Глава восьмая

Мара

– Мара, можно тебя на пару слов?

Это ко мне обратилась ассистент профессора по патопсихологии[4]. Спецкурс предназначался для старшекурсников, но поскольку я занималась патопсихологией в старшей школе, то мне, первокурснице, разрешили присутствовать на семинарах. Профессор отнеслась ко мне благосклонно, а вот с ассистенткой возникли проблемы – всю последнюю неделю она цеплялась ко мне при каждом удобном случае.

– Тебя подождать? – спросил Уэйд.

Он появился на занятиях на этой неделе, сказав, что перевелся, бросив другой семинар. Я ужасно удивилась, но в то же время обрадовалась. Еще я выяснила, что Уэйд был отчасти дамским угодником. Девицы его обожали – окликали, улыбались ему, а после занятий так и липли.

Я покачала головой, медленно складывая вещи в рюкзак, и кивнула девице, которая поджидала Уэйда.

– Кажется, у тебя другие планы.

Он посмотрел на ожидавшую и снова повернулся ко мне.

– Ты уверена?

Я слегка кивнула.

– Еще увидимся.

– Дома?

Я не ответила, потому что девица окликнула Уэйда, а ассистентка поджидала меня, скрестив руки на груди. Я надела рюкзак и, придерживая лямки, так что локти были расставлены в стороны, подошла к ней.

– Слушаю вас.

– Вы же с первого курса?

Я кивнула.

Она сузила глаза.

– Не знаю, каким образом вы попали на этот спецкурс, но я крайне рекомендую вам не торопиться и вернуться к нам через год. Формальности мы уладим. Профессор Чандресакаран планирует проводить практические занятия в лечебных учреждениях.

– И что с того? Какое это имеет отношение ко мне?

– Вы первокурсница.

Она произнесла это таким тоном, точно пояснений не требовалось.

– И как тот факт, что я первокурсница, влияет на это? Я занималась патопсихологией и могу слушать спецкурс.

Она обвела аудиторию взглядом и, увидев болтавших неподалеку студентов, наклонила голову.

– Буду говорить откровенно: я не считаю, что вы достаточно зрелая для подобных практических занятий и в полной мере понимаете смысл данного курса.

Я фыркнула.

– По вашему мнению, ко второму курсу я уже достаточно созрею для него?

– Не стоит воспринимать мои слова на свой счет. Прежде чем дать допуск к практическим занятиям, я проверяю всех студентов. Моя задача – защитить контингент этих учреждений, и по поводу вас у меня есть вопросы. Я побеседовала с людьми. Говорят, вы постоянно бываете на вечеринках и недавно стали участницей потасовки. Это меня беспокоит. Если я не смогу дать вам допуск к практическим занятиям, вам не зачтут спецкурс.

– Вы не вправе так поступить.

– Вправе. Мы не бюджетное учреждение, а частное, и я серьезно отношусь к своей работе.

– И что с того? Хотите, чтобы я рассказала вам обо всех трудностях, с которыми столкнулась в жизни, или что?

– Вы учились в Академии Фоллен-Крест. Это привилегированная школа для учащихся из состоятельных семей.

– Вы не вправе судить обо мне по этим критериям.

Она смотрела на меня, а я – на нее.

– Послушайте, – она вздохнула, – практические занятия пока не начались. У меня есть опасения, но я готова вас выслушать. Если вы готовы на свой страх и риск пропустить срок смены курса, я буду контролировать вашу работу на предстоящих занятиях. На следующей неделе у нас первый тест. Справедливо, как считаете?

– Нет.

– Трудно с вами… Но это все, что я могу вам предложить.

В аудиторию уже входили студенты с другого потока, поэтому я направилась к двери и, выйдя в коридор, услышала свое имя. Там в компании девиц стоял Уэйд, а с другого конца коридора спешил Даррен. Увидев нас, он вскинул подбородок.

Я указала на него Уэйду, который при приближении Даррена вскинул руку. Парни обменялись рукопожатиями, похлопали друг друга по плечам. Они выглядели полными противоположностями и в то же время классно смотрелись вместе. Даррен был смуглым, сантиметров на десять ниже Уэйда, но более мускулистым. Он обожал бейсболки. Какую именно роль он играл в команде, я не знала: вроде бы был лайнбекером[5], защитником-универсалом. Эта позиция предполагала значительную мышечную массу. Уэйд был выше, стройнее, со светлой загорелой кожей и коротко подстриженными волосами. Майлз как-то обмолвился, что пловцам волосы мешают: будто бы даже немного отросшие волосы могут сказаться на скорости при заплыве. Но, будучи вместе, парни обращали на себя внимание. Должно быть, потому что были такими спортивными. То же самое чувствовалось в Крузе – внутренняя способность притягивать к себе людей.

– Так как, чувак?

Даррен кивнул всем и большим пальцем указал себе за спину.

– Иду с занятия. А вы, ребят, откуда?

Уэйд указал на аудиторию:

– С патопсихологии.

– Ясненько. Говорят, хороший спецкурс!

– Пока да. – Уэйд повернулся ко мне. – Что она от тебя хотела?

Я посмотрела на стоявших рядом девиц. Две казались вполне приятными, третья – не очень, поэтому я просто пожала плечами.

– Да так. Предупредила, что на следующей неделе будет первый тест.

– Что? – воскликнула одна из девиц. – Этого нет в учебном плане.

– Вопрос не ко мне. Говорю, что слышала.

Девица застонала, доставая телефон.

– Придется готовиться…

Она выразительно посмотрела на Уэйда.

Он блеснул улыбкой.

– Отличная мысль! Можем расположиться у нас.

– Сегодня вечером?

Даррен посмотрел на нее таким взглядом, словно она во всеуслышание объявила, что у нее зеленый палец на ноге.

– В пятницу вечером?

– Ох… – Девица нервно взглянула на него и хихикнула. – Ну да, мы могли бы начать подготовку, но сегодня еще хоккейный матч… Позанимаемся, посмотрим хоккей, а потом – все остальное.

Лукавый взгляд, который она бросила на Уэйда, красноречиво поведал о том, что подразумевалось под «всем остальным».

Уэйд слегка нахмурился и посмотрел на меня.

– Ну что, сегодня опять занимаемся дома?

Даррен хмыкнул, скрещивая руки на груди.

– Может, после вчерашнего стоит согласовать это со всеми? – Он покосился на меня, а затем устремил выразительный взгляд на Уэйда. – Для верности.

– Идея хорошая, но, я уверен, все срастется. – Уэйд снова повернулся ко мне. – Ты как, подписываешься, если все согласятся?

Я покачала головой, одновременно чувствуя, как завибрировал телефон.

– Не смогу.

– Что? А почему? – Даррен нахмурился.

– «Альфа Мю» устраивает тусу. Буду смотреть игру у них.

– Правда? – пискнула одна из девиц. – Ты знаешь парней из братства?

– Вчера мне показалось, что вы с Миллером – друзья неразлейвода.

Я покосилась на Уэйда, но ответила девице:

– Мне случалось бывать у них на тусовках.

У нее округлились глаза.

Я помолчала и, надеясь, что не пожалею о своих словах, добавила:

– Хочешь составить мне компанию?

Глаза у нее стали еще больше.

– Думаешь, они пустят?

– Они – парни из братства. Ты – девушка. Это арифметика!

– О господи, господи…

– Но должна сразу предупредить, что я в какой-то момент могу свалить. Будет лучше, если ты придешь не одна, а с подругой или двумя. Для надежности.

– Я думала, ты с ними дружишь.

– У меня там есть парочка приятелей, но ведь это братство! Так что стоит перестраховаться.

Она училась на курс старше. Посещала семинар по патопсихологии, и я, первокурсница, объясняла ей, как следует вести себя на вечеринках. Обалдеть! Напрашивался вопрос, какими соображениями руководствовалась ассистентка, ставя под сомнение зрелость единственной первокурсницы на семинаре…

– Да, да! Мои подруги сойдут с ума от радости!

– Уэйд, а твое предложение насчет тусы по-прежнему в силе?

Взгляд Уэйда был прикован ко мне, а Даррен смотрел то на него, то на меня.

– Да, думаю, так. Может, замутим такос? – обратился он к Даррену.

Телефон продолжал вибрировать – я достала его. На экране высветилось: «Папа».

В животе екнуло, в горле пересохло, а папа все звонил, и это означало, что дело серьезное. Я помахала всем, указывая на телефон.

– Увидимся дома. – И нырнула в пустой коридор. – Папа?

– Есть новости. – Голос у него был напряженный.

Живот снова скрутило.

– Плохие?

– Нет. Точнее, как посмотреть. Во-первых, ей уточнили диагноз. Хочешь узнать формулировку?

– Нет.

Я до смерти устала от всего этого. За мою жизнь маме уточняли диагноз раз двадцать. Но одна формулировка всегда оставалась неизменной: расстройство личности.

– Ладно. Другая новость касается опеки. Есть ограничения, и одно из них связано с текущим местом пребывания твоей мамы.

– В смысле?

Но я догадывалась, о чем он собирался сообщить.

– Это означает, что сфера моей опеки не распространяется на текущее лечебное учреждение. Она начинает действовать с того момента, когда твоя мама покидает последнее медучреждение. Кто-то из персонала убедил ее задержаться – это было сделано добровольно, по истечении периода удержания продолжительностью в трое суток. Я поговорил с персоналом: вчера вечером твоя мать решила, что не будет там оставаться. И выразила желание выписаться.

Я рассмеялась. Применительно к маме «выразить желание» означало заявить на повышенных тонах, а затем, если требование не будет немедленно выполнено, – заорать на пределе голоса. Если у персонала не возникает опасений в том, что из-за нее могут быть проблемы, им приходится ее отпустить.

– Блин… – прошептала я, останавливаясь и прислоняясь к стене. – А разве ты не должен был отправить ее в другое место?

– Да, но вчера ей сказали про опеку, и она отреагировала не лучшим образом.

– Разумеется. Кому бы это понравилось? Может, стоило подождать с объявлением, пока она не окажется в другом учреждении?

– Мы были обязаны ей сообщить. У нее есть права.

Дело принимало скверный оборот. Она получит доступ к телефону.

– Она уже вышла?

– Сейчас выходит. Ты заблокировала ее на всех устройствах? В социальных сетях?

– Да. Но что ей мешает создать новую учетную запись на новом телефоне или компьютере? Тогда она сразу определит мое местонахождение! Меня тегают на фотографиях.

Папа помолчал.

– Может, тебе удалить все свои аккаунты? От греха подальше.

Я не могла говорить – в горле стоял ком.

Это была триггерная реакция. Тело выходило из-под контроля, по спине побежал холодный пот. Известие о том, что мама вышла из психушки, подействовало и на желудок: его стало крутить. А если она возьмет машину и направится прямиком сюда?

И что тогда?

Что мне делать? Прятаться? Так я уже прячусь!

– О господи, папа… – Голос у меня дрожал.

– Мне ужасно жаль, Мара. Хочешь, я приеду? Сниму номер в гостинице, и мы просто… пообщаемся?

От этого предложения я едва не рассмеялась, потому что отношения у нас с папой были не те, хотя мы с ним действительно были товарищами по «команде» против мамы.

– Нет, все в порядке. И знаешь, мне пора.

– Ты уверена?

Я сделала паузу, понимая, что панической атаки не избежать, но таким тоном отец говорил со мной впервые. В нем звучала… надежда? Может, я все поняла неправильно?

– Папа?

– Да?

– А ты в порядке?

– О, дорогая, обо мне не переживай!

Со мной он всегда придерживался этого правила. Я не должна была волноваться о нем. И я ценила такое отношение, хотя никогда не говорила ему об этом. В какой-то степени я по-прежнему оставалась ребенком даже теперь, когда училась в колледже. В динамике всего происходящего это была своего рода поправка.

Я вздохнула.

– Можешь оказать мне услугу?

– Все что угодно.

– Если встретишь привлекательную женщину, пригласи ее на свидание. – Он принялся возражать, но я перебила: – Я серьезно. У тебя есть право на счастье. Спасибо, что сообщил про маму! Люблю тебя.

Он помолчал – тишина с его стороны была оглушающей, – а затем тихо проговорил:

– И я люблю тебя, Мара.

Я нажала отбой, но с места не двинулась. В коридоре было пусто, и мне хотелось просто постоять на месте. Замереть. Не думать. Не чувствовать. Я прижалась спиной к стене и медленно сползла вниз – осела на пол и вытянула ноги.

И, сама не зная почему, отправила сообщение Крузу.

Я: Надеюсь, тебе удалось поспать в автобусе.

Через секунду пришел ответ:

Круз: Это ты что, свое же правило нарушаешь?

Я: Мне будет погано, если из-за меня мы сегодня проиграем.

Круз: Я этого не допущу, но в автобусе отоспался. Все будет норм.

Мне не хотелось желать ему удачи. Хоккеисты – люди суеверные, и, возможно, Круз был из таких. Я решила, что спрошу его об этом, хотя ему вряд ли понравится такой вопрос.

Телефон снова оживился.

Гэвин: Туса! ТЫ ГДЕ?

Я отправила сообщение Майлзу.

Я: «Альфа Мю»?

Майлз: Уже тут. Пью и жду тебя.

Точно! Мне требовалось накатить.

Загрузка...