Наконец-то я стал современным помещиком. Без титула, но с усадьбой. Этаким фазендейро, типа дона Альберто, но без рабыни Изауры. С ними проблем не будет. Была бы фазенда, а уж они сами набегут, благо дон Альберто недурён собой, возрасту среднего и средней же упитанности.
Я сел в старое огромное и пропылённое кресло, покрытое когда-то прекрасным гобеленом, ставшим сегодня обыкновенной вытертой тряпкой, которую невозможно использовать даже для мойки грязных полов, и задумался.
Дом мне достался совершенно случайно. Жена повернулась на том, что только жизнь на природе и в естественных условиях делает человека крепче и богаче духовно. Поветрие поиска смысла жизни в дикой природе возникло ещё в каменном веке и не излечилось до века сегодняшнего, хотя каменные джунгли того и нынешнего времени чем-то похожи друг на друга. Точно так же, наиболее крутым считается тот, чья пещера находится выше и чьи нечистоты текут по стенам нижележащих жилищ.
Точно так же было в лесах и пустынях, где какашки местных жителей, разбросанные по округе квадратно-гнездовым способом, не только отравляли удовольствие от прогулок вышедшим на пленэр пейзанам, но и определяли пределы принадлежащего им пространства.
Спасало только одно – малое количество тогдашних жителей. А представьте себе, если бы в каменном веке жило шесть миллиардов питекантропов? С ума можно сойти. Чем их кормить? Да они бы сожрали друг друга в прямом смысле слова, а не в переносном, как это делается сейчас, загадили бы всю землю вокруг, а потом передохли от эпидемий.
Следующее. На мой дом и усадьбу нет претендентов. Нет и всё тут. И это в нашей стране обновлённого капитализма, созданного правоверными коммунистами, давно мечтавшими о господстве там, где они появляются и где деньги стали мерилом нравственности и порядочности во всём.
Итак. Жила-была одна старушка. Древняя-предревняя, а соседи дали ей мой адрес. Так, мол, и так, человек вроде бы хороший, писатель, смирный, не пьёт, не курит, семья маленькая и что самое главное – человек порядочный, что в наше время является качеством на семьдесят процентов отрицательным и примерно на тридцать процентов – положительным.
Старушка при помощи соседей созвонилась со мной и назначила встречу у неё дома.
Приехали мы к ней вместе с женой. Зашли в дом. Чувствовалось, что когда-то это был крепкий и зажиточный дом, стоящий на самом высоком месте в поселке, примыкая к лесу, который стал настолько маленьким, что его можно вполне назвать рощицей.
– Проходите, гостеньки дорогие, – сказала старушка, выйдя к нам, опираясь на деревянную клюку. – Уж не обессудьте старую, что вызвала вас для разговора. Самой неудобно, что ввела вас в разорение, да и время ваше драгоценное потратили на меня. А машину можете поставить здесь, прямо в ограде.
– Ну что вы, Клара Никаноровна, – успокоил я её, – ничто в жизни не делается просто так и никогда встреча с людьми не бывает ненужной.
– А не скажите, молодой человек, – засмеялась старушка, – иногда бывают такие встречи, что так и думаешь, что это не Господь Бог устроил её, а тот Владыка, имя которого мы не произносим просто так. Да вы проходите и не обессудьте, что порядка у меня в доме никакого. Сил нет приборку сделать, да и угостить-то вас нечем.
– Не волнуйтесь, Клара Никаноровна, – сказала моя жена, – у нас всё с собой есть. Вы только покажите, что и где есть, а мы уж тут сами на стол соберём.
– Да вот оно, всё тут, – сказала хозяйка и обвела дом руками.
Мы посадили Клару Никаноровну в кресло и стали накрывать на стол.
Стол был тяжёлый, дубовый и покрыт такой скатертью, которая рассыпалась не только от дуновения на неё, но и даже от взгляда. Стол был слишком тяжёл, поэтому мы подтащили кресло к столу.
– Возьми, дочка, скатерть в комоде, – сказала старушка и подала моей жене связку маленьких ключиков.
В комоде лежали старые скатерти, простыни, наволочки, платья и прочие текстильные изделия, которые всегда хранились в старых комодах.
Я взял ведро и вышел во двор к примеченному мной колодезному срубу. Открыв крышку колодца, я был ослеплён солнечным светом, вырвавшимся из колодца.
– Ничего себе, – сказал я про себя, – обычно солнце ярко врывается в колодец, а не вырывается. Хотя, это мне просто показалось. Солнечный луч упал в колодец и отразился от воды.
Опустив ведро в колодец, я с помощью во́рота достал ведро прозрачной и теплой воды. Именно теплой, как будто она стояла на солнце и грелась. Отхлебнув из ведра, я почувствовал вкус настоящей колодезной воды, но не холоднющей, а именно нагретой на солнце.
Получив воду, жена быстренько протерла стол влажной тряпкой и накинула на нее приличную белую скатерть. Затем вся вода пошла на мытье посуды из горки, стоявшей в комнате.
– Олег, не будете ли так любезны раздуть самовар? – спросила меня Клара Никаноровна. – Вы умеете с ним обращаться? Вот он стоит за занавеской.
За занавеской стоял не самовар. Там стоял генерал. Серебряный семилитровый генерал, вернее, семилитровый самовар, украшенный десятком медалей, так четко выбитых на поверхности, что можно было прочитать каждую буковку. Василiй Павловичъ Баташевъ въ Тулъ. Фабричное клеймо утверждено правительством. Одна золотая медаль, три серебряных медали и две бронзовых медали на выставках 1865, 1897, 1898, 1899, 1900 и 1903 годов. А сверху российский государственный герб – двуглавый орёл.
Быстренько ополоснув самовар, я залил его солнечной водой, закрыл крышкой, набросал в трубу найденные во дворе бумажки, щепки и поджег их спичкой в поддувное отверстие снизу. Сначала из трубы показался легкий дымок, а потом самовар начал гудеть, выбрасывая из трубы искры. Оглянувшись, я увидел у крыльца самоварную трубу в виде буквы «г», которая гасит искры. Бросив ещё щепок, я поставил трубу и пошёл в дом.
Женщины о чём-то весело болтали между собой, перетирая чайные приборы в виде старых чашек и серебряных ложек. Как здорово, что мы купили баночку земляничного варенья, незаменимого при любых чаепитиях. Конфеты, печенье, небольшой тортик, апельсины, хурма и бутылочка хорошего крымского вина. Как мне сказали, настоящая «Массандра». И что-то нас заставило купить и маленькую пачку хорошего индийского чая.
– Самовар гудит, через десять минут будет торжественный внос, – сказал я и вышел во двор. Нельзя надолго оставлять самовар без присмотра. Так можно оказаться вообще без хозяйства. И без самовара.