Алексей Глуховский родился в Москве апреля 1955 года. Окончил факультет журналистики МГУ. Работал на радио. С 2001 года живет в Германии, в Баден-Бадене. Стихи пишет с юности, много лет занимался художественным переводом с немецкого, французского, сербского языков. Поэтические переводы печатались в сборниках издательства «Художественная литература», в «Литературной газете» и др. Автор сборника стихотворных переводов «Слова» (Москва 2013), а также поэтических книг «Лирика» (Нью-Йорк, 2015), «Вид из окна» (Москва, 2017), «Знаки времени» (Москва, 2018). Лауреат Всемирного поэтического фестиваля «Эмигрантская лира – 2018» в Льеже (Бельгия). Лауреат международной поэтической премии «Образ» за 2018 год.
Висит картина на стене —
сквозная дверь в чудесный мир,
где в обрамлении теней
стволов торжественный ампир.
Где тот, кто их возвёл на трон,
своей отеческой рукой
венчал подобием корон —
вечнозеленою листвой.
И среди этих райских кущ,
владычествуя надо всем,
как ветер вольный вездесущ,
здесь поселился насовсем.
Висит картина на стене…
Иль это дверь от входа в рай?
Она не поддаётся мне,
как к ней ключа ни подбирай.
Погоди, постой,
не суетись,
не пытайся всё начать сначала.
Из бокала
под названьем жизнь
на сегодня выпито
не мало.
Обещай же всё
допить до дна,
всё – до капли,
чтоб не расплескалось.
Чтоб от полнотелого вина
послевкусье терпкое осталось.
Беда приходит по утрам,
стучится в двери беспардонно —
с лицом унылым почтальона,
в печальных строках телеграмм.
Когда ленивые мозги
как будто судорогой сводит
и чёрт-те что в них происходит…
А за окном ещё ни зги.
Беда приходит невпопад:
в разгар любви, в момент веселья.
Как средь весеннего цветенья
нежданный с неба снегопад.
Навалится, как снежный ком,
как с гор сошедшая лавина,
и оставляя без помину,
нас погребает целиком.
есть запах арбуза
у нового снега
который хрустит у меня
на зубах
есть привкус тревожности
в оттиске следа
что кем-то оставлен
возможно в бегах
есть белая мертвенность
голой берёзы
и зимнего солнца
горящий янтарь
когда зарождаются
метаморфозы
в себе растворяя
осеннюю хмарь
Ночь тиха, а мне не спится.
Справа дышит мой сосед.
За окном луна томится,
источая бледный свет.
Спят больничные палаты.
Легковесна и быстра,
добрым ангелом крылатым
облетает их сестра.
Посчастливится кому-то,
кто очнётся ото сна:
каша манная наутро,
и за окнами – весна.
И надежда на поправку,
и сомнений – никаких…
Лишь сосед на койке справа
подозрительно затих.
Убеленный снежной негой,
скрыт шарфом до самых глаз —
что-то я отвык от снега,
от его холодных ласк.
От его прикосновенья,
от дыхания зимы…
Снега чудное свеченье
покоряет силы тьмы.
Ноги стынут до озноба,
им в тепло бы поскорей.
Кособокие сугробы
тают в свете фонарей.
Крик затаён внутри отчаянья,
в него, как в клетку заключён.
А в чём тогда исток молчанья,
какие тайны прячет он?
Молчанье – редкое уменье,
которым трудно овладеть:
как не презреть чужого мненья,
его выслушивать уметь.
Оно из тех искусств, которым
всю жизнь учиться – не позор.
…Что смотришь на меня с укором
сквозь глаз прищуренных зазор?
Ты тоже учишься молчанью
иль просто нечего сказать?
Иль это так кричит отчаянье
от невозможности молчать?
Я знаю, что когда-нибудь умру —
не от болезни или ностальгии,
однажды не проснувшись поутру
под саваном заснеженной России.
Меня церковный хор не отпоёт,
друзья не соберутся на поминки.
Январский ветер снегом занесёт,
с трудом ко мне пробитые тропинки.
Пускай за всё ответит снегопад,
что громоздит высокие сугробы.
Под белой простынёй укрывшей сад,
земли отогревается утроба.
Давайте жить, пока живётся,
плясать,
пока – о двух ногах,
а если помирать придётся,
чтоб не испытывали страх.
Не верьте предсказаньям лживым
и хиромантам всех мастей:
пока желания в нас живы,
мы остаёмся всех живей.
Не поддавайтесь зовам ложным,
свой путь единственный верша.
Не всё ещё так безнадёжно,
пока в нас теплится
душа.
Но если вдруг сломалось что-то,
зашло в тупик
нарушив ход,
она возьмётся за работу
и чудо вновь произойдёт.
Писать стихи —
что за охота?
Дела бывают поважней.
Но недосказанное
что-то
рукою ведает моей.
Как солнце зрея на востоке,
свою покинув колыбель,
стихов предутренние строки
в дверную просочатся щель.
Разбудят, сон мой растревожив,
погладят солнечным лучом…
Они приходят осторожно,
как будто вовсе
ни при чём.
И в наступившем озаренье,
как в утре после темноты,
легчайший плод стихотворенья
нарушит тайну немоты.
Ах, вы ночки, мои ночки!
В полусне, в полубреду
доведу себя до точки,
до предела доведу.
Как в тюремной одиночке —
ни присесть и ни прилечь…
В голове сплошные строчки…
Эту голову б да с плеч!
Ах, вы ночки, мои ночки!
Как бы мне вас пережить…
Вот уже и ангелочки
рядом начали кружить…
на земле слишком мало
свободного места
словно в шлюпке
во время кораблекрушенья
кто-то сгинул
и имя его неизвестно
а кто выплыл
продолжил по мукам хожденье
перемешано всё
как в домашнем салате
как в помойном ведре
как в еде некошерной
кто-то слёзы прольёт
о безвестном солдате
ну а после возьмёт
автомат лицемерно
между злом и добром
не такая уж пропасть
между правдой и ложью
всё меньше различье
уступает нахальству
невинная робость
и бесстыдство
напялило маску приличья
Лети, душа, за тридевять земель,
как лепесток из доброй детской сказки.
Туда, где звезд густая нонпарель
и Млечный путь залит молочной краской.
Беги душа от суеты сует,
от лжи и от людского равнодушья.
Лети туда, где ярок божий свет,
покуда как свеча он не потушен.
Ты засиделась, милая душа,
и я с тобой присяду на крылечко…
Уже пора, наверно, не спеша
нам теплое подыскивать местечко.
Засыпают последние розы
в умирающем нашем саду.
Под холодным осенним наркозом,
у озябших берез на виду.
Не согреют еловые ветки
их своим ароматным теплом,
лишь старанием доброй соседки
по весне они вспыхнут кустом.
мои стихи совсем как дети
и непослушны и смешны
не спят при выключенном свете
боятся в доме тишины
словами с радостью играют
и не ложатся допоздна
всё то что сложно упрощают
из мухи делают слона
на них порою нет управы
как захотят себя ведут
по-детски ищут легкой
славы
и плачут если не найдут.