– Хочешь знать, что я думаю? – взревел Г. М. – Нахальства тебе не занимать – вот что я думаю! Сначала ты умоляешь меня прийти сюда, потому что завалил дело. Вынуждаешь меня карабкаться вверх три лестничных пролета – как будто в моей жизни без того недостаточно ступенек – в проклятую турецкую баню, выбравшись из которой я наверняка заработаю пневмонию. И после этого у тебя хватает невероятной, ошеломляющей, космической наглости предлагать, чтобы я, раз уж мы собираемся нанести визит воспитанным и утонченным людям, вел себя достойно и напялил воротничок. О мой бог! Всему есть предел! С меня довольно!
– Тише, тише, – успокаивающе проговорил Мастерс. – Я всего лишь предположил…
Прибытие Г. М. в начале седьмого на место преступления было сопряжено с некоторыми трудностями. Как выяснилось, они были вызваны настойчивыми попытками секретарши заставить его надеть воротничок, от чего он с гневом отказался. Победа в этой битве подарила ему ощущение такого триумфа, что он взялся за сомнительное и почти неслыханное дело – решил сам вести свою машину. В результате, величественно сворачивая с Хорс-Гардс-авеню не в ту сторону, он едва не сбил мистера Джеффери Медден-Бирна, министра транспорта, и немного подпортил ограду Королевского музея объединенных служб. Однако высокое мнение Г. М. о собственном искусстве вождения было непоколебимым, и, надо признать, он действительно добрался до Кенсингтона целым и невредимым, чтобы теперь, рассевшись на диване в мансарде дома номер четыре на Бервик-Таррас, ворчать и жаловаться на жизнь.
Мастерс не возражал. Напротив, он почувствовал, как гора свалилась с его плеч, потому что брюзжание, которое он хотел, но не мог себе позволить, теперь обрело словесную форму, а он наконец вернулся к своей обычной любезной манере поведения.
– Я просто решил, – продолжал Мастерс, – что в такую жару удобнее носить воротничок пониже, чем вы обычно носите. Я сказал, не подумав. Слова просто сорвались с языка. Но вы прицепились к ним и напридумывали себе невесть что. А вот что я действительно хотел бы знать, сэр, так это ваше мнение по поводу данного дела.
– Ты имеешь в виду предполагаемое участие Дервентов? Дьявольская история, не правда ли? Престарелый судейский и его хорошенькая жена переезжают из одного тихого места в другое, и стоит им выехать, как появляется убийца и вершит свое ужасающее дело. Даже дрожь пробирает. Что я могу сказать, Мастерс? Все это очень поэтично.
– Благодарю вас, – буркнул Мастерс. – Меня редко обвиняют в поэтичности. Но я имел в виду не столько Дервентов, сколько этого убийцу.
– Который способен раствориться в воздухе?
– Вот именно. Можете ли вы поверить, что кто-то стоял рядом с Китингом, выстрелил в него в упор два раза и после этого просто-напросто исчез?
– А что еще остается делать? – ответил Г. М. серьезным тоном. – Судя по твоему давешнему рассказу, убийца был чертовски в себе уверен, и я предупреждал тебя, что он выскользнет из любых сетей, которые вы тут расставите. Это-то меня беспокоит. Ты твердишь о мастерстве преступника, но никто за пределами Бедлама[8] не назначит встречу полиции, если у него нет абсолютной уверенности в возможности выйти сухим из воды.
– Или если он настоящий псих.
Г. М. свирепо нахмурился:
– Никаких «или». Ни один псих, за исключением политических убийц, не бывает настолько помешанным, чтобы добровольно лезть в петлю. Взять, к примеру, Джека-потрошителя – вот уж всем психам псих, и любил писать полиции, но он никогда не предупреждал заранее, где собирается орудовать бритвой. Кроме того, в нашем деле нет ни малейшего налета безумия, в чем, надеюсь, я смогу тебя убедить. Нет, Мастерс, наш убийца знал, что ему ничего не угрожает и он запросто совершит убийство, как бы вы ни пытались ему помешать.
– Все это прекрасно, сэр. Но будем придерживаться фактов! Известен ли вам хоть один безопасный способ совершить убийство?
– Нет, сынок, – усмехнулся Г. М. – И остается только молить Бога, чтобы мы его не нашли.
И снова сержант Поллард почувствовал беспокойство. За окном сгущались сумерки и воздух был все еще плотным, как перед грозой, но гроза пока так и не разразилась. Острые глазки Г. М. дюйм за дюймом осматривали комнату.
– Что ж, давайте рассмотрим имеющиеся факты, насколько я смог их вычленить из той тарабарщины, которую вы тут нагородили. Первым делом я бы хотел задать вам пару вопросов, а потом мы восстановим картину преступления. Начнем с самого начала. Значит, ты, сынок… – Глазки Г. М. остановились на Полларде, приведя того в полное замешательство. Г. М. поправил очки на переносице, задумчиво бормоча что-то под нос. – Ага, понятно. Ты отправился в «Хьюстон и Клейн». Там тебе сообщили, что Вэнс Китинг получил ключи от дома сегодня утром. Кроме того, ты узнал, что до этого дом осматривали три месяца назад и ключи тогда брала Френсис Гэйл, невеста Китинга. Правильно?
– Да, сэр.
– И что это означает? – вяло поинтересовался Мастерс.
– О, возможно ничего. Однако нам известно, что вчера к дому подъехал мебельный фургон и грузчики занесли в дом мебель. А это значит, что у них были ключи. И мне интересно, где они их взяли, если у Китинга их не было до сегодняшнего утра… И не перебивай меня, черт возьми! Продолжим, сынок. Когда ты поднимался на крыльцо, по улице проехал двухместный «толбот», за рулем которого сидела особа, которая как-то по-особенному посмотрела на дом, верно?
– Да, сэр.
– Ох-хо. Сможешь ли ты узнать девчонку, если снова увидишь?
– Думаю, да. Она молодая и совсем не уродина. Но все-таки машина прошла не очень близко от меня, и быстро умчалась. Зато я запомнил номер машины: МХ 792.
– За машиной следят, – сообщил Мастерс.
– А вот теперь мы выслушаем твою часть истории, – повернулся к старшему инспектору Г. М. – Несмотря на то что Китинг из шкуры лез, чтобы никого не впустить в дом, не пожалев даже внушительной суммы денег, он сам покинул его в десять минут третьего. Куда он направился?
Мастерс достал свой блокнот, откашлялся и принялся читать вслух:
– Человек, о котором идет речь, отправился на поиски такси. Чтобы найти его, ему пришлось пройти пешком до Кенсингтон-Хай-стрит. Там, на стоянке такси, он взял машину. Я последовал за ним в следующем такси.
– Могу себе представить. Небось запрыгнул в такси, шипя на весь салон: «Скотленд-Ярд. Следуйте за той машиной!» Хо-хо! Эта картина прямо-таки стоит у меня перед глазами, сынок.
– Прошу меня извинить, но ничего подобного я не делал, – спокойно возразил Мастерс. – Никогда не следует сразу говорить им, что ты коп. Они тут же начнут препираться по поводу платы, и можно считать, слежка провалилась. Па-бам! – Он вернулся к официальной манере изложения. – Вышеупомянутый господин через Пикадилли, Хеймаркет, Кокспур-стрит и Трафальгарскую площадь был доставлен к таверне «Галеон» в Уайтхолле. Он дважды заказывал выпивку, но ни с кем не общался. Ушел, когда бар закрылся, в три часа. По всей видимости, никуда не торопился. Прошел пешком по Уайтхоллу, пересек Грейт-Джордж-стрит и вошел в многоквартирный дом под названием «Линкольн-Мэншнз». Там у него квартира. Поднялся наверх на лифте. Я подошел к швейцару и только собрался его расспросить, как этот господин вышел из лифта в холл, сказал швейцару: «Не позволяйте мистеру Гарднеру уйти», после чего покинул помещение…
– Постой-ка секунду. Что все это, по-твоему, значит?
– Понятия не имею, – признался Мастерс, снова становясь человеком. Он криво усмехнулся. – Просто в наш список добавляется еще одно имя. Френсис Гэйл. Филипп Китинг. Мистер и миссис Джереми Дервент. И кто-то по имени Гарднер. Надеюсь, других имен не будет. Итак, вернемся к Китингу. Он пробыл в квартире не больше трех-четырех минут. Потом вышел из дома и с минуту бродил по улице, озираясь по сторонам. В три двадцать он поймал такси и был отвезен сюда, на Кобург-Плейс. По дороге мы попали в пробку и добирались почти час. Китинг пересек Кобург-Плейс, прошел по Бервик-Террас и поднялся в дом. Не очень-то много информации, не правда ли?
– Да. Во всяком случае, ничего особенно впечатляющего. Полагаешь, он просто решил как-то убить время, а? Н-да. Что ж, посмотрим, что можно сделать для реконструкции преступления. Возможно, сразу не получится объяснить, как убийца провернул этот трюк. Но давайте вспомним лежащего на полу мужчину с револьвером возле левой руки и портсигаром под боком. Давайте представим, где он мог стоять или сидеть, когда в него стреляли; какой из выстрелов был сделан первым и почему и от какого страшного зрелища так исказилось его лицо перед смертью. Кстати, Мастерс, уже известно, кому принадлежат отпечатки пальцев на портсигаре – Китингу или кому-то другому?
– Нет еще. Когда мы нашли портсигар, Мак-Алистер уже ушел. Но мы отправили эту вещь в Скотленд-Ярд, так что заключение может прийти в любую минуту. Как и отчет о вскрытии, надеюсь.
Г. М., бормоча что-то под нос, кряхтя и вздыхая, поднялся с дивана и доковылял до центра комнаты. Узор из павлиньих перьев на золотой скатерти таинственно поблескивал в мягком вечернем свете, черные чайные чашки выглядели дорого и роскошно и вместе с креслом из красного дерева казались в обычной мансарде чужеродными и опасными, словно приманка в мышеловке. Г. М. остановился возле стола, таращась на него по-совиному.
– И все сосуды для питья у царя Соломона были золотые, – внезапно произнес он, – и все сосуды в доме из Ливанского дерева были из чистого золота; из серебра ничего не было, потому что серебро во дни Соломоновы считалось ни за что, ибо у царя был на море Фарсисский корабль с кораблем Хирамовым; в три года раз приходил Фарсисский корабль, привозивший золото и серебро, и слоновую кость, и обезьян, и павлинов[9].
Это была одна из тех резких перемен настроения сэра Генри, которые до сих пор заставляли Мастерса вздрагивать. Г. М. закатил глаза и ухмыльнулся:
– Хо-хо, удивлен, что старик способен цитировать Ветхий Завет? Бог мой, Мастерс, это же такая поэзия! Я тут думаю о настойчиво появляющемся рисунке павлиньих перьев. Дартли ведь застрелили рядом с десятью чашками с узором из павлиньих перьев? И Китинг упал у стола, накрытого скатертью с похожим рисунком. О чем это говорит? Провалиться мне на месте, если я понимаю. Могу поделиться знанием античной мифологии: павлин был любимой птицей Юноны. В Средние века самые торжественные рыцарские обеты приносились в присутствии павлина. Рыцарство… Рыцарство… Чему же тогда я удивляюсь?
Мастерс с любопытством посмотрел на него:
– Откуда вам все это известно?
– Ох, не знаю. Листаю книжки, ну и что-то в голове застревает. Кроме того, я до зубовного скрежета не люблю современные романы, исключая, пожалуй, детективы, так что у меня остается время на достойное чтение. Но сейчас речь не о книгах, Мастерс, смотри. – Он дотронулся пальцем до скатерти. – Это настоящее золото. Помнится, я рассказывал тебе, когда мы работали над делом Красной Вдовы, о своей поездке в Рим в связи с делом Бриоччи, коллекционера, который отравился в принадлежащем ему музее. Н-да. Мне там показывали похожую скатерть, правда не с павлиньими перьями, а с какими-то религиозными мотивами. Уж поверь мне, эта штука стоит кучу денег. Работа средневековых итальянских мастеров, в ткань вплетены нити из сусального золота. Что из этого следует? Пункт номер один: в Англии не так много людей, которые владеют настолько ценными артефактами, и еще меньше торговцев, способных с ними работать. Соар с Бонд-стрит из их числа. Пункт номер два: кое-кто может позволить себе вот так безжалостно с ней обойтись, как, например, это сделал Китинг. Кроме того, не надо забывать о мебели. Конечно, на музейный экспонат она не тянет, но сделана качественно, а значит, довольно дорогая. И наконец, чайные чашки.
– Вот-вот, чайные чашки. Сколько они могут стоить?
– Так, один момент. – Г. М. взял одну из хрупких черных чашек и повертел в пальцах. – Шесть пенсов за штуку, то есть шесть шиллингов за весь набор.
– Шесть пенсов за штуку? – удивленно переспросил Мастерс.
– Да, за каждую чайную пару, – подтвердил Г. М. после некоторой паузы, с любопытством наблюдая, как Мастерс вскакивает на ноги. – Ими торгуют в «Вулворте»[10]. На донышке каждой чашки есть штамп: «Слон. Сделано в Англии» – и инвентарный номер «Вудворта». Тот, кто все это устроил, расставил здесь дорогую мебель, застелил стол практически бесценной скатертью и аккуратно расположил на ней чашки стоимостью в три пенни. Говорю же, Мастерс, кто-то издевается над нами, и мне это не по вкусу.
– Я все больше убеждаюсь, – пробурчал Мастерс, – что мы преследуем форменного психа.
– Это не так, сынок. Беда как раз в том, что каждая мелочь здесь имеет значение. Но давайте вернемся к реконструкции убийства. За отправную точку я предлагаю взять чашки – те, которые разбились. Посмотрите на них внимательно и скажите, что вы видите.
Мастерс сосредоточился. Если предположить, что стол – это часы, обращенные к двери, тогда чашки стоят примерно на тех местах, где должны быть цифры, а две разбитые чашки находились на месте шестерки и семерки. Мастерс внимательно осмотрел осколки.
– Да, я думал об этом, – неохотно признал он. – Чашки разбиты весьма странным образом. Их не смели со стола, как могло случиться в потасовке, они даже не сдвинуты с блюдец, хотя блюдца треснули. Осколки не разлетелись по комнате, как было бы, если бы в них попала пуля. Вот именно. Все выглядит так, словно на них сверху упал тяжелый груз. Что-то вроде набитого чемодана. – Он посмотрел на потолок и запнулся.
– А как насчет мертвеца? – осведомился Г. М. – Вот что случилось, сынок. Пуля из револьвера сорок пятого калибра сбивает с ног не хуже удара лошадиным копытом, особенно с такого близкого расстояния. Следи за моей мыслью. Китинг направлялся к столу – как когда-то Дартли. Он шел к двери или, по крайней мере, к чему-то, что находится у стены рядом с дверью. В противном случае, падая, он разбил бы больше чашек, а они даже не сдвинуты. И тут в него попадает первая пуля. Он падает плашмя, либо с пробитым черепом, либо со сломанным позвоночником, лицом на стол.
Г. М. хлопнул ладонями, и Мастерс кивнул.
– Полагаю, так и было, – пробормотал старший инспектор. – Уф! Что еще могло бы раздавить чашки? В таком случае как получилось, что мы нашли его, растянувшегося во весь рост, головой в противоположную сторону?
– Видите ли, сначала стреляли ему в спину. Если бы первая пуля попала в голову, он бы остался лежать на столе, потому что умер бы на месте. Он, конечно, мог соскользнуть вниз, но тогда потянул бы за собой всю скатерть. А она помята ровно настолько, чтобы показать нам, что он… Ага! Догадались?
– Что он поднялся и оглянулся назад? – предположил Поллард.
– Именно так, сынок. Думай, думай дальше, выпусти джинна из бутылки. – Острые глазки Г. М. снова остановились на сержанте, заставив того покраснеть от смущения. – Похоже, на тебя накатило вдохновение? Отвечай не задумываясь: что тебе пришло в голову?
Поллард опустил глаза на стол.
– Это не вдохновение, сэр. Совсем наоборот. Все это как-то не стыкуется. Китинг увидел что-то ужасное, от чего у него стало такое странное выражение лица, и в то же время в него дважды выстрелили сзади. Если он сначала это увидел, как потом убийце удалось подобраться к нему практически вплотную, а он даже не попытался закричать, или убежать, или защищаться? Словно все произошло слишком быстро. Подождите, кажется, я понял! Китинг не услышал, как сзади к нему подкрадывается убийца из-за этого толстого ковра. Он приставил револьвер к спине Китинга, наверняка собираясь выстрелить ему в сердце. Китинг вздрогнул и начал оглядываться…
– Помнится, ты что-то говорил про крики? – заметил Г. М.
Повисла пауза.
– Что-то бесконечно уродливое есть в этой истории, ребятки, – продолжал Г. М. с отсутствующим видом. – И я просто спрошу вас: отчего так страшно изменилось лицо Китинга, когда он оглянулся через плечо? Итак, наш «некто», наш Старик с горы[11], спускает курок, и Китинг падает вперед, лицом на чайные чашки. Но это еще не конец. Он пытается подняться и убежать, а может, даже как-то противостоять опасности за его спиной. Он еще способен двигать руками, но позвоночник сломан, и ноги его не держат. Так что когда он поднимается и поворачивается налево, то теряет равновесие и снова падает, только уже в другую сторону. И пока он лежит на левом боку, абсолютно беспомощный, убийца наклоняется и стреляет ему в затылок.
– Уф! – выдохнул Мастерс после минутного молчания.
– Соглашусь, картина не из приятных.
Мастерс обхватил пальцами подбородок.
– Ваша способность к быстрым умозаключениям весьма впечатляет, сэр Генри. Но я несколько более осторожен. Конечно, все это звучит логично… Кстати, как в вашей реконструкции объясняется портсигар, найденный под телом?
– Мой ум не настолько быстр, сынок. Зависит от того, чьи на портсигаре отпечатки пальцев – Китинга или кого-то другого. Я не спешу что-то объяснять, пока не узнаю, что именно я должен объяснять. – Он фыркнул и задумался. – Кажется, эта вещица становится вашей навязчивой идеей, но лучше смириться с мыслью, что для нас это пока чересчур крепкий орешек. Зачем понадобился портсигар, если никто не курил? Ну? Какой в этом смысл?
– Вот именно, какой?
Чьи-то быстрые шаги зазвучали сначала на лестнице, а потом в коридоре. В комнату вошел сержант Холлис, который дежурил внизу с двумя констеблями. В руке у него был листок бумаги.
– А это, если не ошибаюсь, прибыли новости о нашем клиенте, – довольно промурлыкал Г. М. – Не тушуйся, сынок. Принес информацию из центра?
– Да, сэр. Но я хотел вас видеть не по этой причине. Мы…
Старший инспектор взял у него листок бумаги и мрачно произнес:
– Ну вот. Во всяком случае теперь у нас есть ответы на два вопроса. Во-первых, об отпечатках пальцев на портсигаре. Они принадлежат паре человек: самому Китингу и какой-то женщине. Говоря вашими словами, это наводит на размышления. Во-вторых, установлен владелец голубого двухместного автомобиля «толбот» с номером МХ-792. Автомобиль принадлежит мисс Френсис Гэйл.
– Именно об этом я и хотел сказать, сэр, – торопливо вставил Холлис. – О мисс Френсис Гэйл. Она сейчас внизу. Она находится здесь с тех пор, как мы вынесли тело мистера Китинга. Она видела, как мы грузили его в фургон. В истерику не впала, но, похоже, очень расстроена. И все время задает нам вопросы, на которые мы не можем ответить. Не могли бы вы поговорить с ней? Я знаю, вы запретили вас беспокоить, что бы ни случилось, но я подумал, что, может быть…