Алтай. XXI век. Поэзия - читать онлайн

Где родился – там не пригодился.

Дом растаял в пасмурной дали.

Помнишь, как безудержного Нильса

Гуси недолётные несли…

Как имён зачёркнуто немало

На полях истории простой…

Как меня чужбина обнимала

Холодом, презрением, пустотой.

Всех спасал, да сам не изменился —

Прижилось заклятие во мне.

И всё больше превращаюсь в Нильса,

Никому не видимый вовне.

Сгинул Мартин, канула империя…

Крысы атакуют небеса.

И в руке остались только перья —

Мне вовеки их не исписать.

А накануне Третьей мировой

Ты занята вечерним макияжем,

А я в делах привычных – с головой.

Мы были здесь, нам это не впервой…

И час придёт. И мы привычно ляжем.

И простыни привычно изомнём.

Тела блаженно вымоем под душем…

Нам хорошо с тобою день за днём

Не вспоминать о прошлом и грядущем.

Чтоб кофе растекался по нутру

И в чистом доме зеркало лучилось.

И мусорщик приедет поутру

По расписанью – что бы ни случилось.

В городе ветер. Птицы навылет…

Мёрзнущий хочет не хочет, а выпьет —

Холодно жить.

Холод порвал струну на гитаре,

Холод сдавил водосточной гортани

Ржавую жесть…

И ты, спеша по краешку тепла,

На миг забудешь здешние дела.

И то, как ты тогда не умерла,

И то, как ты ждала меня три тысячи дней.

И кто я, чтобы лгать, что ты напрасно строга,

Что недолга зима, моргнёшь – и вся недолга…

Зима пройдёт, но вечные не сгинут снега.

Теплей уже вовек не станет – лишь холодней.

В городе ночью мысли – на вырост.

В баре напротив водка навынос —

Кто ж не возьмёт,

Если не греет, даже не светит.

Что ж ты, куда ты – слёзы на ветер,

Брови вразлёт…

Постой, взгляни на небо, не спеша,

Вздохни – и ты увидишь, как душа

Взлетит морозным облачком туда,

Где тлеет обманувшая звезда.

Где мы – юны, красивы и глупы —

Вдвоём на зов раздвоенной судьбы

Спешим… И нам вослед из темноты

Моргают разведённые мосты.

Спички сгорали, спицы сновали,

Мы не играли – мы убивали

Времечко влёт.

Бейся не бейся – стрелка не дрогнет.

Бойся не бойся – время не тронет.

Время небольно, тихо догонит,

Нежно убьёт.

В городе N беспамятно вьётся багровый плющ.

Ищет на ощупь прошлое, а на пути – стена.

Так на коленях пьяница шарит упавший ключ…

Сколько б ни длились поиски – плоскость всегда одна.

В городе N безвыходно станешь самим собой.

Я с фонарём и с компасом в нём потеряться смог.

Здесь по пустынным улицам дождь моросит слепой,

И утопают в зелени стены его домов.

Плющ не сдаётся, тянется мокрою пятернёй…

Он архаичен в нынешнем, как в алфавите – ять.

Часто стою и думаю, взгляд подперев стеной:

Если б не эти веточки, камню – не устоять…

В городе N, непонятый, всяк по колено ввяз,

Не изменяя плоскости, жизнь вспоминая вскользь.

Плющ проникает в комнату, но не находит нас

И обвивает бережно камня неровный скол.

Этот песок запёкшийся, надписи на стене,

Выбоины и трещинки помнят его листы…

Так я в ночи, испуганный, шарю рукой во сне

И, задевая тёплое, верю, что это ты.

Остановись, мгновенье, ты прошло.

Нет времени понять, что с нами стало.

Стекаем незаметно, как стекло.

Блудим, как заблудившееся стадо.

Но всяк в толпе умрёт особняком,

Устав от снов – несбыточных и странных.

В России, где светлело от икон,

Отныне лишь иконки – на экранах.

Их бледный отсвет в мыслях и глазах.

Нерусский слог сквозит в любом глаголе…

И я смотрю, вернувшийся назад,

На эту казнь – зевакой на Голгофе.

Пока страна, вздыхая тяжело,

Спасенья ждёт – от Бога ли, царя ли…

Остановись, мгновенье, ты прошло —

Пока мы сдуру вечность примеряли.

Я ль не препинался о законы,

Я ли эти пни не корчевал,

Превращая изгородь загона

В накрепко сплетённые слова…

Осознанья нету и в помине.

Я ли взгляд не вперивал в зенит,

Восклицая: «Господи, помилуй!» —

Будто это Он меня казнит…

До содроганья, до срыва…

Вижу отдушину – шасть!

Я задыхаюсь, как рыба,

Впрок не умея дышать.

Я до пьянящего жадный,

Как вертоградаря жом.

Взрежьте мне красные жабры

Ржавым консервным ножом.

Я посвящению верный —

Блажь благодарнее вин.

Взрежьте мне красные вены —

Ветви матёрой любви.

Если не допил до донца,

Если с ума не сойду,

Знаю – мы снова сойдёмся

В грешном бессонном саду.

Там, где терновником колким

Ужас ползёт по стенам,

Все гефсиманские кошки

Станут завидовать нам.

Где в колыбели из мяты

Всё неспроста – поделом

Ложью уста не разъяты,

Спаяны руки теплом.

Где, заплутавший, ко мне ли

Брёл неприкаянный Бог…

Не сострадая, из лени,

Мне перебили колени.

Чтоб никуда не убёг.

В черепа ступе вращая анапеста пест,

Смотришь – как лес увядает божественно женственно…

Если и явится с неба какой-нибудь перст —

Не ошибёшься в земном толковании жеста.

Все полушарья обшарив, угла не найдя,

Где приземлить свою душу – транзитную путницу,

Ты говоришь – у меня всё в порядке… Но я

вижу сумятицу и никчемушную путаницу.

В ярмарке судеб куда тебе с нимбом ярма…

Груз не облегчишь – да только натерпишься сраму и

жизнь по листочкам раздаришь – раздашь задарма,

чтоб, как подросток, кичиться глубокими шрамами.

Рядом с тобою и я заклинаю слова,

Чтоб для тебя извивались, жалели и жалили.

Дудка стара и мелодия эта слаба

Миру поведать – о чём умолчали скрижали…

Только в дрожании пальцев, мерцании нот,

В том, как звучу невпопад в эту пору осеннюю,

Прячась от холода, блудное сердце найдёт —

Нет – не спасенье…

спасительный призрак спасения.

…от безысходности кутаясь в чувство вины,

куришь, отважно сутулые сутки ругая…

Словно никто тебе страх не подмешивал в сны,

словно тебе не ясны ни одна, ни другая —

сущности этих скитаний – когда поутру

хочется просто пожить… А с полудня – досада…

Словно никто твою тень на девятом ветру

не продырявил листвою продрогшего сада.

У нас не до романтики – драконы

Жиреют не по дням, а по часам.

И щёлкают зубами дыроколы,

И оборотни рыщут по лесам.

У бургомистра пассия сменилась —

Об этом заголовки всех газет.

Я проворонил бал и впал в немилость

За то, что не явился поглазеть.

Война идёт. О ней давно б забыли,

Когда б не дорожали потроха.

Я прочитал намедни два стиха,

Ждал критики, но все на них забили…

Шестого дня влюбился поутру.

Блистал пред ней умом, глаза мозолил…

Гадалка мне сказала, что умру.

Жена зашила дырку на камзоле.

Святая кротость, бедная моя,

Тебе со мной час от часу не легче.

Я б изменился так, чтоб я – не я,

Но от себя живых, увы, не лечат.

Одна лишь смерть… Но только не весной,

Когда бурлит шампанское сирени

И ангел мой в юдоли неземной,

Закрыв глаза, играет на свирели.

Пусть я умру в каком-то ноябре,

Помянутый насмешками и бранью —

Как будто я весенней гулкой ранью

Не пролетал на пушечном ядре…

Натешатся, ославят за глаза,

Для сплетен не отыскивая повод.

И только ты… Ты будешь знать и помнить.

Но ничего не сможешь рассказать.

Как сошёл на землю, разом всё позабыл.

Стал подрядчик в порту, а болтают – был моряком…

У его Ассоли в глазах звёздная пыль.

У портовых шлюх на сосцах – ром с молоком.

У него в подвздошье с утра длинная боль,

И зимою белая даль из его окна.

И потёртую жёлтую карту его Ассоль

Достает вечерами, сжигая свечу одна.

Он морочит девицам голову, их отцов

Обдирает ночами в покер, впадая в раж…

У червовых дам на губах порт не обсох,

Но у их королей в головах – лишь звонкая блажь.

Он секстаном колет орехи, а свой журнал

Судовой превратил в оружие против мух.

И когда не зол, величает Ассоль – Жена!

И Ассоль, улыбаясь, ему отвечает – Муж…

Он живёт свою жизнь, будто выиграл ночью две.

И чего ж его ждать – ведь не Нельсон, не Ушаков…

Но рассвет не наступит, покуда не скрипнет дверь.

И Ассоль не уснёт, не услышав его шагов.

У ангела огни на

изношенных крылах

У ангела ангина,

и он не при делах.

Карниз полночной крыши,

цемент да кирпичи…

Сидит, со свистом дышит.

Молчит.

Иные верят Ванге,

другие – никому.

А мне мой честный ангел

молчит в ночную тьму

О всех прогнозах свыше —

чего не миновать.

И не нужны на крыше

слова.

Главой увяз во мраке,

стопой колышет мрак…

К чему слова и враки —

понятно всё и так…

Из мрака мы взрастали,

чтоб вновь в него врасти…

Что между – лишь детали

пути.

Мы ангелу сродни, за

одним, пожалуй, «но»…

Мы все шагнём с карниза,

когда нам суждено.

Стряхнём ненужной пылью

багаж минувших лет…

Но у него есть крылья

и свет.

О вымысел… Обманчиво тонка,

В любой тени таится паутина.

Вот в кружевах надменная рука

Плывёт, как шах под сенью палантина.

Но страшно прерывается строка

Сонета – хищной кляксой паука.

Пока интригой тешится толпа

(Ей всё одно – галёрка иль галера…).

Заметь, как предсказуема тропа

Поэта с появленьем Кавалера.

Затмив былую славу бакенбард,

Гарцует к Натали кавалергард.

О, как мы непростительно глупы,

Когда, своим целуя музам ручки,

Не зрим, как подступают из толпы

На выстрел к нам красивые поручики…

Как царственным движением руки

Поэтских дам уводят мясники.

Мне выкрикнут и ложа, и партер

Про душу в клетке тягостного быта,

К тому ж – недоказуем адюльтер…

Но разрешите (ибо прав Вольтер)

Мне прошептать – всё это было, было…

Скрипит перо, и с новою женой

Случается блондин очередной.

Мне возразят матёрые козлы

И жёны их – матёрые овечки,

Покуда спят на бархате стволы

И, чёрен ликом, едет к Чёрной речке

Поэт. Туда, где, выкушав шартрез,

На птичках репетирует Дантес.

Я всё себе подробно объясню,

Я разложу все выводы по полкам,

И всякого ничтожную вину

Я вычислю. Не веря кривотолкам,

Истрачу век, пытаясь разглядеть

Отметки на невидимом безмене,

Чтоб доказать рассудку, что нигде

И никогда, подвластная звезде,

Расклад судьбы измена не изменит.

И лишь с одним смириться не могу,

За всех и вся фатальностью слепою

Увидев сквозь вселенскую пургу,

Как Пушкин умирает на снегу,

Над вымыслом облившийся слезою…

От любимых повеяло холодом,

Иль в себя надоело играть…

Ибо все мы под Боингом ходим —

Как сказал мне один иммигрант.

Кто нездешний не только по говору —

Знай, свой ужас держи в кулаке…

Ходят люди чужие по городу.

Говорят на чужом языке.

Я ли, чуждый неоновым сумеркам,

По имперской аллее бреду.

Не греша многословием суетным,

Навлекаю молчаньем беду.

Навлекаю с рассвета до полночи

И в ночи повторяю опять:

«Помоги мне, Всесильный, Беспомощный,

Промолчать. Промолчать. Промолчать».

И вновь, и вновь любовь рифмую с болью,

Ведь нас, безумцев, хлебом не корми…

И дразнит Бог последнею любовью,

И зреет сумасшествие в крови.

О, я сходить с ума имею навык —

Мучительно, надрывно, постепен…

…но сам сойду, подталкивать не надо

На шаткую последнюю ступень.

И стоя на последней, обречённой,

Над чёрным средоточием судьбы,

Я сам сосредоточенным и чёрным

Пребуду в муках внутренней борьбы.

И мне на миг привидится, приснится,

Что смерть неповторима и легка…

И надо мной карающей десницей

Господь на миг раздвинет облака.

И, видя изменения палитры,

Я потянусь к несбыточной мечте.

И обращусь не в робкие молитвы,

Но в жаркий шёпот, шёпот в темноте.

Покуда мига зыбкое богатство

Мерцает, как последний флажолет…

Позволь не испугать, не испугаться,

Не отшатнуться и не пожалеть.

От осознания утраты —

До осознания вины

Мы бесполезны, как солдаты,

Не пережившие войны.

И долог день, и век короток,

И всё бессмысленно кругом.

И дух один, как зимородок,

Листает сумерки крылом

В краю, где нет родных и близких,

В юдоли грешной и больной,

Где холодны, как обелиски,

Стоят покинутые мной.

Без печали не быть печальнику.

Жизнь бессмысленна. Боль тиха.

И у ночи глаза по чайнику,

А заварки – на полстиха…

Как вам всем там живётся, дышится?

Да и дышат ли, право, там…

Видно, снова мне не допишется

И до сроку лежать листам,

Как февральское поле белое,

Где стою я один в тоске.

И с собой ничего не сделаю,