На улице предутренний сумрак. Всё мутно кругом. Ветер злой с холодом, аж до кости пробирают. А как же по-другому, если уж декабрь на дворе. Кое-как военные построили вывалившую из вагонов толпу, и повели новобранцев вдоль железнодорожного полотна. Подошли к приземистому длинному зданию, здесь велели всем остановиться и стали по одному пускать на крыльцо. Над крыльцом висела вывеска «Баня».
– Помыть решили нас после дороги, – послышались в толпе голоса. – Хорошо сейчас в баньку с веничком… Да пивка потом холодненького… Лучше чаю горячего… С мёдом… А первачу ещё лучше… Да сала кусок… Душевнее! Ха-ха-ха! Эх, напаримся, братцы, всласть, а тогда и помирать не страшно…
Скоро дошла очередь и Витьки, у которого от холода уже зуб на зуб не попадал. Быстро поднявшись на крыльцо, и через обитую дерматином дверь вошёл в предбанник, а уж оттуда и в помывочное отделение, кое-как освещённое керосиновыми лампами. Только в отделении этом никто не мылся. На широких лавках вместо шаек с мыльной водой лежали кипы военного обмундирования, а в углу валялась большая куча гражданской одежды…
– Чего встал?! – кто-то рявкнул прямо Витьке в ухо. – Раздевайся! Одёжу в угол бросай! Быстрее!
Витька торопливо разделся и хотел пойти к лавкам с обмундированием, но его толкнули к дощатой перегородке. За перегородкой был душ. Вода из душа текла хилой дрожащей струйкой, а когда Витька шагнул под эту струю, то сразу же отпрыгнул назад, больно ударившись локтем о шершавую доску перегородки. Вода оказалась ледяной. А сзади опять тот же крик:
– Быстрее! Чего встал?!
Первым делом Витьке сунули в руки исподнее, потом брюки, гимнастёрку, шинель, шапку. И уже на выходе из бани дали валенки.
– Хорошо хоть валенки дали, – бурчал себе под нос сосед Витьки, когда они торопились одеться уже в другом предбаннике, а не в том откуда заходили, – думал, дадут ботинки с обмотками, как в гражданскую, а тут видишь ты – валенки. Молодцы – товарищи командиры…
И опять всё тот же надоедливый крик:
– Быстрее! Быстрее!
Сразу из бани велели идти к церкви, которую давно уж приспособили под клуб. Народу в клубе набилось, как малосольных селёдок в бочке, но нет худа без добра: согрелся Витька в этой тесноте малость. Перестали зубы чечётку бить.
Выступал перед новобранцами командир к четырьмя шпалами в петлицах.
– Товарищи! – громко крикнул он, призывая всех к вниманию. – Внимание! Тихо, там у меня! С этого дня вы будете служить в нашей славной стрелковой дивизии. Дивизия сформирована на Дальнем Востоке, где охраняла границы от японских самураев, а теперь пришла пора бить фашистов. Мы уже больше месяца сражаемся с этой сволочью, не щадя сил и крови, чтобы разорвать кольцо, которым окружили гады славный город Ленина. Днём и ночью рвутся бойцы нашей дивизии вперёд, несмотря на смертельную усталость и прочие тяготы военной службы. Не далее как вчера красноармеец Фокин уничтожил из своей винтовки семь гитлеровцев, был ранен, но продолжал сражаться до конца боя. И таких красноармейцев у нас много! У нас здесь трусов нет! Так что и вы не посрамите чести бойца нашей дивизии! Смерть фашистким оккупантам! Сейчас будут зачитывать фамилии! Как как-то фамилию свою услышит, сразу на улицу вон через те двери, что у сцены!
На сцену поднялся ещё один командир. Он достал из полевой сумки несколько листов бумаги и стал выкрикивать фамилии. Витьку и Пашу выкрикнули друг за другом, а потому и в строю они оказались рядом. Около часа они шли пешком. Светало, занялась вьюга, осыпая колючим снегом солдатский строй.
– Что это за погода сегодня, – вздохнул шагавший по левую руку от Витьки Кузьма Сивков. – Мерзость сплошная, едри её в корень…
– Погода ему не нравится, – усмехнулся высокий худой сержант, сопровождавший колонну. – Сейчас не погода, а прелесть. Хоть, спокойно до расположения полка дойдём. Было бы ясно, то давно бы нам немец прикурить сверху дал. Когда ясно, эти гады кружат над дорогой, как ястребы над курятником.
Пришли в деревню. Деревня небольшая – изб на тридцать, их которых с десяток сгорели и на месте бывших изб теперь только чёрные головешки из-под белого снега выглядывали. В центре деревни толпился народ, и дымила труба полевой кухни. Сержант остановил новобранцев чуть поодаль от кухни. Велел ждать. Скоро он вернулся с двумя бойцами. Бойцы принесли большой мешок из рогожи и первым делом поинтересовались:
– Откуда, земляки?
– Ивановские, – нестройно ответили новобранцы.
– А, Иваново, где всегда всё заново, – засмеялся один из бойцов и стал развязывать мешок. – Давай ивановские, разбирай котелки с ложками! И берегите их пуще глаза! Солдат без котелка – это как волк без зубов: с виду страшный, а на деле смех один. Разбирай!
И вот уже стоят новобранцы в очередь за кашей. Ели, усевшись на брёвна, каша горячая, вкусная, вот только сержант всё торопил.
– Быстрее, быстрее, – велено на учёбу вас вести. Не рассиживаться: поели и в строй. Учиться пойдёте! Учитесь, пока полк в резерве, на передовой не до этого будет.
Перед учёбой еще раз новобранцев поделили. На этот раз по учебным взводам. Витька оказался в одном взводе с земляками: Пашей, Кузьмой Сивковым и Фёдором Зайцевым. В избе поставили стол, вокруг лавки, на которые тесно уселись человек пятнадцать. Занятия проводил младший воентехник. Он объяснял устройство трёхлинейной винтовки. Объяснял воентехник негромким нудным голосом. Ещё к тому же часы на стенке: тик-так, тик-так… Витька изо всех сил держался, чтобы не уснуть. Держался, держался и задремал. И что-то ему уж приятное сниться стало…
– Подъём! – кто-то громко заорал Витьке на ухо. – Спать сюда пришёл?! Встать!
Витька вскочил и только тогда опомнился. И сразу хохот оглушил его. Весело смеялся весь взвод, а сержант тряс перед носом провинившегося красноармейца костистым кулаком. После такого позора дремать на занятиях стало боязно. Теперь Витька старался изо всех сил внимательно слушать и вникать, но слова техника сочились через сознание, как мука сквозь решето. Что-то оставалось, однако большая часть знаний в сознании не задерживалась и просыпалась неведомо куда. О винтовке и пулемёте думать – никак не получалось. Всё больше думалось о доме: вот придёт он с войны, и непременно весной, когда у дома пахнет черёмухой. Раньше он на черёмуху и внимания не обращал, а тут, поди ж ты, привязалась. Да так привязалась, что хотелось закрыть глаза и… Но закрывать глаза ни в коем случае было нельзя и Витька больно щипал себя за ногу. А вот Паша Зуев вёл себя гоголем: часто задавая вопросы, а ещё чаще поддакивая разъяснениям командира, и повторял вслух кое-какие технические термины. По лицу командира было видно, что боец Зуев пришёлся ему по душе.
Учили их до темноты, потом покормили и развели по избам – спать. В избе тесно, душно, но Витька уснул, едва коснулся головой солдатского вещевого мешка.
Утром бойцов подняли чуть свет, и повели в рощу на стрелковую подготовку. На улице холодно и ветрено, из тёмно-серых лохматых туч падал мелкий снег. Каждому бойцу дали по три патрона и велели стрелять фанерному щиту. Витьке стало интересно, попал он или нет, но, когда они подбежали к щитам, то там дыр от пуль оказалось столько, что и не разберёшь, где твоя, а где чужая. После обеда изучали гранаты РГД. Занятие вёл молодой, но очень строгий лейтенант. Он рассказал об устройстве гранат, о том, как правильно ввернуть ручку и вставить запал. Потом учились практически. В конце занятий лейтенант сообщил – утром будем рыть окопы, и метать гранаты в цель, но на войне ничего нельзя наперёд загадывать. Фашисты внезапным ударом прорвали оборону на стыке двух дивизий, и ночью пришёл приказ: все резервы бросить на ликвидацию прорыва.