Альманах «Истоки». Выпуск 16 - читать онлайн

Сохранение слова

В этом году исполняется 105 лет со дня рождения моего отца, Наровчатова Сергея Сергеевича, крупнейшего поэта фронтового поколения (1919–1981). Во время Великой Отечественной Войны он воевал на Брянском и Волховском фронтах, в блокадном Ленинграде, прошёл с боями Прибалтику, Польшу, Центральную Германию. Все военные годы наши поэты, военкоры, стремились поддерживать переписку, узнавали друг о друге и, что невероятно важно, посылали друзьям, близким и родным свои стихи, записи. Особая их миссия была – сохранение Слова. Каждый день мог быть последним, но правда о войне, обо всём пережитом должна дойти до потомков. Фронтовики сами творили Историю. И те, кто выжил, продолжал выполнять свой долг. Мой отец, в одном из стихотворений написал такие строки:

В этой публикации хочу представить трёх поэтов, поскольку сохранены исторические письма двух из них. Формат данной публикации не позволяет расширить этот список. Что означали друг для друга эти люди, читатель оценит. Речь идёт о Давиде Самойлове и Ольге Берггольц. Замечательный поэт Виктор Боков был связан с отцом уже в мирное время дружески, а, главное, не таким частым даже у поэтов – общим интересом к фольклору, оба в этом были мастера и сохраняли не просто Слово, а его народные, исконные традиции.

Теперь напомню читателю самые основные данные об этих поэтах.

Давид Самойлов (настоящая фамилия – Кауфман) (1920–1990) Теперь всему миру известны его строки:

1961 г.

Поэт, переводчик. Во время Великой Отечественной Войны был рядовым бойцом, разведчиком; на войну пошёл со студенческой скамьи добровольцем.

Ольга Берггольц (1910–1975)

Во время войны – она в осаждённом Ленинграде, где создала свои поэмы «Февральский дневник» и «Ленинградская поэма» (обе – в 1942 году). На гранитной стеле Пискаревского мемориального кладбища высечены слова поэта: «Никто не забыт, и ничто не забыто».

Виктор Боков (1914–2009)

Собиратель, творец и пропагандист русского фольклора. То же можно отнести к современной русской частушке. Опирался на традиции Кольцова, Есенина. Замечательный поэт-песенник: «Оренбургский пуховый платок» и др. В то же время – автор глубоко серьёзных, даже трагических стихов, где высветилась и тяжёлая часть его биографии.

Письмо Давида Самойлова к Сергею Наровчатову (1944)

Дорогой Серёжка! Поздравляю с прошедшими праздниками. Чорт (так в тексте. – Н.П.) знает, может и впрямь мы скоро увидимся. Вот бы было чудно; мы дёрнули бы доброго бимберу и трепались бы сутки, двое, вместо того, чтобы обмениваться бумажными «соображениями». Всё равно их все не упишешь.

Насчет Борькиных «трёх вариантов» – третий меня не устраивает. Второй – это если жрать будет нечего. Но всё равно, если я выберу второй, то только, чтобы доконать себя на первом.

То, что ты пишешь о своём «русском» цикле, как о «тактической» линии – совершенно правильно. Скажу даже больше – я вижу в этой твоей линии возможности для перерастания в нашу общую «стратегическую» линию. Нашу «стратегию» я вижу достаточно широкой для того, чтобы не предписывать никому манеры мыслить, выбирать слова и образы. Важно единство убеждений, цели, веры, принципов. Я думаю, что оно у нас есть и будет всегда. В этом наша сила.

О теме России и об интернационализме в литературе я думал в разных планах, и у меня сложилось вполне определённое убеждение по этому вопросу.

Осознавая себя как новое явление в искусстве (мои мысли об эстетике касаются всего искусства в целом), мы, прежде всего, должны осознать себя как явление русского искусства. На это есть ряд причин. Я не останавливаюсь на самой внутренней из них, т<ак> сказать, природной, что мы суть русские люди, люди, воспитанные Россией. Это лежит в самой основе нашего искусства.

Дело в том, что нынешний этап развития искусства ещё немыслим вне конкретных национальных форм. Может быть, искусство «космополитическое» по содержанию, для «космополитической» формы ещё нет достаточных исторических оснований.

«Письмо о восьми странах» – превосходная вещь. Комплименты ей не нужны. И ты знаешь, что мы привыкли говорить друг другу любую правду.

Целую тебя и жду новых писем.

Твой Д.

P.S. Праздновал я довольно бурно – после этого даже болел три дня. Получил маленькую медаль.

Д

<На письме-треугольнике:>

П. П. 57872-А

С. Наровчатову

__________________________

П. П. 42264 Д. Кауфман

<Три штемпеля с датами:>

17 11 44

18 11 44

4 12 44

<Штамп:> Просмотрено военной цензурой 06550

Это отношение Д. Самойлова к моему отцу продлилось до конца его жизни и было взаимным. Более того, оно в какой-то мере перенеслось и на меня. Когда несколько лет спустя, я обратилась к нему с просьбой принять участие в книге воспоминаний о Сергее Наровчатове (в чём принимала горячее участие редакция журнала «Новый Мир», и сама идея была, и, позднее, сбор материала именно бывших коллег моего отца), Давид Самойлов ответил мне письмом, которым я могу гордиться. Сама книга вышла в 1990 году: «С. Наровчатов в воспоминаниях современников», Москва, Сов. писатель. С моими воспоминаниями Давиду Самойлову дали ознакомиться ранее, в какой момент, я не знаю. Приведу его письмо, с которого и началась наша недолгая переписка. Хотя лично с ним я была хорошо знакома задолго до этого, и он даже пытался однажды помочь мне в одном актёрском мероприятии, совершенно независимом от моего отца. И, после его ухода из жизни, я посвятила ему стихотворение, которое назвала «Свет со стороны». Его творчество мне очень близко. Это был человек очень деликатный, с постоянным мягким чувством юмора, удивительно комфортным в общении. По крайней мере, таким он был для меня. В их общей молодости, моя мать, Нина Воркунова, оценила его очень высоко, когда он ещё никому не был известен, ещё до войны. А теперь, наконец, приведу его письмо ко мне.

Из Письма поэта Давида Самойлова Ольге Наровчатовой, дочери Сергея Наровчатова

27.11.86

Пярну

Дорогая Оля!

Спасибо за письмо. Сам давно собираюсь написать тебе, ибо часто думаю о Сергее, ты – его живое продолжение. Нет только привычки с тобой говорить. Надо бы её завести.

Хотел похвалить тебя за воспоминания об отце. Это лучшее, что о нём написано. Сам я никак не закончу начатого. Несколько раз принимался, а всё не получается. С таким же трудом пишет Лена Ржевская, но она, кажется, ближе к результату.

Мне бы хотелось описать Сергея в контексте с людьми, с которыми он рос, в соотношениях со временем. Мы ведь не всегда жили рядом, но всегда вместе.

Мы не только дружили умами, но и любили друг друга. В последнюю нашу встречу Сергей сказал:

– Мне тебя физически не хватает.

Наверное, я всё же к январю соберу свои записи. Пусть будет не целое, а несколько отрывков. Не знаю, успею ли написать целое.

Когда будешь составлять том собрания сочинений с письмами, могу дать тебе письма ко мне пярнуских лет. Но с возвратом. Есть ещё одно-два письма военного времени в моём фонде в ЦГАХИ.

Милая Оля! Твою жизнь по письму представляю себе. Сочувствую и понимаю. У меня к тебе – ответное чувство, вроде отцовского. Не забывай нашей взаимной тяги и обязательно пиши. Твои стихи хотел бы узнать, но только не присылай их мне – читать трудно. Лучше я тебя послушаю, когда буду в Москве в конце января. Если захочешь, звони мне в Пярну (8-014-44-42-780).

Дочь твоя мне очень нравится. Генов в ней заложено уйма. Вдруг из них образуется что-то необычайное.

В Москве подарю ей свою детскую книжку «Слонёнок пошёл учиться», если у вас её нет.

Живу я в отдалении от страстей внешних, тем и спасаюсь.

Рядом море.

Будь здорова. Скажи энергичной Теркелян, чтобы подождала.

Обнимаю тебя.

Твой Д. С.

Письмо Ольги Берггольц Сергею Наровчатову

Из письма Ольги Берггольц

г. Вильянди 12/VIII-45

Милый Серёжа!

Получила твою открытку с сообщением о том, что остаёшься там надолго и с обещанием письма – 18 июля, в день своего отъезда из Л-да. Я уж совсем после того, как Ты не ответил на три (3!) моих письма, решила, что ты зазнался и решил раззнакомиться со всеми не орденоносными знакомыми, и потому твоя открытка обрадовала меня.

Но в тот день мы уехали в некий городок Вильянди, откуда пишу и сейчас – на отдых. По приезде же сюда я буквально душевно развалилась на части, – такой сильной оказалась реакция на отдых после 4 лет непрерывного труда, да в особенности последних диких месяцев. Я тупо глядела на природу и паслась, паслась, паслась на траве и лишь недавно начала приходить в себя. И, кажется, уже относительно пришла. Но и сейчас я не могу ещё написать что-либо глубоко-принципиального, кроме того, что очень хорошо отношусь к тебе! Скажи, ты вполне доволен существующим своим положением? Не хочется ли тебе, в связи с капитуляцией япошек, принять цивильное положение, всерьёз заняться литературой и т. д. Мне думается, что пора. Воевал ты достойно, славно и полном смысле – с младых лет. Каковы же перспективы сейчас? М. 6. я могу чем-либо помочь тебе? Я, правда, смыслю в этих делах постыдно-мало, но ты напиши, м. 6. надо с кем-либо поговорить или что?

15 мая с/г видела твою милую, чудесную маму, она была на моём вечере в Лит. музее, потом мы ходили с ней, говорили о тебе. Она сказала, что ты прислал ей очень хорошие стихи, – почему не пришлёшь мне?

Она собиралась что-то предпринять, но не знала ещё твоего отношения к этому… В общем, с нетерпением буду ждать известий от тебя по этому поводу, стихов и т. д.

Ну, о себе я, собственно, всё написала. Отдых кончается, через неск. дней вернёмся на Троицкую. Дошёл ли до вас 5–6 № «Знамени», там моя поэма. Мне очень хотелось бы, чтоб ты прочёл и высказался. Вообще она ещё до опубликования возбудила в лит. среде много разговоров. Одни отнеслись с раздражением – «повторенье», «гиньоль», «почти бесстыдно», – другие, – многие, и среди них, напр. Такая строгая дама, как Е. Усиевич, – с восторгом, – и ряд из этих чит. заявил, что это – «единственное продолжение линии Маяковского», в смысле «Бесстрашной исповеди личности», и т. д. Мне очень занятно, что скажешь ты… Что же касается упрёков в «повторении», то в поэме (написанной, конечно, очень «старомодными стихами») я сама об этом заявила, говоря о себе и Ленинграде:

В общем, читай сам. Если нет журнала, я пришлю тебе рукопись или даже твой сборничек, – он, кажется, уже вышел. И в нём должен быть портрет, – если они его не испортят клише, – очень хороший и похожий.

Сколько мы опять с тобой не виделись? Более 1,5 лет? Юрка написал потрясающую и предерзостнейшую диссертацию, в сентябре защищает.

Целую нежно, пиши и не зазнавайся.

Адрес тот же.

Ольга Берггольц сыграла в жизни моего отца очень важную роль – и в общественном, и в личном плане. Лучше всего написал об этом он сам в своем глубоко личном «Ленинградском дневнике», по его определению. Кстати, оригинал этого дневника, также, как и данного письма, передан мной в дар и на постоянное хранение в Пушкинский Дом РАН, в С.-Петербурге. На той же основе там и другие документы – письма фронтовых лет, фото и автографы, и те, что относятся к окружению отца в разных временных отрезках. Это важно, так как подарено это в рукописный отдел, а это тоже Сохранение Слова.

С фронта мой отец писал Ольге Берггольц буквально рвущие душу стихи и письма, делился горем утрат и радостью Побед. Вот несколько строк из письма к Ольге: «29.IV. 1942 Оленька! Твоё письмо потрясло меня. Земной поклон тебе и твоему Городу. Мне трудно писать – так я ошеломлён тобой. Знаешь ли сама – что ты? Ты снова уехала туда. Я руку закусил, когда прочёл, в глазах темно стало. И всё-таки, это правильно, справедливо. Красивая ты моя! Сейчас, что ни день – это лист из книги Бытия».

Меня представила Ольге Берггольц моя бабушка Лидия Яковлевна Наровчатова. Я была подростком. «Серёжина дочка», – сказала бабушка. Ольга Берггольц была на 9 лет старше моего отца. Мне она показалась изнурённой. Она взглянула на меня бегло, но внимательно и ничего не сказала. Видимо, я была для неё, прежде всего, дочь Нины Воркуновой, в прошлом горячо любимой моим отцом. Они друг другу не симпатизировали.

Нина Воркунова – первая жена моего отца, покинувшая его, имела для этого повод, чего не хотел признавать муж. Позднее Ольга Берггольц пыталась даже выступить примиряющей стороной, но крайне неудачно. О неуместности этого можно быстро догадаться, если прочитать тот самый «Ленинградский дневник», где очень подробно отец описал то, что тогда в 40-ые годы было в его личной судьбе и как они все по-разному всё понимали. Сохранившуюся часть этого «Ленинградского дневника» я опубликовала в составленной мной книге «А главное, дул береговой ветер». Она вошла в издательскую программу Правительства Москвы (М. ЗаО Московские учебники – СиДипресс 2010, —272 с.) с моим предисловием.

ЭПИЛОГ

Вся эта публикация посвящена 105-летию со дня рождения Сергея Наровчатова, и хочется завершить её, вопреки всему, легко и даже весело. Хочется, по аналогии, вспомнить давно ушедший в прошлое, прекрасный Юбилей, на котором прозвучала балалайка поэта Виктора Бокова. Интересно обратить внимание на дату написания – 1979 г., 60-летний Юбилей отца. Знаменательно, что в частушках отражены разные этапы и события жизни друга. А заканчивается, заметьте, именем Александра Сергеевича Пушкина! И все герои этой публикации, по большому счёту – Победители. И жизнь прошла не зря.

Виктор Боков

Под балалайку

На 60-летии Сергея. Наровчатова в Политехническом

5 октября 1979 г.

Не пойду я на гулянье,

Некогда с девчатами,

Я пойду на юбилей

Сергея Наровчатова.

Шесть десятков – ой, ой, ой!

Шесть десятков – ай, ай, ай!

Мне, Серёжа, много больше,

Так что ты не унывай.

Ах да ох, да ух, да эх!

Это междометия.

Догоняй, Сергей Толстого

В смысле долголетия!

Незаметно мы, Серёжа,

Стали очень взрослыми,

Твой герой Буслаев Вася

Мне, как близкий родственник!

Юбиляру выпадали

Времена суровые,

Как солдат, Сергей достоин

Похвалы Суворова.

Я по озеру на лодочке,

А лодочка в камыш,

Ты, Сергей Сергеич, в классиках

Три дня уже стоишь!

Посидим с тобой, Серёжа,

Возле нашего пруда,

Я считаю это можно:

Ты теперь герой труда!

Ты, Серёжа, возглавляешь

Учрежденье бурное,

«Новый мир» почти планета,

Но литературная!

О тебе, Сергей Сергеич,

Скажут критики потом:

Был он сразу океаном,

Человеком и китом!

У тебя годков, Сережа,

Полная коробочка.

Пожелать тебе чего же?

Дай-то Бог здоровьичка!

Мы кончаем петь частушки,

Пусть Сергей лидирует,

Александр Сергеич Пушкин

Нам поаплодирует!

26 сент. 79 г., София, Незабравка,

3 окт. 79 г., Переделкино