Чёрное золото - читать онлайн

Глава 1. Флот у пропасти

Начальным моментом в разрушении советского флота стал 1986 год, когда Горбачёв отказался от принятия десятилетних судостроительных программ и государство перестало их финансировать.

Штурман фрегата «Яростного» старший лейтенант Лёха, вернее, правильно Алексей Сергеевич Кузьмин, а по корабельной кличке просто Кузя, лёжа в тельняшке-маечке и брюках на своей нижней койке в каюте, не сняв ботинок и свесив одну ногу вниз, а вторую положив на одеяло не первой свежести, играл на гитаре и тихо подпевал слегка дурным голосом, как ему казалось, весёлую песенку:

Дверь каюты резко распахивается и в каюту входит командир БЧ-4 старший лейтенант Александр Ким, второй жилец этой каюты, высокий, черноволосый и черноглазый парень со слегка с характерным восточным разрезом глаз.

– Что за негатив, Кузя? Что за меланхолия?

Кузьмин, не прекращая играть мелодию и даже не повернувшись, ответил:

– Опять зарплаты не будет. Наш корабельный «финансист – ясный сокол» Боря Покатин сказал, что кто хочет получить зарплату, тот должен отказаться от 30 % в пользу финансового отдела флота. Тот, кто согласится, на следующей неделе может получить. А кто не согласен ничего не получит в этом месяце, как, впрочем, и в следующем. Я не собираюсь кормить за свой счёт всякую финансовую мразь. – И, глянув на Кима, продолжил петь:

– Зря, значит, пришёл? – Ким сел в кресло и улыбнулся. – Гулял бы я себе, занимался своими делами, съездил бы на рыбалку со своими, – он тяжело вздохнул и, обратив внимание на расстроенного штурмана, попытался его успокоить. – Леха, ну чего ты совсем расквасился, – тронул за плечо друга. – Каждый раз, когда ты поешь эту песню, у меня кошки скребут на душе. Чувствую, что тебе плохо. Хочу помочь и не знаю, как. Давай гитару сюда, вместе подумаем, что делать дальше и как быть?

Алексей положил гитару на койку и сел. Потянулся, закрыл правый глаз и, улыбаясь, сказал:

– Саня, ты знаешь, что душа не лежит сегодня проституток «Мамонта» развозить по клиентам! Да и охранять стоянки автохлама тоже занятие не для офицера. А ведь придётся. Денег-то нет совсем. Я же офицер, Саня, блин, штурман, моряк в третьем поколении! Я в море хочу, на боевые задания. Зачем меня только учили? Зачем столько денег было вложено страной в мою подготовку? Чтобы я проституток развозил или привезённый из Японии автохлам охранял? Ты не знаешь, как там наши рапорта по увольнению со службы? – и, тяжело вздохнув и, не дождавшись ответа, продолжил, – к едреней фене поскорее с такого флота! Корабли угроблены, денег не платят, мичмана и, представляешь, даже офицеры, воруют всё медное и бронзовое с кораблей и продают барыгам. Флот практически угроблен. Новые корабли – «Брест», «Смоленск», «Адмирал Грейг», «Адмирал Эссен» списаны и проданы на иголки. Ведь это были почти новые корабли дальней океанской зоны. Им бы сейчас волны Индийского океана пахать. Кто будет Родину от супостата защищать, если понадобится и с чем? А, может, понадобится, – и, не дождавшись ответа и встретив вымученную улыбку, тяжело тоже вздохнув, продолжил, – понадобится. В лес не ходи понадобится! Чем Родину защищать с тобой будем? С дубинками? Луки со стрелами наделаем? На пирогах из брезента?

Ким сидел на крутящемся стуле и, улыбаясь, загибал пальцы.

– Ого, сколько кораблей только первого ранга у нас выведено из строя получается! А ещё подводные крейсера. Мы последние остались с «Уверенным», наверное, из новых кораблей. Неужели там наверху этого не понимают?

Алексей пересел на крутящийся стул, стоявший у секретера, и повернулся лицом к Киму.

– Почему не понимают? Понимают прекрасно. Только не говори мне и никому никогда, что они там наверху, – он показал указательным пальцем наверх, – ничего не понимают, – отрицательно покачал головой.

Улыбка на его лице превратилась в скептическую гримасу. Он немного помолчал, прокашлялся и продолжил:

– Ты прямо, дорогой мой, как не на земле живёшь. Не чувствуешь это корабельное бытие на своей нежной корейской шкурке. Все там, – он опять показал большим пальцем наверх, – понимают прекрасно. Арифметика у них простая. Патриотизмом и заботой о Родине и о защите страны у них и не пахнет. Бытие и алчность определяют сознание и там наверху в Москве и здесь внизу во Владивостоке. С Вашингтона или из Пентагона, или из Лэнгли поступает в Москву команда: этот русский корабль представляет угрозу для флота и национальных интересов США и его союзников, надо его срочно зарезать. В Москве чиновники высшего масштаба берут под козырёк и командуют сначала финансистам, – он снова взял гитару и с силой ударил по её струнам.

Раздался громкий звук.

– Немедленно прекратить финансирование этого корабля! Потом через несколько месяцев командуют нашими адмиралам на Тихоокеанском флоте, – он опять ударил по струнам гитары, – в связи с недофинансированием, плачевным состоянием корабля и недовольством экипажа, живущего в голоде, холоде и нищете – немедленно в срок до такого, порезать и продать этот корабль нашим друзьям, а деньги от его продажи не забыть прислать нам в Москву.

Ким усмехнулся.

– Леха, у тебя паранойя! Везде врагов видишь. Ты хоть сними чёрные очки с глаз.

– А ты розовые сними сначала! А чего врагов страны искать? Они здесь все в наличии, – он третий раз ударил по струнам гитары. – Потом подключается либеральная тусовка из видных, авторитетных и узнаваемых всеми лиц, – он в четвёртый раз ударил по струнам гитары. – В СМИ под это организуется компания о том, что у России нет врагов, а остались одни друзья, флот дорогой и его надо срочно продать и выручить деньги для бедных офицеров. Если надо, т о А м е р и к а и Н А Т О п о м о г у т. А п о к а с т р а н е в т а к о й сложный период нет необходимости держать такой флот, а именно из-за этого корабля не платятся зарплаты шахтёрам, учителям, врачам и не строятся дома для увольняемых офицеров. Голодает трудовой народ. Весь наш любимый народ и даже твои папа с мамой начинают с ненавистью смотреть на этот корабль и весь флот в целом. Устраивается психологическая такая политическая и психологическая буча, что завтра все готовы идти на корабль и рвать его на куски. Корабль без ремонта, с поломанной техникой и недовольным экипажем выводится из строя и продаётся немедленно. И заметь, на ура!

– Не преувеличивай, Леха, особенно про медийных врагов и либеральную тусовку, – Ким корчился от смеха.

– А, может, ты скажешь, где сейчас три противоавианосные дивизии стратегических бомбардировщиков, где два полка палубных штурмовиков? – ожесточился Кузьмин. – Видел в «Огоньке» картинку, где наши бывшие стратегические бомбардировщики лежат перерезанные пополам в трёх, заметь, в трёх местах американскими классными резаками? А где наши классные лётчики, мастера ракетного удара? Проституток разводят на японском хламе?

– Лёха! Ну хватит резаком резать душу! – скривил лицо связист. – Я что ли не понимаю?

Но разгневанного штурмана уже не остановить.

– И самое интересное, что недовольных потом нет! – продолжил штурман. – В Вашингтоне все довольны – угроза исчезла, в Москве тоже все довольны – получили в свои карманы навар, народ аплодирует – выдали один раз зарплату, а для следующей зарплаты на флоте ещё есть корабли и даже уникальные подводные лодки, и что интересно, что даже экипаж списываемого корабля тоже доволен, что их избавили от мучений жить впроголодь и без денег.

– Ну ты преувеличиваешь насчёт откатов в Москву! Ты сам их считал? Откуда ты это знаешь? Корабли продаются за бесценок.

Не обращая внимания на реплику связиста, штурман продолжил:

– Адмиралы тоже кладут изрядную мзду себе в карманы парадных сюртуков, а заодно и награждаются за оперативность в продаже корабля высшими орденами страны и получают очередные воинские звания. Артисты и руководители СМИ ещё сильнее награждаются высшими орденами страны за проведённую компанию. Все довольны и в Вашингтоне, и в Москве чиновники, и артисты, и адмиралы, и даже экипаж, отпущенный с такой службы на вольные хлеба. Страна, возможно, будет потом недовольна, так кто ее спрашивает? Хотя могу, друг мой Кимуля, могу и ошибаться в очерёдности действий. Но ответ сходится все равно, как их не переставляй. Возможно, что команда нашим финансистам даётся теперь прямо из Вашингтона, а в остальном все так. Откуда знаю? А это что, так не видно? Это что, так сложно просчитать? Или надо иметь обязательно юридическое или экономическое образование. А общего интеллекта проанализировать то, что происходит в стране и на флоте тебе не хватает?

Лёша прилёг на свою койку и опять ударил по струнам гитары.

Ким понял, что он опять хочет запеть одну из своих песенок про тётю Надю или лошадей Пржевальского. Он развернулся на своём вращающимся кресле к Кузьмину.

– Погоди, Леха, мы пока не договорили! Не все же адмиралы такие, как Душман и Учитель? Вспомни Сатулайнена, а Гиоева? Камня не брошу в их сторону. Да и ты, наверное, против них ничего негативного не скажешь?

– Согласен с тобой, мой юный корейский друг. Есть нормальные адмиралы. Вернее, все же были. Обрати внимание на слово – были. Но сегодня, как я тебе уже заметил, наступил час негодяя, нормальных адмиралов на флотах не осталось. Всех нормальных и переживающих за страну вымели метлой за эти семь лет. И, судя по нашему бытию, по ситуации на нашем флоте и других флотах решают такие вопросы именно ненормальные, а нормальных никто в этих вопросах даже не спрашивает. А вот если они начинают возникать, то их тут же отправляют на заслуженную пенсию. Выгоняют, если не возбуждают по дутым проблемам уголовные дела. И сначала ласково им говорят, поглаживая по руке – это у вас от высокого давления, психологического неприятия сложных политических процессов. У вас здоровье отказывает, психика вся издёргана многими годами в море. Подлечитесь, успокойтесь, а мы тут пока без вас будем «бубновых» сбивать.

– Леха, а ты что, опять выпил, нашёл где-то? – подозрительно посмотрел на друга Ким и усмехнулся. – Больно ты сегодня разговорчивый.

– А что, видно? Чуть-чуть было, – улыбнулся штурман. – У нашего Федорчука шило нашлось на самом дне банки. Представляешь, ещё с советских времён. Советский спирт – самый лучший спирт в мире. Шило, что надо. Сейчас могут и метиловый подсунуть, а раньше только лечебный давали. Представляешь, какое богатство? Ну как отказать было другу по системе и не разделить с ним тяготы военной службы переходного п е р и о д а? В о т, м ы с н и м п о ч у т ь – чуть, – Кузьмин показал пальцами, по сколько чуть-чуть. – И только исключительно в исследовательских целях и для подъёма общего настроения. Представляешь, как этот советский спирт отличается от того спирта, который нам выдавали полгода назад? Как лето от зимы. Не пахнет и даже не разбавлен мочой молодого поросёнка. Я бы тебе оставил, но мало было.

– Леха, ты же знаешь, что я не пью. У нас, корейцев, ген на восприятие спиртного отсутствует или мутировал в другую сторону, чем у вас. Я в системе как-то выпил с ребятами сдуру, так потом меня всем классом снимали с дерева, куда я залез почему-то в коньках и непонятно зачем. А твоё настроение, кстати, повысилось после принятия шила?

– А настроение почему-то сразу понизилось, – усмехнулся штурман. – Сашка, хватит бередить душу. И так все не так. Бытие отравляет сознание уверенным дурманом и хочется забыться. Ты не видишь, что матросам жрать нечего. Кормят просроченной бурдой, от которой даже крысы отказываются. У нас в кают-компании шаром покати. На первое вода с капустой, на второе капуста без воды, а на третье вода без капусты. Дохлая крыса повесилась у снабженца в продовольственных закромах. Закусить нормально с Федорчуком ничего не нашли, кроме старых сухарей. Дожили.

Штурман прилёг на нижнюю койку, взял начал пальцами быстро перебирать струны:

– Хватит, Леха, так переживать и за флот, и за жизнь, и за зарплату. Да плевать!

– Ким, ты не понимаешь? Чем я буду маме буду помогать? Отец умер. Я один мужчина в семье остался и должен ей помогать. Пенсия у неё не ахти какая. На работе сократили. Пенсию и ту платят нерегулярно и мало. Даже за отца. Я им всегда с сестрёнкой посылал, а сейчас даже послать нечего. Сходил бы в Челюсти (ресторан «Челюскин»), оторвался бы с любимой официанткой Ниной. Она сегодня ждёт меня, а мне не с чем к ней пойти. Цветов не купишь, не говоря уж о шоколадке. Я, офицер флота, даже этого не могу себе позволить! Денег нет! Какой же я офицер? – и опять затянул свою заунывную песню:

Внезапно он ударил по струнам и остановился.

– А ты куда теперь собираешься, мой лучший корейский друг? От тебя так пахнет одеколоном, – принюхался Кузьмин, – что понятно, что собираешься явно не на рыбалку. Девушку себе завёл наконец, наш правильный?

Ким замялся, но, немного подумав, ответил:

– Лёха, я встретил такую замечательную девушку. Светой зовут. Она будет ждать меня сегодня у памятника комсомольцам, – он посмотрел на командирские часы и сказал, – в шесть часов.

– О, Ким, ты меня удивляешь! Ты аскет, делающий по утрам физзарядку, не курящий и не пьющий обратил внимание на женщину? Гормоны заиграли? Тогда не забудь купить презервативы. Сейчас иностранные продаются в сексшопе с пупырышками. «Метро» называются, по-моему. Женщины балдеют от них.

– Дурак ты, Леха, и пошляк с пупырышками! Я из лучших побуждений все тебе рассказал. У нас все строго и правильно. Я думаю, что это, возможно, будет большая любовь. Ты бы видел, какая она воздушная, какая красивая. У нас корейцев не принято соблазнять женщин до свадьбы. Не этично, не принято. Понимаешь?

– Запомни, связист, пока я жив. Секс – любви не помеха, но порой, как говорят, обрати внимание, сами женщины, даже и не повод для знакомства. Женщины это ой как хорошо понимают и используют нас, дуралеев. И прежде, чем жениться, надо обязательно хоть разок проверить, подходит ли она тебе? Ты думаешь, что ты ее ловишь, ты с ней знакомишься, ты ее любишь? Нет дорогой! Это она тебя ловит в свои ловушки, она с тобой знакомится и далее, делая невинные глазки, заманивает тебя в свои ловушки, опутывает своими сетями. И вот когда ты даже дёрнуться не можешь, она тебя обирает до последнего гроша и потом, естественно, бросает. И вообще, в глазах наших владивостокских женщин морской офицер ныне вообще не котируется. Ладно, ладно! Беги, дурачок, тебя ждут! – закричал он, прикрывая голову, увидев, что Ким замахнулся на него подушкой.

Ким опустил подушку.

– Это ты, Леха, такое другу говоришь? Ты что, в любовь совсем не веришь? А мои родители, а твои родители? У них не было любви?

– Родители, запомни, Ким – это совсем другое дело. Это другая эпоха, другие отношения. А сейчас всё не так. Вон в школах, передавали по ящику, провели опрос, аж в-седьмых классах. Девочки хотят стать проститутками, а мальчики бандитами. О какой любви можно говорить? Ладно, беги, не порть настроение!

Ким уничтожающе посмотрел на штурмана, снова потянувшегося к гитаре, хмыкнул, надел фуражку и вышел из каюты.

Утром следующего дня Ким с грустным лицом вошёл в каюту, посмотрел на собирающегося в кают-компанию штурмана и запустил фуражкой в другой угол каюты.

Штурман усмехнулся.

– Ну как? Как успехи? Судя по твоему лицу, видимо, не очень?

Ким махнул рукой, наморщил лоб.

– Расскажи, Кимушка, – настаивал штурман. – Что у вас получилось? Почему ты такой кислый?

Ким махнул рукой и ничего не сказал, открыл ящик стола и стал чего-то искать.

Кузьмин подошёл к связисту, погладил его по голове и ласково спросил:

– Как там, Сашенька, твоя воздушная, ласковая и неземная?

– Как-как? Сам знаешь, как! Как ты и говорил. Все по чертежу, – он усмехнулся. – Только с пупырышками и не хватило для полного счастья.

– Да ты что? У вас что, и до постели дошло? – удивился штурман.

– Слава Богу, нет. Но могло получиться стояком в подъезде. Я понял её так.

– Ни фига себе! – присвистнул штурман. – Неземная, воздушная, ласковая оказалась обычной подъездной проституткой?

– Нет, наверное. Хотя, я затрудняюсь сказать. В женщинах я понял, что ничего не понимаю, – наклонил голову Ким. – Ну не подъездная проститутка. Не пробовал и не платил. Да и нечем было. Просто она предложила сходить в ресторан. Я ей признался, что денег нет, что нам не платят. А она мне говорит, мол, а зачем тогда с женщинами знакомишься? И так выразилась, что даже я повторить тебе не могу. Повернулась и ушла. А я остался. У родителей что ли деньги брать? Мне стыдно. Пошёл ночевать к родителям, а что мне оставалось?

Кузьмин ухмыльнулся, но, увидев, что Ким смотрит на него, тут же сделал грустное лицо.

– Легко отделался, Ким. Не смогла раздеть тебя, так как у тебя ничего нет. Запомни, связист, сейчас нормальных женщин нет. Всем нужны только деньги. Им нужны кооператоры, предприниматели, банкиры, бандиты и прочие, а мы флотские офицеры, что с нас можно взять, кроме анализов в поликлинике? Мы даже теперь своей стране не нужны. А вот ради бизнесменов, новых русских они могут жертвовать собой и отдавать им самое дорогое, что имеют. Будут у тебя деньги, фирма и доход, и они будут с тобой. Нет – ну и не лезь! Оставайся холостым. Бери пример с меня.

Ким постоял, подумал, а потом решился спросить:

– Леха, ты думаешь, что мы и дальше будем здесь страдать без нормальной жратвы, без зарплаты? Нам нужны деньги, но сами они не будут капать нам в карманы? Матросы не будут сытые? Мама и сестра твои не будут довольные? А ты с утра, выпив пятьдесят или сто грамм шила, будешь только наслаждаться вокалом от тёти Нади и ждать, когда тебе подпишут рапорт на увольнение со службы? Или, придя от Ниночки, скажешь, что все хорошо? А она тебя примет, если не найдёт «нового русского», а перед твоим носом просто закроет дверь?

– А я давно ничего не думаю. Те, кто думают так, извини, друг сердечный по жизни и каюте Ким – они стреляются. Слышал, на офицерских классах, опять капитан 3-го ранга с Камчатки застрелился, стоя дежурным? Видимо, ему надоело это существование, когда все вокруг рушится от идеалов до экономики, что другого выхода он не нашёл. Уже в этом году десятый флотский офицер подряд.

– А почему флотские стреляются?

– Не знаю, даже не думал, – удивился Кузьмин. – Может, флотские офицеры более армейских ранимые, может, у них за время нахождения в морях не вырос панцирь, как у носорога? Можно только догадываться и гадать. Стреляются кто? Те, кто ничего не может изменить и видят пагубность всего, что происходит. Честные стреляются, а гниды выживают. А мы с тобой среди этих гнид живём сегодня. Чего стоят эти наши адмиралы Душман и Учитель, которые уничтожают флот и корабли ради своего личного благополучия? В стране наступил час негодяя, и мы в нем в первых рядах. Скоро и до нашего «Яростного» доберутся, не даром уже финансировать перестали. Мы у них на очереди следующие. Куда пойдём? Что делать будем? Я штурман, не ходивший в море, ты связист без какой-либо связи, даже без половой, – рассмеялся Кузьмин своей шутке. – На рыбаки пойдём? Рыбу для японцев ловить, а потом стоять арестованными и голодными в чьих-то там портах? Или сидеть в каталажке за провоз наркотиков или ещё какой-то запрещённой гадости? Сколько сидит наших уже от восточной Азии до Африки? Не пересчитать! Нами задницы подтирают там уже.

– И что, Лёша? Нам стреляться из-за этих гнид? – вздохнул в отчаянии связист. – Да лучше их всех самих перестрелять!

– Если бы это было возможным, дорогой мой корейский друг, и ты думаешь, что что-то решило бы? Застрелишь ты, к примеру, Душмана (Душман – кличка на флоте адмирала Душенова – командующего флотом) или Учителя (Учитель – кличка на флоте контр-адмирала Доскаля, командира эскадры кораблей), а на их место встанут тут же десятки таких же, если не хуже, Душманов и Учителей, которые будут рвать и уничтожать наш флот. Вон молодёжь подмётки режет на ходу. Ты посмотри, какая пена повылезала откуда-то. Про адмирала Литовченко слышал? Это с «Бреста» гнида. Не добили его там. С Федорчуком учился. Говорят, что уже адмирал! Систему эту, Сашка, менять надо. А кто ж ее сменит? И кто нас допустит ее менять? У них знаешь, какая защита? ОМОНы, ШМОНы и прочее.

Он опять ударил по струнам, намереваясь продолжить песню, но Ким его перебил:

– Леха, чего ты хандришь? – Ким уселся на вращающееся кресло, прикреплённое креплением к палубе каюты, крутанулся по кругу, и продолжил, – если ты ничего не можешь изменить, то надо пристроиться к этой системе, и гадить ей изнутри. Пока она не развалится.

– Да ты уж ей нагадишь! Вон ребята на «Бресте» встали на рога и не дали прохиндеям угнать «Брест» за рубеж. И что? Все равно угнали «Брест» в Китай! – он усмехнулся. – А их с флота выкинули, как обгадившихся щенков. Даже особистов, таможенников и погранцов ванинских турнули со службы. Тех, которые их поддержали на первом этапе, да и на втором тоже турнули. Эту систему, Саша, уже не сломаешь, она как раковая опухоль проникла вглубь страны, флота и даже каждого из нас. Нет, флот уже пропал. Из этой «Цусимы» русскому флоту уже не вылезти. Слышал, звания присваивают за баксы? Хочешь каплея – плати четыре тысячи зелёных, хочешь кап три – плати пять, а кап два на восемь тянет, за кап раз надо десять, а за адмирала все двадцать. Платят же и за звания, и за ордена. Ты посмотри на колодки Душмана и Учителя, как у ваших корейских генералов, аж до коленей свисают.

– Не трогай корейских генералов. У них тоже своя болезнь. Но в принципе я согласен с тобой, – Ким посмотрел на штурмана своими черными глазами у дружески улыбнулся. – Я тоже офицер, наверное, единственный из наших приморских корейцев морской офицер. Мной знаешь, как гордились и родители, и друзья, и родственники, и просто знакомые корейцы? А что теперь? Я даже в море после системы почти не ходил. Только когда мазут по кораблям в Стрелок развозили вместо проданных начальничками танкеров – но это же не в счёт. И что, мне звания покупать за баксы, заработанные родителями на рынке? Или самому зарабатывать за службу? Я служить хочу нормально. Я готов служить своей стране.

– Тогда вперёд в корейские адмиралы, Саня! В КНДР! Таких, как ты, у них ещё нет. Слушай, а может, со своего корабля рынду продать на рынке? Какие ни есть деньги. Продадим и пропьём в «Челюстях». Вон, со «Стойкого» мичмана придурки поснимали бронзовые кингстоны на продажу, и он сразу стал «Неустойчивым», и опрокинулся у причала. Куда его теперь? И нас также скоро пустят под газорезку. Америкосы с радостью пришлют своих резчиков и самые лучшие резаки, чтобы наш флот почикать на иголки. Для наших же ткачих, как мечтал это сделать наш великий вождь Ленин и все же сделал второй вождь великий Боря.

Штурман опять сел на своей койке, опять отложил гитару, вытер выступившие слезы рукой, тяжело вздохнул.

– Давай, любимый мой Кимушка, по чайку выпьем, единственное, что осталось нам. Травой можно заваривать и без сахара пить в задумку или вприглядку.

– Это как это в задумку? Расскажи.

– А чего рассказывать? Просто пьёшь горячую воду и представляешь в голове, что там есть сахар и во рту становиться слаще. Так делали в России в голодные годы.

– Да, это точно. Сахара у нас нет. И во рту ни от каких мыслей слаще не станет.

Ким помолчал немного и потом продолжил тихим голосом:

– Леха, хватит хандрить. Давай вставай, одевайся. Поедем деньги зарабатывать, на пропитание нашим матросам и себе немного для полного счастья и для твоей мамы, – он как-то виновато улыбнулся. – Решено, я тебя беру с собой!

– Это куда? – заинтересовался штурман. – Где у нас в стране деньги лежат, что можно просто прийти и взять?

Не обращая внимания на вопросы штурмана, Ким продолжил, почесав голову левой рукой:

– Наши с тобой матросы, Саша, голодными сидят на корабле, коробке или как ее ещё можно назвать. На острове Русском вообще матросики от голода стали помирать в учебке. По телеку показывали, хуже, чем узники в Бухенвальде. А мне рассказали в прокуратуре знакомые, что на «Блестящем» годки (старослужащие) молодых матросов на Светлановскую работать по вызову посылали. Мужской проституцией заниматься, и хоть какие деньги зарабатывать им на выпивку. Представляешь, что раскрыли особисты. Стыдоба. И это флот?

Штурман опять сел, положил аккуратно на койку гитару.

– Что ты предлагаешь, друг мой юный? Где зарабатывать? На Светлановскую выходить с гитарой? Или раком там становиться? Что ты конкретно предлагаешь? Рассказывай!

– Я хочу поехать сегодня и заняться нашим корейским бизнесом. Мне тоже не меньше, чем тебе нужны деньги. Там можно сегодня заработать и неплохо. И планирую тебя взять с собой. Лишние руки не помешают. Хватит в каюте гнить и песенки грустные и похабные петь.

– А что у нас за дело там? – оживился штурман. – Где заработать можно?

Саша немного замялся, а потом сказал:

– Я тебе сказать пока не могу. Не моя тайна. Но возможность заработать есть. Наши корейцы зарабатывают и живут неплохо. Только надо держать язык за зубами, – он потянулся. – Иначе можно не заработать, а погибнуть. Ты согласен или нет?

– Какой вопрос? – усмехнулся штурман. – Это, наверное, все же лучше, чем проституток «Мамонта» вечером развозить. Куда и когда едем? Гитару брать? Девочки будут?

– Гитару не брать. Девочек не будет. Сейчас, если ты согласен, едем, вернее пешком идём домой ко мне. Мама нас накормит, а то ты совсем плохой стал, – улыбнулся Ким и потом добавил, – когда стемнеет поедем, – он хотел сказать куда, но потом передумал и сказал неопределённо, – в общем поедем. Тебе не все ли равно куда? Я везу, – и Ким улыбнулся.

– Ты, старший лейтенант Ким, какими-то загадками говоришь. Но я согласен. А что делать?

– О-о-о-о, какое достижение! Он согласен. Сначала был у тебя Кремом, потом моим юным корейским другом, потом просто Кимом и сейчас ты меня назвал старшим лейтенантом Кимом. Продвижение большое вперёд, – усмехнулся связист.

Он внезапно схватил с верхней койки подушку и ударил по голове штурмана, тот схватил свою подушку, и завязалась драка подушками, как между десятилетними мальчишками в каком-то пионерском лагере.

Внезапно в дверь каюты раздался стук. Драка подушками сразу прекратилась. Разгорячённые офицеры кое-как привели себя в порядок, причесались пальцами, одёрнули форму и повернулись к двери.

– Войдите! – крикнул Александр.

Дверь открылась и робко вошёл молодой матросик с боевым номером БЧ-1 на синей, слегка мятой робе.

– Товарищ старший лейтенант, разрешите обратиться? – спросил он у штурмана.

– Обращайся, Архипенко. Только скорее, видишь, мы со связистом собираемся на сход! – Алексей встал, открыл шкаф, достал оттуда хорошо выглаженную, чистую, жёлтую рубашку с погонами старшего лейтенанта.

– Тут такое дело. Я местный, из-под Уссурийска. Местечко там есть, Келлеровка называется. В честь какого-то Келлера названа.

– Не какого-то, а исследователя Приморья, – усмехнулся всезнающий Кузьмин. – И не просто Келлера, а барона Августа, Иоганна, Марии фон Келлера.

– Понял. Запомню, но сложно их всех запомнить сразу, – почесал затылок Архипенко. – Мы с матерью и сестрой ещё дальше в тайге живём. Километров десять от Келлеровки. Дом у нас там. Прадед ещё поставил, когда их с Украины переселили. Мать руку топором на днях поранила, а мне местные корейцы сегодня сообщили. Надо в тайгу идти женьшень собирать, и делать настойку. Лечить надо.

– Ты из-под Келлеровки? – удивился Ким. – А Пака знаешь?

– Кто у нас Пака Костю не знает? – усмехнулся матрос. – Знатный браконьер. Тигра, медведя бьёт для китайцев. А вы его тоже знаете?

– Нет, лично не знаю, но рассказывали, – замялся Ким. – Родственник он мой дальний, – сказал, усмехнувшись. – Мы все корейцы родственники в какой-то степени. Мало нас осталось.

– Понятно, – протянул матросик. – К нему за заказами из Китая приходят. Лапы там, печень ценится.

– Жить-то надо, – сказал, застегнув сзади галстук, штурман, и, посмотрев на себя в зеркало шкафа, немного поморщился. – Что от меня хочешь, Архипенко? Не тяни Муму за причинные места, извини, хотел сказать за хвост, но сказал, как получилось. Говори быстро, чётко и по сути. Мы спешим. Что я должен тебе сделать? Посочувствовать? Утешить? К груди допустить левой или правой? Дать поплакать в жилетку? Что?

– У меня есть женьшеневая заимка в тайге, – сказал тихо матрос Архипенко. – Мне надо идти туда, собирать женьшень, делать настойку и лечить мать. Для этого мне надо две недели отпуска. Все-равно службы нет здесь никакой. Спим целыми днями в кубриках или вентиляторных. Вам обязательно принесу настойки, товарищу старшему лейтенанту Киму тоже и можно продать будет немного на рынке. Какие ни есть все же деньги. И на питание матросов их пустить. А то таким кормят, что не дай Господь.

Алексей задумался. Потом осторожно сказал, почесав лоб:

– Архипенко, и как я дам тебе отпуск две недели? За какие заслуги? Положено по уставу, обрати внимание, в качестве поощрения, но не более десяти суток, плюс дорога. И то только в случае, если ты отличишься где-т о и в ч е м – то. Что другие матросы скажут? Годки к примеру? Им бы тоже хотелось домой. А ты же ведь недавно прибыл на корабль? А что я командиру скажу? Как я ему аргументирую?

Ким поморщился и сказал:

– Лёша, скажи командиру, как есть. У него мать топором руку разрубила. Надо срочно лечить. Больницы нет. Фельдшер в лучшем случае. В тайге всегда так лечат женьшеневой настойкой. Классная вещь. Мне в детстве мать всегда мазала, когда с царапинами и ранами домой приходил. Заживает моментом.

– А я водку женьшеневую пил. И что? – усмехнулся штурман. – У ваших, кстати, корейцев купил. Чуть Богу душу не отдал. Так голова болела целую неделю. А там, знаешь, какой-то корень. Сказали, что женьшень. А я думаю, что это не женьшень, а что-то вредное для здоровья.

– Знаю! – усмехнулся Ким. – Деньги не корейцы, а китайцы так зарабатывают. А вы верите, что там женьшень? Наивные. Там в лучшем случае корень люпина для балдежа. Это слабый наркотик, но весьма вредный для здоровья. И после него голова болит.

Кузьмин потёр голову, как будто она у него болела.

– И чего раньше молчал, Ким?

Ким усмехнулся.

– А ты спрашивал меня, когда покупал? Вот то-то. В следующий раз спрашивай и не будет проблем. Тебе повезло, ты с местным корейцем в одной каюте живёшь и не пользуешься этим. А зря.

Ким встал и посмотрел на Архипенко и снова сел на диван, положив ногу на ногу.

– Так вот, штурман, по семейным обстоятельствам ты вполне можешь отпуск оформить матросу. А там Архипенко телеграммку на корабль отобьёт, что мол, так и так – заболел, простудился и просит продлить ещё на недельку. Ты ж без него не умрёшь? – улыбнувшись, сказал Ким. – Чего проще?

Архипенко засмущался.

– В вашей Келлеровке фельдшер есть? – спросил он у Архипенко.

– Есть, конечно. Не фельдшер, а фельдшерица есть, Светланка, гарная дивчина.

– Один хрен, что фельдшер, что фельдшерица, я вижу, что для тебя главное, что гарная дивчина. Но кашу маслом не испортишь, главное, чтобы печать была убедительная на твоей бумаге. И ей здесь поверили. Хотя, командир поверит любой печати. Нам повезло, что наш «профессор» (так называли командира корабля на «Яростном») не заморачивается в таких мелочах. Ведь так? А печать в сельсовете или какая у вас там власть – ткнёшь посильнее и все. Главное у нас не человек, а печать теперь! – Ким встал, снял с вешалки и надел на голову фуражку. Проверил, правильно ли ее надел, в зеркало.

– Леха, иди к кэпу, проси отпуск Архипенко по-семейному и з а о д н о с к а ж и, ч т о м ы с т о б о й с х о д и м и будем на коробке послезавтра, к подъёму флага.

– Почему послезавтра, а не завтра?

– Потому что работать будем не покладая рук. А командир поймёт. В море нам все равно не идти, значит, штурмания им не нужна. Ни сегодня, ни завтра. На заправку кораблей идёт на этой неделе «Уверенный», связи тоже не надо, вся техника у меня в заводе уже год. Наверное, продали паразиты кому-нибудь по спекулятивной цене, ну да это их дело. Правда я слышал, что сам завод связи приказал нам всем долго жить. Но на все есть бумаги. Денег нам с тобой не платят, и даже не кормят, – он усмехнулся. – Значит, мы сами должны подумать о наших матросиках и себя не забыть немного, раз Родина о нас совсем забыла, а командиры не хотят заботиться. И потом, у тебя же мать и сестра.

Штурман ещё раз поправил галстук на груди, посмотрелся в зеркало, и, достав чистый лист бумаги, положил на стол вместе с шариковой ручкой.

– Архипенко! Пиши рапорт на отпуск, по семейным. Подпишу сейчас у командира, а заодно и нам добро на сход возьму для себя и связиста.

– Не, Леха, ты, наверное, опять с Федорчуком выпивши.

– Не только маленько, – Кузьмин показал между указательным и большим пальцами сколько он выпил.

– Хоть и немного, но выпивши. Я лучше сам к кэпу схожу с рапортом, заодно к связистам своим заскочу и дам ценные указания на период моего отсутствия. Твоя задача одеться и быть готовым, как юный пионер, следовать по указанному мной маршруту.

Архипенко сел за стол и под диктовку сразу двух офицеров, ожесточённо споривших между собой насчёт формулировок, с третьего раза написал рапорт.

– Всю чистую бумагу перевёл! – проворчал штурман, и подписал рапорт.

Ким взял рапорт, убедился, что все правильно составлено, что стоит дата, подпись и есть разрешение командира БЧ, выскочил из каюты. На выходе он обернулся, улыбнулся и сказал:

– Ждите, я сейчас!

Командир фрегата «Яростного» капитан 2-го ранга Матвеев был интеллектуалом по складу своего характера. Чувствуя, что он ничего не сможет сделать и изменить в нынешней службе, особенно не держал на службе офицеров, а потихоньку отпускал зарабатывать деньги своим семьям. Из всех кораблей Тихоокеанского флота, пожалуй, «Яростный» обладал ещё какой-то боеготовностью и мог ещё выйти в море в случае необходимости. И это было только благодаря авторитету и стараниям командира корабля, который пользовался уважением экипажа и офицеров и никогда не опускал руки даже в самых сложных ситуациях. Правда, его командование эскадры и флота недолюбливало. Не стесняясь, называли «профессором», а он не обижался. В эти трудные годы он активно изучал историю России и флота, писал статьи в «Морской сборник» и «Зарубежное военное обозрение», полемизировал активно с другими авторами и что вообще было странным писал кандидатскую диссертацию и планировал ее защитить в военно-морской академии, откуда ему приходили регулярные предложения перевестись в Питер. А ещё у него было хобби – он играл в шахматы по переписке, в том числе и с заграницей с мастерами и кандидатами в мастера спорта по шахматам. Весь корабль знал об этом увлечении командира и матросы, и офицеры, с удивлением разглядывали заграничные конверты и марки, приходившие в адрес командира.

– Что вы хотите, Александр Юонгович? – оторвался от своей работы командир.

– Товарищ командир! У матроса Архипенко мать разрубила руку топором и ему надо туда срочно выехать лечить её.

– Давай рапорт! – командир не глядя быстро подписал его. – Что ещё?

– Мы сойдём на берег со штурманом до послезавтра?

Командир задумался, вздохнул, посмотрел в иллюминатор и потом сказал:

– На вахту не заступаете?

Он внимательно посмотрел на связиста.

Тот отрицательно покачал головой.

– Вам добро со штурманом! – сказал командир, надвинул очки на глаза и почувствовав, что связист не ушёл, поднял глаза и удивлённо посмотрел на него. – Ещё вопросы есть?

– Никак нет, товарищ командир!

– Тогда идите, мне надо работать! – и командир опять склонился над своими бумагами.

Ким осторожно прикрыл дверь в каюту командира, и заскользил по трапу вниз, практически не касаясь ступенек ногами, держась за поручни одними руками.

Так делают только на флоте. По трапам надо идти как можно быстрее и этой несложной наукой овладевают все моряки. Проходы узкие, а по тревогам любая заминка приводит к пробкам.

«В узкостях не стоять. Бегом, бегом!» – кричали старые кондукторы и боцмана ещё императорского флота и щелкали цепочкой боцманских дудок по тугим задам, задерживающихся на трапах и в коридорах матросов.

Скользя по трапу вниз, Александр вспомнил этот флотский обычай и усмехнулся.

«Надо зайти ещё к своим и проинструктировать» – думал он, скользя в кубрик по трапу.

Минут через десять, после ухода, он вернулся в каюту. Там его ждали Архипенко и Кузьмин.

– Все, подписал профессор? Даже не спросил? А нам разрешил?

– А куда он денется? Архипенко, тебе добро на две недели и не надо делать бумаги от фельдшерицы. Я смотрю, ты расстроился, что не надо идти к фельдшерице?

Матрос виновато улыбнулся.

– Ну сходи к ней, конечно. А сейчас забирай подписанный рапорт и дуй в строевую часть оформлять отпуск по семейным обстоятельства м. И н е з а б у д ь, ч т о с т е б я н а с т о й к а! – он усмехнулся. Когда дверь за матросом закрылась. – Нам тоже добро, Лёша, с тобой. Пошли?

– Саня, а что мы будем сегодня делать? Какая форма одежды? Что брать?

– Форма одежды – штаны, приспущенные вниз до колен, – пошутил Ким. – Сначала едем ко мне, обедаем, ужинаем, переодеваемся, а потом… едем куда я тебя повезу. Все вопросы потом. Больше сказать не могу.

– Гитару брать?

– Гитару не брать. Водку надо взять бутылки две. Спирта же у тебя нет?

Лёша усмехнулся.

– Откуда у бедного еврея деньги и тем более спирт? Третий год не дают вовремя. Водкой компасы заправлены, вместо поддерживающей жидкости. Картушки лупятся. Не тот градус оказался.

– Сливай бутылку, – почесав голову, скомандовал Ким. – Вон из-под шампанского, стоит под столом. Денег заработаем, снова зальём.

– Раз надо, Саня, значит – надо! Жертвую на благое дело самое дорогое, что есть у штурмана – магнитные компасы.

– Для нашего дела надо.

Штурман почесал голову, схватил пару пустых бутылок из-под вина, понюхал их, удовлетворено хмыкнул и побежал сливать так называемую поддерживающую жидкость из компасов.

Мало кто из непосвящённых во флотские дела людей знает, что картушка корабельных магнитных компасов плавает в так называемой поддерживающей жидкости, состоящей из определённой концентрации спирта. Иногда на кораблях этот спирт пьют, в период особого состояния штурманов. Так сказать, в критические дни. Можно сказать, это был, видимо, крайний случай. Без поддерживающей жидкости компасы не работают. И ни один штурман, знающий, что предстоит выход в море, не решится на это.

«Видимо, наступил такой крайний случай» – оправдывал себя штурман, взлетая наверх по корабельным трапам к ходовой рубке.

В голове вертелась дурацкая песня, написанная видимо кем-то из штурманов:

Через минут двадцать он вернулся в каюту с наполненными бутылками.

– Тогда все нормально. Идём пока ко мне домой, поедим, а потом дальше, – Ким почесал затылок, – мать нас накормит, а под вечер поедем по плану.

– Чем накормит? Собачатиной? – пошутил штурман.

– Зачем собачатиной? Это в Корее корейцы иногда собак едят. А мы здесь обрусели изрядно уже. Собак не едим и кошек тоже. Многие у нас даже православные и имеют русские имена. Как у меня. Может, где в тайге и едят некоторые собак, когда есть необходимость. Но я об этом не знаю, – усмехнулся Ким.

Они вышли из каюты и направились по коридору к кормовому трапу.

Когда вышли из надстройки яркое летнее солнце резануло глаза. Офицеры надвинули сразу козырьки фуражек на глаза.

Корабль стоял у 33 причала Владивостока. Рядом стояли такие же «Уверенный» и «Блестящий». Чуть дальше стояли эскадренные миноносцы «Свирепый» и «Строгий», чуть дальше виднелся корпус лежащего на борту «Стойкого». А ближе к гражданским судам стояли гидрографы «Байкал» и «Балхаш» с приваренными к бортам понтонами, видимо, чтобы не утонули. Буксиры через бухту волокли в Дальзавод бывший большой противолодочный корабль «Хабаровск».

У трапа стоял дежурный по кораблю командир группы управления ракетным оружием лейтенант Кромченко и вахтенный матрос, отмечающий карандашом прибывающих и сходящих на специальном пластиковом столике, и они смотрели в сторону причальных кустов. На соседних кораблях уже не было даже вахтенных матросов.

Ким и Кузьмин посмотрели в ту сторону, куда смотрел Кромченко. Там на причале у самых зелёных кустов на скамейке какой-то матрос взасос целовал девицу, залезая рукой даже под коротенькую юбку. И вахтенный матрос, и лейтенант Кромченко, открыв рты, с удовольствием разглядывали эту сцену.

– Трахнет или не трахнет? Давайте пари, господа офицеры! – предложил Кромченко Киму и Кузьмину.

– Как пошло вы говорите и думаете, господин лейтенант! – дурачась, ответил ему Ким.

– И так понятно, что трахнет. Иначе, зачем она пришла? Я бы трахнул, но здесь все зависит от того, что у матроса на уме, – сказал, не задумываясь, Кузьмин. – Запиши, что мы с Кимом на пару дней на сход. Будем послезавтра. За меня мичман Егунов. Передай ему, Сеня, пожалуйста, чтобы он на сход ни-ни. Пока я не вернусь. А послезавтра я его отпущу в город тоже на пару дней.

– А за меня старшина 2 статьи Ушаков, – сказал Ким. – Он все знает, я его предупредил! – и, отдав честь Андреевскому флагу, сбежал быстро вниз по трапу на причал.

– По трапу бегом! – сбежал вниз и штурман, отдавая честь флагу и одной рукой придерживая фуражку.

С борта корабля на уходивших старший лейтенантов с завистью посмотрел Кромченко. Немного постояв, он с сожалением посмотрел на пару, где матросик кроме залезания под юбку дальше пока не пошёл.

– Не трахнет. Тяму не хватит! – сказал он вахтенному матросу и направился в рубку дежурного записывать сошедших в журнал схода.

С сигнального мостика рассматривали в визиры целующихся сигнальщики, отталкивая друг друга.

«Какое ни есть, а все же зрелище» – подумал лейтенант, позавидовав сошедшим на берег командирам БЧ-1 и БЧ-4.