Атей ждал Сакия, уже не обращая внимания ни на стадо, ни на позднее время.
Он не раз слышал звук рожка, призывающего пастухов спуститься в деревню. Мужчина в беспокойстве то и дело поднимался на небольшой пригорок, пытаясь увидеть на дороге, ведущей выше, возвращающегося юношу.
Но надежда была тщетной – того не было. Атей чувствовал: случилось что-то неладное, то, чего он так боялся… и в этом виновен только он сам!.. Покачивая головой, пастух старался гнать мрачные мысли прочь.
Вот и луна взошла.
– Атей, ты что, не слышишь?! – К нему подошел Палак, один из пастухов. – Давно пора в деревню! Все спустились, кроме тебя и Сакия.
– Сакия нет, – угрюмо, смотря в пустоту, ответил мужчина и опустил голову.
– Как нет?.. А где же он? – удивился Палак.
– Я отпустил его еще утром на гору. Очень уж просился… И он до сих пор не вернулся, хотя обещал, – пытался оправдаться пастух, теребя в руках шапку.
– Отпустил?! На гору? А стадо?..
– Стадо здесь. Я присмотрел за скотом. Но парня нет. А вдруг сорвался?..
Атей горестно смотрел на товарища.
– Да не может такого быть, Атей, что ты! Может, заблудился?.. Не переживай, дружище! – сказал Палак и попытался улыбнуться.
– Палак, оставим стадо и пойдем на гору! – неожиданно предложил Атей решительным голосом.
– Ночью?! Ты в своем уме? Мы сами либо заплутаем, либо сорвемся… Да не горюй ты так! Он смышленый малый – решил, видать, переночевать в лесу, а завтра мигом найдет дорогу обратно! – проговорил Палак неуверенно.
– Слышишь? – прислушался Атей.
С горы явственно доносился вой волков, полный тоски, Одна из овец заблеяла – сразу же подхватили остальные. Клич пастухов и звук рожка еще раз напомнили пастухам, что пора собираться домой, в деревню.
– Друг мой, опасно тут оставаться, пошли! – засуетился Палак.
Пастухи начали торопливо подгонять стадо.
Никто в селении не подозревал о случившемся. Атей послал мальчишку в дом Сакия, и тот успокоил его мать, сказав, будто парень остался ночевать у них.
Но в этот вечер Бахтасау как-то особенно нетерпеливо ждала сына. Каждый раз, когда он уходил, сердце ее начинало тревожно биться. Женщина знала его натуру, неугомонную и отчаянную. Даже в детстве не было и дня, чтобы Сакий не подрался или же не упал, разодрав в кровь коленки. Но она никогда не бранила его, а лишь обнимала, нежно гладя по голове.
И вот сегодня с наступлением сумерек женщина, как обычно, приготовив ужин, сидела у окна и молилась за сына. Пришедший сын Атея расстроил Бахтасау окончательно. Она попросила его подождать, сняла котелок с едой, который только что поставила на огонь, чтобы согреть, накрыла сверху лепешкой и протянула мальчику.
– Сакий очень любит вареную пшеницу с мясом и овощами. Вот, сегодня приготовила. Отнеси ему, сынок, пусть поест. И сами угощайтесь, здесь всем хватит… – улыбнулась женщина. – Да скажи, пусть утром зайдет домой, прежде чем выйдет с пастухами. Передай, что я буду ждать, не забудь, малый. Да, подожди еще! – спохватилась она и бросилась к нише в стене. – Это рубашка на ночь, пусть переоденется.
Мальчик, взяв котелок и одежду, быстро убежал. Бахтасау долго еще смотрела ему вслед. Парнишки давно уже не было видно, а она все стояла, не торопясь закрыть дверь.
Затем мать Сакия опять села у окна и начала молиться. Она верила, что богиня огня Табити ее слышит…
Многочисленная семья Атея уже давно сидела за столом и ужинала. Сам хозяин был угрюм. Не проглотив ни единого куска и даже не посмотрев на еду, он пошел спать, хотя мысли о Сакии не давали ему покоя.
Пастух долго размышлял о путях поиска парня, но волнение и усталость все-таки повергли его через некоторое время в сон.
В деревне воцарилась тишина. Не спали лишь сторожа, которые смотрели за стойлами со скотом, и мать Сакия.
Она так и не легла. Накинув платок, женщина продолжала сидеть у окна. Ей очень хотелось пойти к Атею и увидеть сына… убедиться, что с ним всё в порядке. Она не могла понять, почему Сакий не пришел ночевать домой. Не давало покоя странное предчувствие…
Свеча одиноко горела рядом с женщиной с такой же надеждой – временами потухая, но сразу же воспламеняясь с еще большей силой, как и ее сердце.
«Мое дитя, расти быстрей, улыбкою печаль мою развей!» Бахтасау вспомнила колыбельную, которую напевала Сакию в детстве. Ее глаза блеснули слезой.