Возвращение

Ерий Влодов (1932–2009)

Пушкин Из книги «Портреты»

«О балы мои далекие!..»

О балы мои далекие!

Колокольца снежный звон!

Неопознанные локоны

В бликах елочных окон…

Зажигали свечи чистые…

Заполняли синевой…

Полонезами лучистыми

Плыли зимы над Невой.

И на санные излучины —

В запах милый, меховой —

Опускался кто-то мученный

С эфиопской головой…

И взлетали галки снежные

Из-под санного ножа!

И была метель мятежная

Оглушительно свежа!

«Когда на клейкий подоконник…»

Когда на клейкий подоконник

Зарю обронит глупый птах,

Когда пастух – сопливый конник

Промчится с гиком на устах

Я буду спать – башкой в тужурку,

В мышином сене и пыли…

Но в оловянную мазурку

Вхожу я с тёплой Натали…

И свечи светятся морозно!

И рыжий гений смотрит грозно!..

Ах, притча века – Натали!

Звенят браслеты грациозно,

И пахнут вольно и берёзно

Запястья сельские твои…

«Светлело, а гусиное перо…»

Светлело, а гусиное перо

Резвилось, как младенец неразумный,

И глаз косил безбожно и хитро

На этот мир – застенчивый, но шумный.

Пищала птаха, тихо зрел ранет,

Сварливый клён под окнами возился…

«Ужо тебе!» – воскликнул вдруг поэт,

И кулаком чернильным погрозился.

«Ужо тебе!» – и весело со лба

Смахнул волос воинственную смуту…

Не знала Русь, что вся её судьба

Решалась в эту самую минуту.

«Слетают листья с Болдинского сада…»

Слетают листья с Болдинского сада,

И свист синицы за душу берёт.

А в голубых глазах у Александра

Неяркое свечение берёз.

Суров арап великого Петра!

А внуку – только детские забавы…

Он засмеётся белыми зубами

Под лёгкий скрип гусиного пера.

«Ребятушки! Один у вас отец!..»

И на крыльце – Пугач в татарской бурке…

А на балах, в гранитном Петербурге

Позванивает шпорами Дантес…

На сотни верст глухой и гулкий лес…

Тебя, Россия, твой изгнанник пишет…

Вот он умолк… А, может быть, он слышит

Прощальный крик гусей из-под небес?!..

Она все ближе – тёплая зима,

Где выстрелы, как детские хлопушки,

Где в синий снег падёт руками Пушкин,

И из-под рук вдруг вырвется земля…

И Натали доложат: «Он убит».

Ей кто-то скажет: «Вы теперь свободны».

И с белых плеч сорвется мех соболий,

И медальон на шее задрожит.

Пробьётся луч весенний, золотой.

И будут бить на празднике из пушки.

И только под Михайловским, в церквушке,

Звонарь встревожит колокол литой…

Ну а пока – туманная пора.

Всё в липкой паутине бабье лето.

И небо – в голубых глазах поэта!

И нервный скрип гусиного пера…

«Под чугунным небосводом…»

Под чугунным небосводом,

Над крестьянским Чёрным бродом,

Где болотом пахнет муть,

Где ночами лезет жуть,

Над безвинной русской кровью,

Над захарканной любовью

Пушкин плачет у ольхи:

Жизни нет, а что – стихи?!..

«Пушкин с Гоголем сидели…»

Пушкин с Гоголем сидели,

Много пили, мало ели.

И, смакуя дым глотками,

Всё чадили чубуками.

Поболтать бы, да о чём? —

Лучше – ноги калачом.

Вдруг ощерился поэт:

Тридцать лет, а проку нет!

Недоступна мне пока

Глубь родного языка! —

По листу перо бежит,

Но – споткнётся, задрожит,

Что кораблик на волне…

Тайну чует в глубине!..

У Великого Хохла

Бровь к пробору поползла.

Усмехнулся? – вроде – нет.

Два кивка – и весь ответ.

Поболтать бы, да о чём?

Гоголь, вроде, не при чём.

Публикация Людмилы Осокиной (Влодовой)


Загрузка...