Женщина ждет за дверью в ванную, разговаривая с кем-то. Я заворачиваюсь в полотенце и ложусь на коврик, отчаянно желая по-детски засунуть большой палец в рот и перенестись обратно к родителям, братьям и сестрам.
Однако раздается стук и внутрь входит тюремщица, немедленно высасывая весь воздух из помещения. За ее спиной исчезает контур мужской фигуры.
– Не хотела так врываться, – произносит женщина, – но ты пробыла здесь больше часа.
Стараюсь незаметно для нее утереть навернувшиеся слезы. Отвечать я не собираюсь.
Собеседница опускает на пол рядом со мной стопку белья и комментирует, похлопывая по ткани:
– Чистые вещи. Когда оденешься, спускайся на кухню, будем завтракать. Я приготовила блинчики с черникой и тосты с клубничным джемом.
Женщина улыбается, но я игнорирую ее.
После ее ухода я натягиваю новую одежду. Шорты слишком низко сидят на бедрах, а футболка с противной розовой надписью «Без границ» спадает с одного плеча.
Опекунша даже не удосужилась узнать мой размер и подобрать вещи, которые бы подходили. Не удивлюсь, если мне достались чьи-то обноски.
Я касаюсь дверной ручки, но боюсь ее повернуть. Снова чувствую запах окислителя для волос, более сильный, чем раньше. Перед глазами мелькают вспышки и круги.
Не могу вспомнить, каким образом здесь оказалась, и из-за этого чувствую себя глупой и слабой. Отец всегда говорил, что знания – это сила. У меня нет знаний. Я бессильна.
Я выхожу наружу. В коридоре темно, так что я пробираюсь на ощупь, неуверенная, туда ли иду. Вдоль стен выстроились закрытые двери. Дергаю одну из ручек: заперто.
Везде заперто.
Спотыкаясь, я спускаюсь по лестнице и оказываюсь в просторной комнате. Стены здесь тоже белого цвета. Как и мебель. Похоже на больничное помещение. Лишь на панорамном стекле висит красная призма, отбрасывая цветные блики на противоположную стену.
Это место так отличается от дома, где на подоконниках рядами стояли букеты полевых цветов в банках из-под колы.
– Ты голодна? – раздается слева от меня голос женщины. Она стоит в соседней комнате, отделенной широким дверным проемом, и опирается на холодильник.
Желудок тут же рычит, как прожорливый зверь, и я иду на запах, доносящийся от накрытого деревянного стола. На поверхности постелена единственная салфетка, рядом с тарелкой лежат две белые таблетки. Я отодвигаю их в сторону.
Но тосты с джемом – моя слабость. Мамин клубничный джем – самый лучший в мире. Она даже выиграла приз на фестивале, когда я была маленькой. Ее улыбка в тот день заключала для меня всю вселенную. Отец сделал тогда фотографию: я у матушки на руках. Нам все завидовали.
Я не ела так давно, что перед глазами танцуют черные точки. Собираюсь спросить, натуральным ли образом выращены ягоды черники и не отравлена ли клубника инсектицидами.
Но решаю в любом случае все съесть.
Мне понадобятся силы, так как я собираюсь сбежать отсюда.
После завтрака женщина приказывает пройти в гостиную, чтобы встретиться с доктором, который хочет мне помочь.
На каминной полке стоят рамки. В них заперты фотографии двух улыбающихся девочек. Одна из них, с отсутствующим передним зубом, на первом снимке едет на велосипеде, на другом – обнимает куклу. Третье изображение совсем выцвело и расплылось. На нем с трудом можно различить вторую малышку. Она плещется в детском бассейне.
Ко мне подходит женщина. Ее дыхание и тиканье часов – единственные звуки в помещении. Она нервно откашливается и указывает на мужчину, который сидит на диване.
– Ты готова, Пайпер?
– Здравствуй, Пайпер. Я доктор Люндхаген, но если хочешь, можешь звать меня Оскаром. – Собеседник облизывает полускрытые усами губы, поправляет ворот водолазки, надетой под темно-серый пиджак, и теребит на запястье толстый браслет золотых часов.
Отец говорит, только глупцы вожделеют богатства.
Женщина неуверенно делает шаг ко мне.
– Оскар пришел, чтобы побеседовать с тобой. О том, что ты чувствуешь.
– Ты не против? – спрашивает доктор. Несколько темных волосков из носа свешиваются на усы.
Я пожимаю плечами, но не двигаюсь с места.
Мужчина смотрит на женщину, и та исчезает из комнаты. В коридоре открывается и закрывается дверь.
И я остаюсь наедине с очередным незнакомцем.
Он вежливо откашливается.
– Может быть, желаешь присесть? – он указывает на противоположную часть дивана. Почти всю стену рядом с ним занимает стеллаж, заставленный фарфоровыми статуэтками.
Их глаза мертвы.
Вместо этого я перетаскиваю через всю комнату стул с высокой спинкой и усаживаюсь напротив доктора, стараясь держаться очень прямо. Он же, наоборот, откидывается на диван и занимает позицию ниже, чем моя. Слабак.
– Спасибо, что согласилась поговорить со мной, Пайпер. Знаю, как тебе сейчас нелегко.
В ответ я лишь молча смотрю на собеседника, хотя так и хочется указать на очевидный факт, что на самом деле я не произнесла ни слова. Рука сама собой тянется к ожерелью на шее, чтобы дотронуться до зеленого камня подвески. Мама рассказывала, что амазонит означает храбрость. Как всегда, он прохладный на ощупь.
Мужчина сцепляет руки в замок. Все пальцы покрыты черными волосками.
Я отрыгиваю после поглощения блинчиков, но тут же сглатываю, не моргнув и глазом. Ингредиенты блюда наверняка состоят из сплошных консервантов, которые вымывают питательные вещества из клеток тела и травят меня.
– Как ты привыкаешь к новому дому? – Брови собеседника приподнимаются в попытке изобразить заботу. – Ты ведь находишься здесь уже больше недели, так?
Неделю? Так долго?
– Джинни говорит, что ты совсем мало ешь, – продолжает доктор, почесывая затылок.
Значит, женщину зовут Джинни. Какое ужасное имя! Просто нагромождение согласных, гласных и лжи.
– Аппетит скоро вернется, обещаю. Тебе пришлось многое пережить, Пайпер. Ничего страшного, если ты чувствуешь дезориентацию и тревогу. Вокруг все непривычное и наверняка кажется слегка странным. Шок – обычное дело в таких случаях.
Доктор пристально смотрит на меня, ожидая хоть какого-то ответа, но наконец вздыхает:
– Должно быть, я тоже выгляжу странно. Понимаю. Может, мы сумеем пообщаться в другой раз, когда тебе станет лучше. Я очень хочу тебе помочь, Пайпер. Все сказанное тобой останется между нами.
Сразу после его слов пол в коридоре скрипит. Тюремщица подслушивает.