Два класса лицея давали права среднеучебного заведения, и Николай поступил юнкером в гвардию. Издавна все мужчины по линии отца служили в кавалерии, и поэтому Герасим Сергеевич не выбрал для сына другой путь. Кроме того, в одном кавалерийском полку, стоявшем неподалеку от Москвы, служил двоюродный брат Герасима Сергеевича, и поручик с удовольствием отвез ему своего сына.
Коля почти с первого дня окунулся в веселую атмосферу офицерской жизни. Все было ему по душе: и постоянные кутежи – грандиозные попойки, где спиртные напитки пили явно не бокалами, и хорошенькие кокотки, которых часто посещали офицеры, и не менее хорошенькие актрисы, нередко навещавшие военных молодцов.
Коля нисколько не скучал по лицейским товарищам. Он познакомился со всеми, но близко сошелся только с Яковом, маленьким, толстым, розовощеким и очень богатым юнкером. Родители не жалели денег для своего чада, и именно этот юноша порой становился зачинщиком проказ и попоек.
Герасим Сергеевич хотел, чтобы Коля держал экзамен в Николаевское кавалерийское училище, но в первый год Савин-младший провалился: когда же было готовиться?
Яша, тоже не выдержавший экзамена, хохотал во все горло, показывая розовый язык.
– Не переживай, брат. Поехали лучше в ресторан Дюссо. Я угощаю.
Коля не особенно переживал. Его не манили учебники. Окунувшись в веселую беззаботную жизнь, он был готов остаться юнкером на веки вечные. Конечно, отца было жалко: он до сих пор видел сыночка блестящим офицером.
Коля рассудил, что училище никуда не денется и можно попробовать на следующий год. А в ресторане Дюссо, в лихой попойке, юноша и вовсе забылся. Веселая жизнь продолжалась. А потом последовал приказ о его переводе в гусары – пришлось сменить колет на венгерку.
На прощание Николай пригласил друзей в ресторан «Стрельня» на обед и, хорошо погуляв с кавалеристами, отправился в Варшаву, оставив в Москве милую девушку, на которой обещал жениться.
Лакей Петруша по просьбе Герасима Сергеевича подыскал барчуку хорошую квартиру, чтобы дитя не мыкалось на съемной, однако Николай воспротивился: все офицеры жили на казенных.
Оказавшись в Варшаве, Коля сначала поселился в гостинице, а потом переехал к приятелю своего старшего брата Сергея, штаб-ротмистру, и веселая, беззаботная жизнь продолжилась, теперь уже в Польше.
Бедная девушка, еще ждавшая его в Москве, мгновенно была забыта. Ротмистр, влюбленный в одну хорошенькую балерину, тут же познакомил Николая со множеством ее не менее хорошеньких подруг.
И без того веселая жизнь стала еще веселее. Однако Коля, помня просьбу отца, оставлял время для подготовки к экзамену.
Он видел, что офицером быть гораздо выгоднее, чем юнкером. Только выдержав экзамен, можно было думать о блестящей карьере.
И Коля его выдержал. Сделавшись корнетом, он стал кутить еще больше и к тому же пристрастился к карточной игре.
Шло время, юноша мужал, но по-прежнему обожал детские шалости. Случалось, после некоторых выходок Савина даже бывалые офицеры обходили его стороной, втайне считая ненормальным, но Коля и не думал останавливаться. Адреналин был ему необходим, как воздух.
Юноша ничего и никого не боялся, иногда желание пошалить охватывало его с ног до головы, и Савин делал, что ему хотелось, не задумываясь о последствиях.
Впрочем, это касалось не только шалостей. Некоторые считали, что ему незнакомо чувство ответственности за поступки.
Поистине, наглость этого человека порой была беспредельна! Проводя все вечера за карточным столом, Савин бесцеремонно брал в долг астрономические суммы, не думая возвращать их в ближайшее время, да и, честно говоря, вообще о них не думая.
Однако кредиторы о деньгах не забывали. Длинный жилистый еврей, полковой поставщик Данила, явился к Николаю, когда тот с увлечением играл с другими офицерами в баккара.
– Николай Герасимович, – залепетал он, шмыгая кривым носом, – умоляю, отдайте мне деньги. Вы должны мне тысячу. Это немало. У меня дети…
Николай встал со стула и дернул себя за усы. Его лицо медленно наливалось свекольным цветом, глаза лезли из орбит – он давно просил лакеев, чтобы не пускали в дом поставщиков, но они появлялись неожиданно, как снег в летний день.
– Кто впустил его сюда? – заорал корнет в гневе. – Запорю мерзавца. – Савин повернулся к Даниле и сжал кулаки. – Как ты посмел явиться в благородную компанию?
Несчастный еврей затрясся всем телом, из ноздри показалась мутная капля, которая, вырвавшись на волю, поползла к верхней губе.
– Извините, господин офицер, но вы обещали заплатить…
Портной раздражал до одури – он тормозил игру. Хотелось дать ему тумака и вытолкнуть из комнаты.
– Заканчивайте разговор, – вмешался худой подпоручик с проплешиной на голове. – Или заплатите ему, или пусть уходит.
Еврей закивал, яйцеобразная голова заболталась на длинной жилистой шее:
– Да, да, заплатите мне, господин офицер.
Савин взял себя в руки и ответил как можно спокойнее:
– У меня нет денег, ступай. В следующий раз.
– Как можно! Дети маленькие, – ныл несчастный портной, переминаясь на длинных журавлиных ногах. – У вас денег полные карманы, в карты, чай, не на последние играете.
Николай оскалил зубы и стал похож на злобного койота. Проклятый жид не ошибся: в кармане мундира покоились пять тысяч рублей, никак не предназначенных для возвращения долга. Игра была в самом разгаре, кипела, будоражила молодую кровь, повышала адреналин, и ни одна сила не заставила бы вернуть Данилке его проклятые деньги.
– Пошел вон. – Савин взял со стола револьвер и прищурился, целя в желтый лоб Данилки. – Я последний раз говорю по-хорошему: пошел вон.
– Как можно, – снова залепетал портной. – Дети, жена…
Николай вдруг выстрелил, и комната наполнилась грохотом. Закачалась висячая лампа, один из офицеров уронил карты. Бедный еврей ничком упал на пол.
– Вы убили его! – закричал плешивый поручик и бросился к Данилке. – Боже мой, кажется, он мертв.
Впервые лицо Николая побелело от страха.
– Не может быть, – прошептал он, бессильно опускаясь на стул. – Я знал, что пистолет был заряжен холостыми. Я не мог его убить.
– Какой-нибудь баран мог шутки ради положить туда настоящий патрон, – не унимался поручик. – Нынче много шутников развелось, вот вы хотя бы. И что теперь прикажете делать? Придется звать полицию.
Губы Николая посинели. Рука, державшая пистолет, опустилась.
– Не надо полицию, – прошептал он. – Ради бога.
– Какой вы, однако, – усмехнулся плешивый. – Только и умеете проказничать. Пора держать ответ за свои поступки. Или в вашей дворянской семье этому не учили?
В другой обстановке Савин обязательно влепил бы ему пощечину и вызвал на дуэль, но именно в другой обстановке. Мозг его лихорадочно заработал.
– Господа, видит Бог, если этот человек мертв, я не хотел его убивать. – Он собрал все силы, чтобы его голос не сорвался на фальцет. – Давайте позовем врача, он живет в соседнем доме. Впрочем, вы знаете это не хуже меня. Умоляю, давайте сначала врача. Если он констатирует смерть – что ж, вы вправе пригласить полицейских.
Один из молодых корнетов бросился за полковым врачом, а остальные офицеры подняли бесчувственное тело портного и положили на диван.
Данила не шевелился, и Савин подумал, что плешивый не ошибся: еврей действительно умер.
«Но как же так, как же так? – Мозг сверлила одна и та же мысль. – Кто мог зарядить этот пистолет боевыми?»
Примчавшийся врач, кругленький толстяк с остатками кучерявых волос, свисавших на большие уши, поднял белую руку портного, пытаясь нащупать пульс.
– Господа, вы погорячились, он жив. – Врач принялся осматривать одежду Данилки, пытаясь обнаружить пулевое отверстие. – Я не вижу на нем никаких повреждений. Он жив.
– Жив! – воскликнул Савин и обнял доктора так сильно, что у того что-то хрустнуло в плечах. – Доктор, вы спасли меня!
– Уж не знаю, кого я тут спас, но я обязан позвать полицию, – хмуро пробурчал врач и поднялся. – А они пускай докладывают вашему полковому командиру. Это не шутки – стрелять из пистолета, господин корнет.
Савин снова побледнел. Если все дойдет до командира, его ждут большие неприятности. И одна из них – оплата долгов, прежде всего Данилке.
– Не надо полицию, – вдруг прошептал несчастный портной, открывая глаза. – Пан Николай не виноват. Он предупредил меня, что выстрелит холостыми, а я все-таки испугался и упал. Не надо полицию, прошу вас.
– Что ж, как хотите. – Доктор смерил Николая неприязненным взглядом.
Он, почтенный отец семейства, презирал его и всегда старался держаться подальше от этого молодца, наказывая и своим хорошеньким дочерям обходить его десятой стороной.
– А я бы на вашем месте, пан Данила, не оставлял бы эту неприятную историю. Таким образом вы даете господину Савину почувствовать безнаказанность в совершении проступков. Сегодня он стреляет в человека холостыми, а завтра – кто его знает? – захочет пальнуть боевыми, так, шутки ради.
Еврей снова замотал головой:
– Нет, как можно. Пан офицер не хотел меня убивать. Он предупредил… Шутка.
Доктор вздохнул и поднял свое грузное тело с дивана.
– Ладно, – произнес он недовольно и поморщился, словно проглотив дольку лимона. – В конце концов, это ваше дело. Надеюсь, господин Савин образумится. Сегодня ему повезло, а завтра – как знать? – кто-то доложит о его шалостях начальству. Пора повзрослеть, корнет. Вам уже восемнадцать, вы взрослый мужчина, а не шаловливый мальчик.
Николай смиренно опустил голову и тихо послал доктора к черту. Никакая сила на свете не заставила бы его поступать так, как ему не хотелось. И этот толстяк – тем более.
Доктор пристально посмотрел в холодные стальные глаза Савина и, все поняв, вышел, не попрощавшись. Следом за ним заковылял Данилка, уже не упоминавший о долге. Он думал только о том, как бы скорее унести отсюда ноги.