своего дедушки, если тот у него только есть, что сомнительно. Странно даже представить в Зеленых Крышах ребенка – там никогда детей не было. Мэтью и Марилла были уже взрослыми, когда дом строился – если они когда-нибудь были детьми, а глядя на них, в это трудно поверить. Не хотела бы я оказаться на месте этого приемыша. Мне просто жаль его!
Эти слова миссис Рейчел от всего сердца произнесла перед дикими розами. Однако, если б она видела одинокого ребенка, терпеливо дожидающегося помощи на станции Брайт-Ривер, ее жалость многократно бы умножилась.