Ритуальные проводы старого года.
Оливье на столе. Ожидание прихода
года нового. Снежная изморозь. Пар
изо рта на морозе. Яркой расцветки
мишура, запах хвои, еловые ветки.
И на тоненькой нитке серебряный шар.
Ни о чём разговоры, мечты, обещания.
Бесконечные хлопоты, встречи, прощания.
Нас бросает из крайности в крайность,
то в холод, то в жар.
И летит в безвоздушном пространстве планета,
для чего это всё, не давая ответа,
как на тоненькой нитке серебряный шар.
Вздрогнула, тронулась, сдвинулась с места зима.
Площади, улицы, скверы, бульвары, дома —
всё покачнулось, очнулось, в глазах поплыло,
хрустнуло хрупко, как под ногами стекло.
Глаз до утра не сомкнёшь, и всю ночь напролёт
слышишь, как пенится воздух и крошится лёд.
Это весна, говоря с небесами на ты,
навстречу идёт, не стесняясь своей наготы.
Ветками верб чуть касаясь высоких небес,
тянется к солнцу привставший на цыпочки лес,
душу синичьими трелями разбередив:
Всё впереди – говорит тебе – всё впереди.
Всё впереди, всё исполнится точно и в срок.
Дай только время, немного терпенья, дружок,
и неудачи твои за сугробами канут во тьму.
Ты только верь. – И так хочется верить ему.
Всё мертво без любви на печальной и зыбкой земле:
капли тёплых дождей в фонарями колеблемой мгле,
шорох листьев над нами и грома раскаты вдали.
Всё мертво без любви. Повторю: всё мертво без любви.
Всё мертво: и отвесные горы, и море, и лес,
краски летнего дня, и пылающий купол небес,
птичий щебет весной за окном, и журчанье воды
в торопливых ручьях, и осенних деревьев плоды.
И покой безмятежных пейзажей, и буйство стихий,
и манящих пространств бесконечность, и даже стихи —
ничего, ни копейки не стоят, увы, без неё.
Всё мертво без любви, всё мертво, как и сердце моё.
Вот так. Теснее… Ближе… Близко-близко.
Ещё чуть-чуть… Почти боясь вздохнуть.
Я в миллиметре от… Я в зоне риска —
в глазах твоих рискую утонуть.
И глядя в них, произнесу украдкой:
Ни божий гнев, ни праведников суд,
меня уже от этой кары сладкой
не отвратят, не сдержат, не спасут.
Верую ныне, и присно,
и во веки веков
в твой силуэт, внезапно
возникший из ниоткуда
в пасмурный мартовский день.
В дробь каблуков
в такт биению сердца.
Верую в чудо.
Имя твоё повторяю
медленно и нараспев,
медленно, словно читаю
молитву, как “Отче
наш”. Вначале тихо,
почти про себя,
затем осмелев,
языком касаясь нёба, как неба,
всё громче и громче.
Пристально наблюдаю
за пируэтами птиц.
Чувствую, как прорастают
крылья и за моими плечами.
Верую в пену тяжёлых волос,
в удивлённые взмахи ресниц,
в губы и лоно твоё,
одинокими корчась ночами.
В прикосновение пальцев,
в солнечных глаз глубину,
в тёплые брызги апреля,
в неба бездонную синь.
Между другими, иными,
только в тебя одну
и верую. Ныне, и присно,
и во веки веков. Аминь.
Она как бабочка. Ея
воздушна суть.
Смотрю, дыханье затая, —
боюсь вспугнуть.
Над головою крыльев нимб,
легка пыльца.
Тончайшей линии изгиб —
овал лица.
Парит в оправе облаков.
Ещё виток.
Среди диковинных цветов
сама цветок.
А сердце ноет наперёд,
душа болит.
А вдруг она сейчас возьмёт
и улетит?
Губами
изучаю геометрию твоего тела:
овал лица,
окружность живота,
конусы грудей,
линии бедер.
Девушка спрашивает: «А ты правда поэт?»
«Да», – «А прочти что-нибудь!» – «Ладно».
Читаю: рондо, канцона, сонет…
Слушает. «Надо же, – говорит. – Складно!»
«Складно?» – Улыбаюсь. День выходной
тянется, и у поэта
на душе весна, а за стеной —
осень? Зима? Лето?
День морозный, солнечный, бодрящий.
Выходи на улицу со мной!
Загляни в меня – я настоящий.
Слава богу, я ещё живой.
Я богам языческим подобен.
Мне любое дело по плечу.
Я ещё на многое способен
и ещё так многого хочу:
жить, любить, без удержу смеяться,
совершать ошибки и грехи,
у ночных подъездов целоваться,
песни слушать, сочинять стихи.
И ничто – ни тяготы, ни время —
не остудит моего огня.
Об одном прошу: ты только верь мне
и не останавливай меня!
Нет ни завтра, ни после,
а есть только здесь и сейчас.
И фонарь на углу,
и луна, что над домом повисла,
как и неба слюда,
не имеют значенья без нас.
Ни пространство, ни время без нас
не имеют резона и смысла.
Тихих улиц предутренний сон
и июльский рассвет,
полыхающий жарко
в оконной надтреснутой раме,
и отчётливый твой
на песке отпечатанный след
только здесь вместе с нами живут
и уйдут вместе с нами.
Ну, а я полной грудью дышу
и живу на бегу.
Только крепче стараюсь запомнить
любимые лица.
Что мне делать с любовью моей?
Ни с собой её взять не могу,
ни прохожим раздать —
лишь немного с тобой поделиться.
Вдоль аллей гуляет ветер.
Улиц утренних прохлада.
Мелкий дождь над мокрым садом.
Губы, пахнущие дымом.
Знаешь, мне на этом свете
ничего почти не надо.
Только чувствовать —
ты рядом.
И любить.
И быть любимым.
Когда, открыв глаза, проснёшься ночью,
поднимешься и, не включая свет,
всем существом вдруг ощутишь воочию,
что прошлого и будущего нет.
А есть лишь краткий миг, что мягче воска,
чуть зримый штрих, полутеней игра,
стежок тончайший, узкая полоска,
граница между завтра и вчера.
И станет легче. Скрипнет половица.
Забрезжит утро, будто в первый раз.
И что должно, конечно же, случится.
Немедленно, сегодня и сейчас.
И, внутренне прозрев, за мысли эти
держась как за спасительную нить,
стряхнёшь с себя тяжёлый груз столетий,
отпустишь боль и вновь захочешь жить.