Конверт получил и Да-Плютен. То ли на нас действительно остановился выбор жрецов, то ли от нашего присутствия в Аркаполисе стремились избавиться. В суматрийском Сентре не менялось ничего! Неспящие менее опасны, чем просто бодрствующие!
Дельфийское консульство как будто помещалось в одном из корпусов Университета вторых профессий, у филиала Всемирного музея копий, но Да-Плютен рекомендовал направиться не туда, а в противоположный конец города, к скале с лабиринтом.
У сохранившегося пролома в лабиринт уже пару тысячелетий красовались статуи двух человеческих скелетов. Над шестиметровыми статуями горела надпись:
ВСЕМ, КРОМЕ САМОУБИЙЦ,
ВХОД ВОСПРЕЩЕН!
Перетолкование вызова меня не устраивало. Многие стези ведут в Край Желаний. Почему бы не выбрать длинную?
Да-Плютен поневоле согласился со мной: у аппарата, вызывающего клокомобили, стояла солидная очередь, а на "колбасах" и "насосках" понадобилось бы добираться с четырьмя пересадками.
Мы предпочли более длительный путь в Дельфы долгой дороге внутри города.
Двинулись пешком и спустя 15 минут оказались рядом с университетом; пройдя зал информации, вошли в приемную консульства. Круглая, необычно освещенная гостиная. Без ламп и светильников, но на потолке четко вырисовывались тени. В середине комнаты – столик с вечными газетами. Из-за стен и дверей не доносилось и признака жизни. Нет ли ошибки? И вдруг мы обнаружили: не отворялись не только двери, через которые мы хотели пройти, но и те, через кои прибыли.
Словно по команде, мы схватили газеты и в первых пробежавших текстах прочитали некрологи о себе. В заметке под названием "Они угодили в лабиринт" мы с Да-Плютеном совсем по-дурацки прославлялись как деятели науки, оставившие эксперименты, опасные для нооидов, и особенно для людей.
Подле газет лежала стопка "Памяток отъезжающим в Дельфы". Да-Плютен взял одну из них и принялся ее изучать. Выяснилось, брошюрки индивидуальны, а вот, похоже, моя. Она отличалась от прочих, как и остальные – друг от друга.
Взглянув на первые абзацы, Ар сунул издание в карман: последний день он числился несвободником, живущим в свободном обществе, и в последний раз мог тасовать колонки газет. В грядущем у него такое право изымалось. Он понимал, нового под луной не бывает, но навязчивое ощущение событий требовало продления…
Где раньше было гладкое место возник проем и в нем – хмурый старичок с асимметричным лицом; он поманил посетителей внутрь.
– Насколько мне известно, вы достаточно проинформированы, – промолвил старичок. – Даете ли вы обет отречения от родины, семьи, государства, а также иные обеты?
– Да! – выпалил Да-Плютен, готовый ко всему.
Для Озова пресловутые родина, семья и государство почти ничего не значили, но любое проявление насилия, даже и обратного рода, вызывало подозрение и протест…
– Лучше обойтись без обетов, – ответил он. – Тем более…
– Вы не сможете удостоиться и младшей ступени посвящения, – перебил Озова старик, – не откроете сути дельфийских таинств.
– Положим, я соглашусь со временем?
– Согласие должно даваться сразу. Сожалею, что вы колеблитесь.
На переходе к размещенной на крыше здания стартовой площадке Озов с удивлением настиг паражену Да-Плютена. Воспользовалась форс-возможностями и сумела сюда проникнуть? Ах, судя по сетке на голове, это существо тринадцатого пола решилось на Сеанс… Подошедший Да-Плютен от неожиданности окаменел: наверняка он распрощался со всеми окончательно. Обыкновенно такой вид Да-Плютен обретает, когда взбешен.
Озов прошагал в таможенный отсек. Таможенника правильнее бы назвать конфискатором. Помогая пассажиру переодеваться в диковатые полуантичные-полумарсианские одеяния, он заодно производил и личный досмотр.
"Интересно, а как отнесется к досмотру Да-Плютен?" – прикинул Озов. – Ведь он свободник. Даром ныне расстается с волей? Ну и пертурбация! Не жутко ли мутен завернувшийся поток освобожденности? Взвихренный осадочный ил. Зачем всё? Для чего потребны несусветные заботы о доме, быте, чувственных влечениях? Гораздо проще заключить Договор. Количество свободы от ограничений только увеличивается!"
Если многое не переврано в криптах минувшего, Озов четырежды по собственной прихоти менял формы Договора, оставляя мелкие либертинки. Скажем, пятнадцать часов в двадцать дней прогулок по далекому горному району, тридцать часов секретного канала "абсолютной" информации. Иное – не на его балансе.
"Конечно, дикое общество имеет права на бытие, – рассуждал Озов. – Оно и необходимо: настоящее существует оттого, что его остов – невырезанное прошлое. Сохраняются Био и Род, Феод и Меркуп, Ном и Мегон. Одно в оболочке другого, другое – из кирпичей третьего, но построенное мертво, пустая форма, грехопадина раеизгнан… предыдущее расчерчивание будущего. Но главное – тонкий пласт между Тем и Тем, который не Тот и не Тот, свобода в себе, желающая себя уничтожить и не-желающая… скользкий слой между корой и древесиной, терьмо в проруби… стремление нуля, пожираемое алчными единицами. Начать с нуля не дано черным прошлым. Душа – очень тонкий миазм."