Дым под масками - читать онлайн

© 1С-Паблишинг, 2023

© София Баюн, 2023

Визг умирающего мотора заглушал разъяренное шипение волн, вгрызающихся в палубу. Тонкий экран паруса с погасшим мороком бессильно висел вдоль мачты и слабо трещал утекающей в окровавленную воду энергией.

Других звуков Штефан не слышал. Сознание заглушило крики умирающих, скрип механизмов и оглушительные всплески, которые раздавались, когда разъяренный левиафан бил хвостом по воде.

Чувств тоже не было, ни одного.

Ни ужаса потери – он был достаточно взрослым, чтобы понять, что родители, запертые смятой металлической дверью в каюте, обречены.

Ни страха за собственную жизнь, ни злости на тех, кто повел корабль в море, несмотря на брачный сезон левиафанов.

Понадеялись на бортового чародея, герра Виндлишгреца. Еще два дня назад этот полный мужчина с волосами цвета ржавчины обходил корабль, презрительно морщась. Это он заставил вывести на экраны на носу изображение оскаленной пасти, как на морлисских пароходах. Сказал, что левиафан – животное, к тому же тупое, и его просто напугать.

Штефан пытался сказать герру Виндлишгрецу, что левиафана еще проще спровоцировать, и об этом им рассказывали на уроках естествознания в школе. Конечно, чародей не послушал. Кого волнует мнение десятилетнего сопляка.

Кого он вообще волнует – спустя несколько минут от корабля останутся только обломки, уносящиеся в бездну, а огромный змей с пастью, полной игл-зубов, частых и желтых, поплывет в глухую черную глубину праздновать победу.

Штефан попытался вытереть кровь из разбитого носа мокрым рукавом, но только еще больше размазал. Несколько секунд он разглядывал испачканный рукав, с мазохистским удовольствием думая о том, что мама обязательно заругает.

«Мама будет недовольна» – привычная мысль, кажущаяся теплой в ледяном ревущем безумии. «Мама умерла» – пощечина, обжигающая сознание, которое никак не хотело чувствовать горе. Или страх.

Почему надо бояться? Мама будет ругать.

Мертвая мама за искореженной дверью.

Будет ругать за испачканный кровью рукав.

Слишком много крови, надо найти место, где суше. Чтобы мама не ругала. Мертвая, мертвая мама.

Шатаясь, Штефан поднялся с палубы, с удивлением обнаружив, что все это время сидел, вцепившись в труп одного из матросов. Перед смертью он схватился за скобу, да так и не разжал пальцы. Заляпанная густым и рыжим куртка пахла солью и чем-то химически-едким – видимо, кровью левиафана.

Штефан обвел взглядом качающуюся палубу. Прямо под ногами взорвалась фонтаном щепок одна из досок, и в разломе появился гребень обнаженного механизма.

«Как открытый перелом», – отстраненно подумал Штефан, все еще не в силах поверить в близкую смерть.

Мимо пронесся мужчина в черном мундире, держащий что-то вроде гарпуна. Мир покачнулся и дернулся в сторону – Штефан не сразу понял, что мужчина оттолкнул его. Он видел, как мужчина целится, замахивается и швыряет гарпун, бесполезно скользнувший по колючей чешуе левиафана. Змей обернулся и раскрыл пасть – между желтых зубов заплясал красный раздвоенный язык.

Он видел, как мужчина вдруг упал и дернул какой-то рычаг. Слышал раздавшийся выстрел – будто издалека, чувствовал, как вздрагивает палуба. А потом весь мир на долю секунды затопил стерильно-белый свет, уничтоживший очертания. Когда мир вернулся, мужчина уже лежал на палубе лицом вниз, змея нигде не было, а вокруг стояла какая-то особая, оглушающая тишина.

Выжившие открывали рты, но вместо слов выпускали неестественно красную кровь. Штефан видел, что остался на корабле, полном мертвецов – те, кто еще корчился на скользких досках, скоро навсегда затихнут. Мачта бесполезно выплевывала в низкие серые тучи красные спицы сигнала о помощи.

Он знал, что ни один корабль к ним не пойдет. Что будет большой удачей, если в порту сжалятся и пошлют дирижабль. И что, увидев мертвецов на палубе, капитан дирижабля скажет разворачиваться и лететь обратно. На корабле нет ничего ценного – мама сказала, он вез почту и заказы из каталогов – мебель, занавески, ткани, книги и табак. С бешеной наценкой, потому что когда у левиафанов брачный сезон, почти никто в море не выходит. Барахло втридорога для тех, кто не хотел ждать аэропочту из удаленных регионов. Вот и цена жизней всех членов экипажа «Пересмешника» и десятка пассажиров, которым так срочно надо было попасть в Поштевицу.

Все это значило, что и груз дирижабль не станет спасать.

Может, заметив на палубе ребенка, они все же рискнут спуститься?

Если он доживет до дирижабля. Если не потеряет сознание, не сойдет за очередного мертвеца.

Он обвел палубу беспомощным взглядом. Отчаяние проклевывалось через панцирь отупения и вот-вот должно было прорваться наружу, но сознание упорно сдерживало его. Чтобы детский разум не погасили яркие, режущие образы, один за другим врывающиеся в глаза. Вот разметанная куча внутренностей – яркие акценты, красный, черный, сизый и скучно-серый цвета. Вот человек, у которого между плеч зияет черная улыбка пустоты – левиафан откусил ему голову вместе с половиной грудины. Вот раздавленный матрос, а может, и капитан – не поймешь в месиве ткани, костей и мяса, какие нашивки были на мундире.

Штефан, шатаясь, побрел к носу корабля. Там лежал кто-то, сохранявший человеческие очертания. Рядом с неизуродованными трупами было спокойнее. Они были похожи на людей, они позволяли обманывать себя иллюзией, что мир не сошел с ума и не закончился прямо здесь.

Лежащим оказался герр Виндлишгрец. Его лицо обрело странный, зеленовато-желтый оттенок. Он бесполезно зажимал рваную рану на боку набрякшим водой и кровью кителем.

Губы чародея шевельнулись, но Штефан по-прежнему не слышал слов. Тогда герр Виндлишгрец поманил его пальцем. Он послушно подошел и опустился на колени. Чародей неожиданно проворным движением схватил его за воротник и положил ему на лицо мягкую липкую ладонь.

В переносицу словно ударила молния. Магическая энергия электрической вспышкой пробежала по венам, облизала лицо и руки, а потом пульсирующим клубком свернулась у сердца, распуская колючие искорки.

Мир вернулся – четкость очертаний, ощущений, а главное – звуков. Теперь люди не бессильно распахивали рты – они кричали. Конвульсивно сучили по доскам ногами, скребли окровавленными пальцами с сорванными ногтями, катались по палубе и выли, страшно, вибрирующе, будто захлебываясь забившей горло болью.

– Вы зачем?! – крикнул он, стряхивая руку чародея. – Я тоже умру! Зачем вы… разбудили?!

Мир снова покрылся туманом, и он успел обрадоваться, что возвращается благословенная отстраненность, но в следующее мгновение он понял, что это слезы застят глаза.

– Потому что ты можешь выжить. Ты сын Вайба Надоши?

– Да, – прошептал он, с ужасом глядя, как безногий матрос пытается перебраться через борт.

– Не смотри туда, – осадил его чародей и, взяв двумя пальцами за подбородок, развернул к себе. Глаза у него были спокойные, и это спокойствие будто передалось и Штефану. – Смотри на меня. Как тебя зовут?

– Штефан, – с трудом вспомнил он.

– Отлично, Штефан. Я сейчас дам тебе одну вещь. И ты пообещаешь ее сохранить, хорошо?

– Какую вещь?

Предложение герра Виндлишгреца казалось абсурдным. Ему показалось, что он сейчас достанет какую-нибудь игрушку, из тех, которыми взрослые вечно пытались отвлекать его, когда мир рушился.

– Сначала пообещай, – чародей смотрел без улыбки, и в глазах его все отчетливее читалась тоска. – Это очень важно, Штефан. Не знаю, выживет ли кто-то кроме тебя, но ты должен выжить. И сохранить то, что я тебе дам. Это… очень важно.

Ему пришлось почти прижаться к чародею, потому что его тихие слова сносило то ветром, то криками, то воем мотора.

– Обещаю.

– Тогда выпей вот это. И забудь, что я тебе это давал, а ты это пил.

Он протягивал небольшую ампулу из темного стекла. Чародей сам, скользкими от крови пальцами открыл ее и требовательно сунул Штефану под нос.

В ампуле была какая-то вязкая кислая дрянь. Герр Виндишгрец что-то бормотал о макете корабля, или о том, что корабль может быть макетом, но Штефан не слушал. Он боролся с желанием отплеваться, а еще подойти и подтолкнуть матроса, который все срывался с борта и никак не мог перегнуться. Штефан не понимал, зачем безногому матросу за борт, и почему он так страшно воет, но все пытается попасть в воду. Но наблюдать за его попытками, несмотря на запрет чародея, было страшно и неприятно. Он ведь легко может помочь. Может, матрос надеется доплыть до берега?

– … Штефан? – донесся настойчивый голос чародея.

– Да? – он наконец отвернулся от матроса.

– Ты слышал, что я тебе сказал?

Герр Виндлишгрец держал что-то вроде небольшого черного рюкзака и очки с двумя длинными съемными окулярами.

– Нет, простите… нет.

– Ты наденешь эти очки и будешь сидеть рядом со мной. Когда за тобой придут… не говори никому о том, что увидишь. Там, в рюкзаке… ты слышишь меня, Штефан?!

– Да, – тихо ответил он, отворачиваясь от упавшего с мачты экрана.

– В рюкзаке черная пластина. Как для фотокамеры. Никому не отдавай ни рюкзак, ни очки. Попробуй проявить запись, у меня в каюте была инструкция, но туда сейчас… неважно. Это очень, очень ценная вещь, Штефан, ты понял? Не пытайся ее продать и Спящим заклинаю, не потеряй. Ты когда-нибудь поймешь, что это и насколько… пожалуйста, – невпопад беспомощно закончил он.

– И что это такое? – угрюмо спросил Штефан.

– Это? Искусство, – слабо улыбнулся чародей.

А потом он надел на него очки и долго возился с ремешком, чтобы они не соскальзывали у Штефана с головы. Мир потемнел и сузился до двух дымчато-золотых линз, но остался таким же уродливым, мокрым и окровавленным. Что-то едва заметно кольнуло над локтем. Штефан ждал, что чародей еще что-нибудь скажет, он молчал.

Несколько минут Штефан стоял, глядя на матроса, который наконец-то смог подтянуться и теперь с трудом переваливался за борт. Раздался облегченный стон, за ним шорох и глухой всплеск, с которым что-то тяжелое уходит под воду.

В воздухе стоял настолько густой металлический запах, что казалось, он царапает ноздри. Запахи крови, раскаленных механизмов и соли сливались в один, тошнотворно-ржавый и приторный.

Наконец, Штефан повернулся к чародею. Он сидел, мечтательно уставившись куда-то вдаль и улыбался. Лицо у него было застывшим, а взгляд медленно гас под затягивающим глаза стеклом.

– Герр Виндлишгрец? Герр Виндлишгрец?.. – тихо позвал Штефан.

Чародей не отзывался.

Хаос вокруг постепенно утихал. Никто уже не кричал, только несколько человек тихо стонали. Снизу никто не стучал – видимо, оставшиеся в каютах умерли. Двигатель затих, из разломов на палубе валил дым. Экраны больше не искрили.

Было очень холодно. Штефан чувствовал нехороший, злой озноб отступающего шока. Мысль о том, что родители погибли и сам он тоже может умереть, все еще не доходила, несмотря на последнюю помощь герра Виндлишгреца. Шмыгнув носом, Штефан сел на холодную мокрую палубу и прижался к мертвому чародею. Стало немного теплее. Дурацкие очки мешали, но он почему-то не решался их снять.

Штефан сидел, медленно согреваясь крадеными у остывающего тела остатками тепла и смотрел на палубу. Понемногу становилось светлее – наверное, показалось солнце.

Свет становился все ярче. Штефан ошеломленно наблюдал, как с палубы исчезают кровь и вода, как затягиваются разломы. Он видел, как медленно встают люди – живые, в чистых мундирах. Они улыбались друг другу и весело переговаривались. Море из свинцово-серого сделалось тепло-голубым, укрылось белыми гребешками волн.

А потом на палубу вышли родители – мама в своей любимой зеленой шляпке и отец, близоруко щурящийся, потому что опять забыл в каюте очки. Штефан хотел закричать, броситься к ним, но что-то не давало. Родители были живы, улыбались ему, и мама махала рукой, звала к себе.

Штефан смотрел на них, позволяя этому неясно откуда взявшемуся волшебству себя обмануть.

А потом наконец-то заплакал.