Друг решил жениться. Хотя раньше эту возможность отрицал. Говорил каждой новой своей пассии:
– У меня двое детей. От разных женщин. Зачем тебе сношенные башмаки? Хочешь – можем общаться просто так.
И все соглашались. Слишком уж сильно был выражен в нем мужской характер. Сильный, спокойный, немногословный. Их тянуло к нему – вне зависимости от перспективы отношений. И ничего не поделать.
Он пытался жить с матерью второго ребенка – и не смог.
– Она удивительная, – говорил он. – Добрая. Самая добрая женщина, которую я встречал.
– И что? – спросил я.
– Но ленивая… Я ей говорю: неужели ты правда так можешь жить? Чтобы постель у тебя неубранная полдня была. Чтобы тарелки в раковине стояли.
– А она? – спросил я.
– Она говорит: я на работе за пять дней очень устаю. – Посмотрел на меня синими глазами. – Я так не могу. Веришь?
– Верю, конечно, – сказал я. – Я и сам так не могу.
От первой он ушел с большим трудом. Та была хозяйкой, но однажды случился такой разлад, что уже невозможно было остаться.
Жил один. И почему-то стеснялся, что девушки меняются.
– Мне так комфортнее, – говорил он.
– Понимаю, – отвечал я.
И вдруг через год он удивил.
– Женюсь, брат. Жду вас в воскресенье к часу на свадебный обед.
– Ну и хорошо, – сказал я.
– Я действительно счастлив, – сказал он.
Мы сидели в ресторане. Человек двенадцать. Друзья и родители. Невеста была оживлена, как и ее мама. Его мама, напротив, сидела серьезная и с поджатыми губами. Невестка дважды подняла тост за ее здоровье, но это не помогало.
– Я так счастлив, – сказал он.
– Ну и хорошо, – сказал я.
– Только она на ребенке помешана. А я ей сразу сказал, что не готов. Или, по крайней мере, сразу не готов.
– Я ее понимаю, – сказал я. – И тебя понимаю.
Его мама мне нравилась. Я ее тоже понимал.
Она не работала, но была отличной хозяйкой. Он не настаивал, но спрашивал – чего дома-то сидеть?
Квартира сияла. Ремонт был сделан со вкусом. Она шила себе, ему и его детям. Дочка стеснялась, молчала в гостях у мачехи. Сын не появлялся вообще.
Мы приходили в гости. Говорили комплименты. Всё всегда было вкусно. Чисто. Уютно.
– Видишь, какой порядок, – сказал он нам, гордясь. А она, стоя за его спиной у плиты, провела себя ладонью поперек горла, услышав это.
Когда он заезжал к бывшим – передать деньги, пообщаться с детьми, дома его ждал скандал.
– Меня твоя корова с твоим пугалом просто бесят, – прошипела она и ахнула в мойку стопку тарелок. Вдребезги.
– Успокойся, – сказал он. – Ты знала, что у меня дети.
– При чем тут дети?! – Она почти кричала. – Меня твои бывшие бесят. Ненавижу. И эту жирную Танечку, и эту тощую Женечку.
– Ты что, ревнуешь? – спросил он.
Она подошла. Ее трясло. Худые темноволосые девушки всегда слишком эмоциональны.
– Я тебя ненавижу, – сказала она. – И я хочу ребенка.
– В таких отношениях я точно не готов, – отказался он. – Давай подождем.
Она начала шить куклы. Совершенно индивидуальные, яркие. У нее точно был талант.
Утром тридцать первого декабря у них гостила его дочка. Когда они пили чай на кухне с домашним клубничным тортом, она метнулась из-за стола в спальную, вышла оттуда с большим подарочным пакетом.
– А это тебе от нас с папой! – сказала она. – С Новым годом! – Стиснула ее, чмокнула в щеку.
Девочка послушно пережила натиск. Потом продолжила жевать торт.
– Хочешь еще кусочек? – спросил он.
Дочка кивнула, охотно. Он дождался, пока она доест.
– Посмотришь подарки?
Дочка слезла со стула, вытащила из пакета три красиво упакованных свертка. В первом была ферма «Лего», во втором и третьем – ее куклы. Две восхитительные куклы, лучшие, что она когда-либо шила. Дочка раскрыла рот от восторга.
– Нравится? – гордо спросил он.
Дочка завороженно кивнула.
– Давай придумаем им имена, – предложил он.
Жена выхватила куклы. Они посмотрели на нее, не понимая.
– Уже есть, – и голос ее зазвенел от обиды. – Есть имена! – Она подняла корову в розовой шляпке и огромными глупыми глазами. – Это Танечка! – Подняла в другой руке козу, с тонкими кривыми ножками. – А это Женечка!
Дочка играла на полу.
Они посмотрели друг на друга, и никто не отвел глаза.