То, что я вам написала в предыдущей главе, не совсем правда. То есть я не солгала про Каллума, вечеринку и ночной жор, но умолчала про самую важную часть вечера. По дороге от Габриэля я столкнулась с Рихардом Граузамом, возвращавшимся домой с Темпельхофер-Фельд. Я собиралась вытравить из своего повествования самого стремного персонажа. Но если не в письме, то где же мне быть по-настоящему честной?
Через несколько дней после моего перехода в новый класс Габриэль пригласил меня на «философский семинар», который проходил в студии йоги его девушки Нины. Мне все это казалось сомнительным – и философы, грязные маньяки, и помещение, – но я пошла. Семинар вел Рихард Граузам. Полагаю, он был привлекательным для женщин ближе к своему возрасту, который я определила на сорок, хотя выглядел он, честно сказать, намного старше. Он разбивал на группы и назначал темы для обсуждения. У нас с Габриэлем была «Социальные сети и «эго». Габриэль стеснялся говорить при всех, и мне пришлось вытянуть пару бредовых концепций из университетского курса, а потом прибегнуть к эссе Хайдеггера «Вопрос о технике». Остальные в клубе – в основном белые парни с кольцами с черепами, дредами и в мешковатых штанах – остались не особо впечатлены моим выступлением, в отличие от руководителя семинара. Он дал мне свою визитку, чтобы я позже отправила ему полную версию эссе Хайдеггера.
Я обозначила тему письма как «Наши машинные сердца» (это поэзия, а не флирт), и он тут же ответил, написав, каким «напряженным» он стал от моего письма и можем ли мы встретиться наедине, чтобы я поделилась с ним знаниями о философии технологий, пожалуйста. Я не помню ход нашей переписки и не могу представить его письма как доказательства, потому что удалила их из входящих, истребив его из своей цифровой биографии. Так что память мне в помощь. Тут история не затянется. Никаких описаний черт лица или подробных рассказов о его пищевых пристрастиях, и разговор наш я пересказывать тоже не буду. Помню, я всерьез думала, будто он хочет поговорить о философии, и несколько часов повторяла свои записи по эссе Хайдеггера, чтобы не быть бесполезной. Но, несмотря на профессиональный интерес Граузама к моим знаниям, он ни разу так и не спросил меня ни обо мне самой, ни о моем взгляде на критику Хайдеггера. А я искренне, с неподдельным интересом слушала все его монологи. Куда пропала моя внутренняя Эстелла?
Лучшими его чертами были его любовь к весне и то, что он познакомил меня с двумя крайне дорогими для меня вещами: Гансом Фалладой и «saure Zwiebeln» – это такой маринованный лук. А худшими чертами было буквально все остальное. Несмотря на разницу в возрасте, он не потратил на меня ни цента и даже отказался оставлять стеклянные бутылки бездомным, чтобы самому сдавать их в переработку, и на полученный четвертак покупал чизбургеры с чили в бургерной рядом с Котти, «с двойной порцией лука, битте». Он был инструктором йоги на замену. А еще сторонником теории заговора и избегал «Ватсапа», потому что ужасно переживал за личные данные[18]. Узнав, что я из Оксфорда, он стал очень подозрительным и начал расспрашивать меня о тайных обществах, масонстве, а когда я пошутила, что была высокопоставленным членом ложи, он продемонстрировал то отсутствие юмора, которое присуще даже лучшим немцам в моем окружении: принял мои слова всерьез и явно занервничал. Как и многие мужчины-интеллектуалы, он думал, что безостановочной критики мира достаточно, чтобы его исправить.
Но не важно. Мы поцеловались, и я провела с ним несколько часов, такое пассивное вульфианское зеркало с пола до потолка[19]. Он ужасно целовался. Его челюсть аж щелкала от напряжения. Казалось, он хочет через рот высосать мою душу и молодость. Но понимаете, он был очень хорош в немецком… будучи немцем. Плюс когда-то он профессионально играл в гандбол, а еще родился в Лейпциге – на родине моего любимого философа, Готфрида Лейбница, – все это вместе сработало, чтобы привлечь меня.
Моя неприязнь к нему быстро переросла мое одиночество. Я заявила, что больше не хочу с ним видеться, а он все настаивал, что я просто недопоняла его и нам стоит поговорить об этом позже, когда мы снова встретимся, потому что я должна лучше объяснить свое решение… «скажем, завтра?». Сперва я не могла понять, почему мои «мне жаль», «нет» и «прекрати», а затем и отчаянное «прошу, прошу, оставь меня в покое» не действовали. А потом до меня дошло, что он был очень даже не глуп, потому что использовал слова так осторожно, что всегда выходило, будто он мне отвечает, а на самом деле игнорирует сказанное мной, и в итоге все идет по его заранее составленному сценарию, согласно которому он всегда, всегда получает желаемое. Я испугалась не на шутку и сказала ему: «Мне становится страшно, пожалуйста, уважай мое право больше с тобой не видеться и прекрати все попытки дальнейшего общения», – на что он ответил: «Да что с тобой происходит, чего ты там наглоталась? Не думаешь, что я заслуживаю хоть какого-то объяснения и нам следует встретиться завтра, чтобы все обсудить?» Поначалу я отвечала, пыталась поставить более явную точку, но безрезультатно. Спустя месяц такой чехарды моя тревога переросла в сильный страх, и в один жаркий день, сидя в солнечной клетке своей светлой квартиры, я обратилась к «Гуглу» и вбила в поиск «что считается харассментом», «как сделать так, чтобы человек оставил тебя в покое». Так я обнаружила книгу с названием «Сталкеры: руководство по выживанию» авторства Сантьяго Альвареса. В первой главе он пишет:
Каждый день, каждый раз, как вы с кем-то знакомитесь, то встаете перед выбором, можете ли вы реально доверять вашему работодателю, работнику, учителю, таксисту, другу, партнеру или нет. Как бы вы ни надеялись, что ответственность за решение падет на полицию, обслугу, вашего начальника, за свою безопасность в ответе только вы сами, и никто больше. Никто больше не имеет доступа к ресурсу, который может оградить вас от насилия и сообщить, кому можно доверять, – вашей интуиции.
Моя интуиция говорила и говорит о Рихарде Граузаме, что под тонким слоем его левачной экопостпротоправости скрывается уйма жестокого. Я зачиталась текстом Сантьяго Альвареса и распознала черты Граузама в списке «Самые явные признаки того, что человек опасен»: не принимает отказ за ответ (галочка), нет близких друзей (галочка), отрицает факты или заверяет вас, что вы ошибаетесь (галочка), он нарцисс (галочка), стремится контролировать (галочка).
Во второй главе Альварес пишет, что лучший способ победить сталкера – это игнорировать его. Несмотря на все желание как-то ответить на угрозы и харассмент, лучше всего молчать.
Я перестала читать поток имейлов и сообщений, которые он без конца отправлял. В следующие несколько месяцев он звонил мне по четыре раза в неделю, если не больше, один раз заставил ответить, скрыв номер ID абонента. Мне так хотелось ответить на его сообщения, я представляла себе холодную жестокую месть, на которую никогда не решалась. Даже набросала черновик идеального возмездного письма, которое состояло лишь из названия надежной берлинской юридической фирмы, PDF-документа со скриншотами всех его безумных писем и сообщений и предложения: «Если ты не оставишь меня в покое, я тебя засужу». Это письмо до сих пор лежит готовое в черновиках. Я продолжила следовать советам Альвареса. И по сей день не отвечаю на звонки с незнакомых номеров, а Граузам время от времени пишет мне имейлы, которые я удаляю из спама, чтобы лишить себя искушения почитать их чисто ради адреналина. Вечером после вечеринки Габриэля я возвращалась домой на велосипеде, изо всех сил крутя педали. Он шел пешком и пытался бежать наравне со мной. Выглядел он глупо в своих джинсах и кожаной куртке, но мне было страшно, я не знала, что он может мне сделать, и меня подгонял адреналин. Он на удивление быстро бегал, но мне удалось оторваться. Я слышала, как он крикнул: «Я скучаю!» – грустным, разбитым голосом, а потом его шаги стихли. Я пересекла парк Хазенхайде совершенно запыхавшись. Слезла с велосипеда и села на скамейку рядом с самым улыбчивым гамбийским дилером. Схватилась за грудную клетку, проверяя, бьется ли сердце. Мне было дурно, холодно в угасающем солнечном свете, пальцы не слушались, я очень боялась остановки сердца. «Все хорошо, дорогая?» – спросил он. Интересно, знает ли он, как делать сердечно-легочную реанимацию?