Зеркал в этом мире не было. Зато полированная бронзовая пластина высотой с мой рост в поместье имелась. Вот в неё я и смотрелась, пытаясь хоть что-то понять.
Синьора Аннетта Берни оказалась с французскими корнями, чем она со мной с удовольствием и поделилась. Портниха располагала к себе своей непосредственностью и жизнерадостностью, никакого злого умысла, скрытых ехидных фразочек, жеманности и ещё чего-то такого за ней замечено не было. Простая женщина, отменно делающая свою работу. И пока она подкалывала иглами то здесь, то там, торчащие элементы платья, при этом успевая делиться последними городскими новостями, я гляделась в "зеркало". К слову, город располагался в часе неспешной езды от поместья Росселлини.
Первое, что меня изумило, когда синьора Берни вынула из мешковатого чехла мой будущий свадебный наряд и аккуратно сложила его на кровать – это ткань. Впервые здесь вижу нечто подобное. А затем и благородный почти равномерный белый цвет.
– Синьор Риччи не скупясь, лично выкупил этот отрез для вас у торговца из Виссонтии, – пояснила тихо Эми, пока Аннетта суетилась у комода, выкладывая на него многочисленные иглы, ножницы и нитки. Служанка, конечно же, заметила мой неприкрытый восторг и с каким трепетом я провела ладонью по блестящей гладкой поверхности, – забыла вам рассказать об этом. Давайте помогу снять вашу повседневную одежду, – добавила она громче.
– Да, да, – закивала портниха, полуобернувшись к нам, – раздевайтесь.
Белое платье из шёлка. Значит, где-то далеко за морем была по крайней мере одна страна, сумевшая придумать метод создания ткани неплохого качества и цвета. И я даже боюсь себе представить, в какую цену этот отрез мог обойтись синьору Риччи.
Фасон был привычным: с завышенной талией, а так как материала пошить пышную юбку было недостаточно, то портниха решила сделать одну клиновидную вставку из какой-то серой ткани, смотревшейся в этой композиции просто инородно.
– Нет, – нахмурилась я. – Отпарывайте.
– Н-но, – впервые запнулась и замолчала, не зная, что сказать, синьора Аннетта. – Синьорина Роза, если убрать вставку, то платье станет узким и будет обтягивать вашу фигуру неприлично сильно, как перчатка! Mauvais ton!
Я задумалась. В моём мире облегающее свадебное платье – это норма и писк моды. А здесь совершенно другие нравы и, как говорится, со своим уставом в чужой монастырь не ходят.
– Хорошо, оставьте, только мы сделаем вот что: эту часть, которую вы хотите вставить, отцентруем и удлиним, пусть немного тянется по полу, будет шлейфом. Поверху нашьёте жемчужин, очень плотно. Понимаете, о чём я говорю? Также жемчуг пустите вышивкой по лифу. И сошьёте митенки, это перчатки без пальцев и украсите тем же жемчугом. Сможете? За жемчуг оплатит отец.
– Oui, oui! (фр.: да, да), – округлив глаза, закивала портниха, а я прекрасно читала эмоции Аннетты, так явно проступившие на её симпатичном круглом личике: неприкрытый восторг и желание поскорее начать делать всё то, что я описала. Женщина обладала живым воображением и уже наверняка представила, как будет выглядеть платье с моими переделками и дополнениями. – Я всё поняла, сейчас вот тут и тут подколю, и поеду назад, в свою мастерскую. У меня осталось совсем мало времени, а работы очень, очень много! – бормотала она, споро подгоняя инородный отрез к основному платью.
– Как замечательно вы придумали! – качая головой, искренне восхитилась Эмилия.
– Грацье, – вздохнула я и устало и присела на край кровати. – Ты выяснила, есть ли в этом доме книги?
– Есть малая читальня, – кивнула девушка. – Провести вас?
Я задумчиво глянула в окно: время близилось к вечеру, скоро вернётся дон Риччи и предстоит разобраться с пропажей моих украшений.
А пока у меня было немного времени. Отчего бы и не потратить его на посещение библиотеки?
– Давай, – решилась я вставая.
Читальня располагалась тут же, на втором этаже, только в левом крыле. Помещение оказалось действительно чуть больше моей опочивальни. Два широких деревянных кресла, с лежащими на сиденьях набитыми конским волосом подушками, чтобы было хоть немного удобнее сидеть.
– Эми, иди по своим делам. Перекуси, – отпустила я помощницу, та радостно кивнула, а я прикрыла за собой дверь и устремилась к немногочисленным полкам. Никаких шкафов, просто вбитые в каменную стену деревянные стеллажи.
Много свитков из плотного пергамента, и всего пять книг. В кожаных страшно потрёпанных переплётах.
– Наверное, это самое настоящее сокровище, – прошептала я, беря в руки первую попавшуюся. Потемневшая и потрескавшаяся от времени обложка, мягкая и тёплая на ощупь. Удобно расположившись в ближайшем к окну кресле, трепеща и предвкушая, раскрыла книгу.
Я могла читать на местном языке. Это обстоятельство неимоверно обрадовало! Была только одна проблема: весь текст в книге оказался рукописным. Приплыли. И если местами автор старался выводить слова чётко и понятно, то в основном всё же куда-то спешил и строчки плыли.
Та же история была и с остальными фолиантами. Все они оказались пера одного автора, некоего Джованни Понтануэно и писал он трагикомедии и стихи.
– Нужно просто привыкнуть к стилю, – вздохнула, потирая уставшие глаза – так сильно я вглядывалась в текст, чтобы разобрать эти каракули, даже наши врачи писали разборчивее. – Каллиграфии на вас не было, дон Понтануэно, – хмыкнула негромко и, вернув том на полку, отправилась прочь из скудной библиотеки.
В доме было тихо, в это время в той, современной мне Италии, большинство итальянцев отдыхали, этот период светового дня назывался пенникелла и обычно длился он с половины первого дня до четырёх вечера.
Вернувшись в комнату, присела за стол и посмотрелась в медную пластину. Она так и осталась стоять у меня.
Прежняя Роза была красивой. Это совершенно точно. Немного загореть и всё, все взоры мужчин будут её. Точнее, моими. Радовало ли меня это обстоятельство? Говорят красивым женщинам легче в жизни. Тут я бы поспорила.
– Синьорина Риччи, – в дверь постучались, и в проём протиснулась голова молоденькой служанки в забавном чепце. – Простите, что отвлекаю, но синьор Риччи зовёт вас.
– Ох, – я заполошно кинула взор в окно, чтобы определить который сейчас час по солнцу, время действительно близилось к пяти, рановато он что-то вернулся. – Проводи.
Горничная чуть шире распахнула дверную створку и согласно присела в коротком книксене.
Комната Жакоба находились неподалёку от малой читальни. Пару раз стукнув в дверь, услышала голос отца Розы и надавила на ручку. Толкнув тяжёлую створку, вошла внутрь.
Синьор Риччи оказался один и что-то скоро писал пером на пергаменте, я даже залюбовалась: настолько ловко у него получалось, ни единой кляксы!
– Дочка, присаживайся, – не поднимая головы, бросил мне. Я, быстро осмотревшись, заняла стул напротив его небольшого, даже на вид не очень удобного, стола. Комната оказалась кабинетом. Меньше размерами, чем у Дарио, но точно не спальное место. Такие же примечательные полки, вбитые в серые каменные стены, плетёный коврик на полу, увесистый шандал с оплывшей тройкой свечей, и две подвешенные бронзовые лампадки.
Об освещении в этом мире можно говорить долго и со вкусом, но за эти дни своей новой второй жизни, уяснила: излюбленным видом у богатых аристократов были именно свечи, отлитые из животного жира вперемешку с воском. Они вполне терпимо пахли, держали форму и почти не коптили. В свечах, что использовали Росселлини, воска было больше, чем жира. И они были весьма дороги. Второе место занимали лампадки, наполненные оливковым маслом с небольшим количеством соли, которое забирало влагу из масла и помогало сделать свет ярче. Только такой вариант был пожароопасным и всё же использовался реже первого.
Из болтовни Эмилии я поняла, что в домах бедняков свечи – несусветная роскошь, и они использовали в основном касторовое масло или рыбий жир. И поскольку практически все виды "топлива" поступали из съедобных источников, то времена голода обычно означали также времена темноты.
Фасад поместья освещался факелами из смолистого дерева, иного было не дано.
– Дочка, – мужчина, наконец, оторвался от документа и внимательно на меня посмотрел. – Рассказывай, что там у тебя стряслось?
– Я не помню, зачем в тот день, когда выехала на прогулку из усадьбы, взяла с собой все свои украшения, – да, звучало очень странно, но уж что есть, – вот только они сейчас находятся у Паолы, и она мне их так и не вернула, – скомкано договорила я.
– Хмм, – нахмурился отец, по его потемневшим глазам осознала, что он о многом догадался, но наезжать на меня всё же не стал. – Понятно, пойдём. Паола поди уже проснулась. Местный лекарь её осмотрел. В тягости твоя мачеха, – добавил он и лицо его вдруг разгладилось. Мужчина точно был счастлив, но пытался сдерживаться. – Только я сам с ней буду говорить, понимаешь же, что у Паолы наступил непростой период и ей сейчас никак нельзя сильно волноваться.
– Хорошо, – пожала плечами я. Если честно, с одной стороны, порадоваться бы за отца, у него будет второй ребёнок, а если мальчик, то и наследник всей его торговой империи. С другой, я прекрасно понимала, что настал звёздный час Паолы и та непременно будет вить верёвки из моего вновь приобретённого отца.
Опочивальня семьи Риччи находилась в этом же крыле, но в самом начале коридора. Комната была в полтора раза больше моей, кровать шире, на ней спокойно могли поместиться два человека, парочка внушительных сундуков-комодов у противоположной кровати стены, круглый стол подле окна, на котором я приметила чашу, заполненную спелыми сочными фруктами и кувшином с водой.
– Дорогая, – позвал отец жену, кто-то зашевелился среди вороха шуршащих подушек. – Как ты?
– Оо, дорогой! – послышалось из-под пледа, и я увидела темноволосую макушку мачехи. – Тошно мне, хочу поесть, но потом всё непременно лезет наружу, кажется, ещё чуть-чуть и я отдам Всевышнему душу.
Вопрос религии в этом мире я ещё подробно не изучала, но знала, что здесь есть молельни, куда ходили люди и взывали к Всевышнему (или ещё его называли Единый) один раз в конце недели, в воскресенье (итал.: доменика) подобное мероприятие было обязательным для каждого верующего. В остальные же дни по желанию, и санто (слышащий), так обращались к духовникам этого мира, был рад всем: в рассветные часы он читал проповеди. Эми часто ходила в молельню и рассказывала мне, какой тут санто Микеле замечательный человек. И как после проповеди он может уделить каждому время, выслушать, дать дельный совет.
Молельню я видела, она стояла неподалёку от поместья. Это было прямоугольное строение с узкими окнами-бойницами, из такого же камня, что и главный особняк. И никаких крестов, или иных религиозных символов из своего мира на ней (молельне) я так и не увидела. Зато приметила прямо над входом висящий знак, вырезанный из дерева: круг, а внутри ещё один поменьше и непонятная загогулина.
– Паола, – мужчина подскочил к мачехе и опустился на край кровати, взял её тонкую руку, нежно погладил пальцы. – Это пройдёт, дорогая.
– Буэна сэра (итал.: добрый вечер!), матушка! – проговорила я, внутренне поморщившись. – Поздравляю вас с будущим пополнением!
– Ой, Роза, ты пришла наконец-то навестить мать? – раздражённо фыркнула она и даже нашла силы, чтобы приподняться на локтях и взглянуть на моё лицо. Паола и впрямь выглядела неважно, и тёмные круги под глазами не поддельные, а самые, что ни на есть натуральные.
– Я себя вот только сегодня почувствовала более-менее сносно, – честно ответила я.
– Дорогая, – отвлёк на себя, мою змеюку-мачеху отец, – ты не находила драгоценности Розы? Она их потеряла.
– Нет, конечно! – вполне искренне ответила та, бессильно откидываясь на ворох подушек. Те снова едва слышно зашуршали. Надо бы подсказать местным набивать их пухом, а не сухой травой, и мягче, и тише будет.
– Дон Дарио сказал, что вы забрали мои перемётные сумы себе, – быстро проговорила я и заметила, как глаза брюнетки яростно сверкнули.
– Сумки какие-то взяла, кинула в тот сундук, даже не заглядывала, – быстро отчеканила она и уже слёзно прошептала, обращаясь к отцу, – неужели считаешь меня какой-то воровкой? – всхлип, полный обиды.
– Нет, что ты. Пусть Роза заберёт свои вещи, ты, наверное, просто запамятовала их ей вернуть.
– Да, дорогой мой, совсем из головы вылетело. Так переживала за Розу…
Пока они мило щебетали, я подошла к указанному комоду, но замок был надёжно заперт.
– А ключик можно? – спросила, высоко вскинув бровь.
Отец устало вздохнул, встал и лично отпер замок.
– Вот твоя сумка? – показал он на коричневый кожаный вещмешок.
– Она там одна такая, – добавила мачеха.
Неуверенно взяв мешок, развязала горловину и заглянула внутрь. Украшения были на месте, но отчего-то мне показалось, если вспомнить описание, данное Эми, что тут чего-то не хватает. Бросила взгляд через плечо на мачеху, та как раз следила за каждым моим движением и выражение торжества на её худом лице я ясно уловила.
Вот тут встаёт вопрос: поверят мне или ей. А в свете того, что я якобы ничего не помню и полагаюсь на слова служанки…
– Отец, не мог бы ты сам посмотреть, всё ли на месте? – краем глаза заметила, как женщина чуть напряглась.
– Так я не помню, что там должно быть, – развёл руками отец, но всё же подхватил мешок и вывалил содержимое на стол.