Вечером молчащий до этого телефон меня предаёт. За сутки я почти уверила себя, что Максим спросил номер просто так. Что ничего не случится, мой мир выстоит, переживёт и эту напасть. Я перестаю прятать телефон под подушками и сторониться его, когда в укутанную вечерним светом квартиру врывается звук входящего сообщения.
В этот момент я стою у плиты, руки с мелко нарезанной картошкой дёргаются, обсыпая кухню осколками. Замираю посреди картофельной катастрофы и хочу провалиться хоть куда, лишь бы не пришлось смотреть на экран. Именно в это мгновение я впервые чётко осознаю, что хочу и не хочу одновременно узнать, что там написано.
Будь я нормальной… Мне кажется, я могла бы мечтать о таком внимании. О разговоре, переписке, быть может, даже встрече с человеком, который… Продолжение этой мысли я запрещаю себе думать. Я не нормальная. Я не могу желать и получать то же, что другие люди. Для меня это очередная опасность, новое испытание – и не больше.
После сессии с психологом мне стало лучше, ощутимо лучше. Но этот путь так далёк, что я не вижу ему конца. Жизни не хватит, чтобы моё "лучше"стало похоже на обычную жизнь, если такое вообще возможно.
А поэтому нет и ещё раз нет. Я должна слиться как можно аккуратнее. В конце концов, именно в этом я профи. Сливаться мне удавалось всегда, тем более в переписке это ещё проще, чем в живом разговоре. Я справлюсь, сегодня я справлюсь со всем.
Чувствую, как запертое в чулане сердце не хочет со мной соглашаться, и стучит всё сильнее. Но ведь этого чулана не существует?
Сметаю картошку в мусорное ведро, выключаю плиту и бросаю до завтра идею о готовом супе на всю неделю. Можно обойтись и растворимым. Медленно иду в комнату, сажусь на потрёпанный диван, скрывающий в пыли под собой мои тайны, включаю ещё один светильник – ближайший, до которого могу дотянуться, в виде луны на деревянной подставке. Белые лучи разбавляют жёлтое царство.
И только тогда достаю телефон, разблокирую экран. Сообщение, действительно, пришло от Максима. Только это не текст, а файл в Телеграме. Решаю, что тянуть не имеет смысла – чем дольше я оставляю его непрочтённым, тем больше вопросов у него будет. Чем раньше я начну, тем больше времени будет у меня до утра понедельника, когда снова придётся смотреть ему в глаза. Если повезёт, то совсем не придётся…
Открываю диалог, сообщение отражается прочтённым, мой таймер начинает тикать. Файл, который он отправил мне вместо приветствия – это музыка…
Я никогда не слушаю музыку. Если она играет в транспорте или на улице, я быстрее прохожу мимо, закрываю уши, стараюсь отвлечься. И совсем, совсем никогда не включаю её сама. Можно сказать, что я боюсь и её тоже. Исключение составляет только музыка в кино – когда на фоне картинка, живое действие, которое подстраивается под мелодию, она кажется безопаснее.
Не знаю, насколько быстро музыка, которая вызовет сильные эмоции, утянет меня в трип. Возможно ли это в принципе – я никогда не проверяла. Но в моём случае лучше остаться в неведении, чем напороться лишний раз. Никогда не чувствовала в себе желание включить музыку и слушать, заставки сериалов не в счёт. Иногда я их не пролистываю.
Смотрю на трек в смешанных чувствах. Могу закрыть и сделать вид, что его не было. Могу почитать текст, и этого будет достаточно, чтобы понять скрытый намёк. Могу честно сказать, что мне такое не нравится, и получить ещё один шанс оттолкнуть Максима. Могу…
Дрожащей рукой нажимаю "плэй". Тихая музыка наполняет не комнату, а моё нутро. Она по капле падает сразу туда, не встречая никаких преград. И крохотные молоточки бьют по струнам не рояля, а самой души. Потом к мелодии добавляется мужской голос с лёгкой хрипотцой…
Я не падаю, я растворяюсь в потоке, мягко качаюсь на волнах, закрываю глаза. Снова хочется плакать, но слёз больше нет. Во мне не осталось воды, соли, страхов, боли. Пусть на краткий миг, но прекрасная мелодия выносит из меня все эмоции, оставляя их плавать вокруг, почти не касаясь моего сердца в чулане. Оно бьётся упоительно медленно, почти сладко, в такт музыке.
Ускоряется лишь на одной строке. "You just need to heal, Make good all your lies…"[1] – я снова пугаюсь как пойманный за руку вор. Человек, перекинувшийся со мной едва ли десятком слов просто не может знать меня настолько глубоко. Ведь не может?!
Но потом чарующий голос успокаивает меня вновь. Sleep, sugar… Sleep, sweetie… Как давно мне не было так спокойно. Так уютно в своём одиночестве, куда на мгновение прорвался чужой голос. Like waves of sweet fire, you're safe within…
Когда последняя нота затихает, ещё долго сижу оглушённая. Это было так красиво, что не хочу больше подбирать слова для своих ощущений.
В этот же момент приходит новое сообщение от Максима.
"Спокойной ночи, Алиса. Пообщаемся завтра?"
Я не хочу отказываться.
Утром я распахиваю шторы, впервые в жизни делаю это в воскресенье. Мне нужен глоток мира извне, маленький шаг наружу, чтобы смириться с неизбежным. Сегодня мой дом не моя крепость, и тут будет звучать чужой голос, пусть и через буквы.
Это совсем не то, что было с Кроликом. Максим реальный, настоящий, живой. Я увижу его завтра, наш разговор что-то может изменить в однообразной череде ежедневных "привет". Оборвать или… Не важно. Я всё ещё не хочу отказываться от этой возможности. Если вечером я ещё могла посчитать своё решение импульсивным, то здесь и сейчас, при свете дня, я чувствую, что хочу этого разговора.
Хочу. И гори оно всё огнём.
Солнечный свет заливает моё маленькое убежище. В окно смотрят другие дома, нависающие надо мной, другие жизни, другие люди. И бесконечно голубое небо, которое не рассекает ни единое облачко. Приоткрываю форточку и впускаю вместе с образами звуки улицы. Удивительная погода, удивительная осень, и яркие краски, которые до сих пор не дают мне покоя.
Этим утром красиво всё вокруг. И даже сердце продолжает отстукивать ритм вчерашней мелодии. Я открываю дверь чулана и позволяю ему быть.
Обжигаюсь о сковородку, в которой жарю яичницу, но боль не мешает мне. Скорее напоминает, что я жива. Я чувствую, думаю, существую. Что я сама – нечто большее, чем сгусток страхов, правил и безумных трипов. Кажется, ещё один крохотный кусочек пазла возникает на столе передо мной. Я не знаю, где его место, но очень хочу найти.
Ставлю на свой реальный стол цветастую тарелку с подгоревшими яйцами. Цветы на белой тарелке синие, на скатерти – красные, огромные. Такие же на вышивных кухонных полотенцах, которыми я пользуюсь. На самом деле, уже ничего из этого не белое, как и сама кухня, когда-то бывшая именно такой. Со временем она посерела, испачкалась, пошла жёлтыми разводами. Будет странно сказать, что прежде я не замечала этого?
Ни кричащих цветов, ни бело-серого, ни разводов. Это была просто кухня, на которой я иногда ела и готовила чай на утро. Ещё реже я её убирала, но при этом продолжала не замечать. Я настолько не живу в мире вокруг, что на мгновение меня охватывает ужас. Но тревожное спокойствие этого утра сглаживает все углы.
Отмечаю цветы и скатерть, пока ем недосоленные яйца. Думаю, попробовать заказать посуду, пусть в этом доме появится что-то действительно моё.
Телефон просыпается и вибрирует. Глотаю слишком большой кусок и долго кашляю. Не сразу беру его в руку, оттягиваю тот момент, когда хрупкая магия этого странного утра может рухнуть. Дышу глубоко, и какая-то новая, неопознанная часть меня внутри танцует.
Максим: Что за твоим окном?
Страх отступает, и приятное тепло вчерашнего вечера обволакивает меня пушистым пледом. Кутаясь в него, подхожу к окну и почти не чувствую холодных дуновений из открытой форточки. Кажется, улыбаюсь…
Алиса: Золотой пожар. Он раскрасил серую улицу одинаковых многоэтажек и замёл листьями дороги.
Максим: Недолговечный, как бабочка-однодневка, но оттого ещё более прекрасный. Все вещи, которые кончаются – прекрасны, потому что конец учит нас их ценить.
Алиса: Разве конец – это не грустно?
Максим: Грустно. Но ведь за ним всегда следует новое начало. Это приятная грусть. Твой пожар за окном отцветёт, а потом его укроет снежный вихрь, который будет блестеть на солнце. За ним всё родится вновь.
Ещё одна мысль капает во внутреннюю копилку. Могу ли родиться вновь я?
Максим: И часто ты смотришь на жизнь только через окно?
Вот так просто, совсем не зная меня, он попадает в точку. Если бы я могла – я бы и окном не пользовалась. Смотреть на то, что тебе недоступно – это неприятная грусть.
Но пальцы уже спешат вместо меня вывернуть наружу ещё один кусочек правды. Они совсем перестали слушаться, будто в последние недели ими управляю не я.
Алиса: Чаще, чем стоило бы…
Максим: Ты сама как осень. Не та яркая, что сейчас за окном, а глухой ноябрь, закрывший дома на все замки, погрузивший серую улицу в туманный полумрак. В ожидании, когда снег укроет твои следы.
Молчу. Смотрю в окно, как ветер поднял упавшие листья, и солнце ярко играет в оранжево-красном танце. Так ярко, будто он будет длиться вечность, и конца этой игре не будет…
Максим: Извини, я не хотел тебя обидеть. Поздняя осень – притягательная и таинственная пора.
Алиса: Тогда ты февраль. Вьюжный, пронизывающе холодный и отчуждённый. Февраль, который скрывает, что скоро придёт март и капель.
Максим: Ха, один-один. Но я совсем не такой, Алиса.
Теперь моё имя звучит в голове его голосом. Звучит совсем по-новому.
Алиса: Никто не знает, каков февраль на самом деле. Непредсказуемый, как погода – сегодня вьюга, завтра подснежники.
Максим: Спасибо, я рад, что даже со своим угрюмым, отстранённым молчанием умудрился тебе понравиться.
Телефон падает из рук на последнем слове. Сказать, что я горю внутри – это не сказать ничего. Ухожу в комнату, потом возвращаюсь на кухню. Хожу быстро, а руки сами заламывают передо мной причудливые фигуры. Не могу найти себе места, не могу спрятаться от слов, которые уже прозвучали, не могу вернуть свои назад. Дёргаю шторы в бесполезной попытке спрятаться, но вместо этого случайно срываю их с крючков.
Они падают вниз, погребая меня под ворохом пыльной ткани, а кухню целиком заливает солнце, только что игравшее в осеннем танце за окном. Оно тоже нечастый и непрошенный гость в моём убежище, но даже солнце не врывается сюда так беспардонно.
Мне плохо. А сердцу хорошо…
Замерший ненадолго телефон гудит новым сообщением. Высунув голову из-под чёрных складок, я громко чихаю и смотрю на него с отчаянием. Сладким, тревожным, почти паническим отчаянием.
Если сейчас опять возьму в руки телефон – отчётливо это понимаю – я приму свою ошибку и его слова, приму, что всё случилось так, и не иначе. Что февраль меня обыграл так быстро и легко. Что я горю и уже никак не смогу оправдаться, какую бы глупую чушь не ляпнула в ответ.
Приму и мне придётся идти дальше.
Максим: Не переживай, наш интерес глубоко взаимен.
На глупую секунду я забываю обо всём. На дурацкую секунду, длящуюся целую вечность, я чувствую себя обычной девушкой. Той, кто пойдёт завтра на осточертевшую работу с улыбкой на лице, кто сможет сходить с симпатичным коллегой в парк на прогулку, а потом за мороженым в кафе. Кто сможет смеяться над его шутками, рассказывать свои мечты, и не вырывать руку, когда к ней потянется чужая рука…
Идиотская бесконечная секунда, за которую перед глазами проносится жизнь, недоступная мне.
Алиса: Надеюсь, этот интерес сугубо дружеский. Романы на работе не к добру.
На этот раз пальцы послушны как никогда. Они даже не дрожат.
Максим: Хорошо, можем начать с дружбы. Знаешь, я не жду, что будет просто.
Я сойду с ума окончательно прямо на этой дурацкой кухне. Мозги растекутся по цветастой скатерти, какой будет узор! Уж точно лучше, чем этот красный кошмар сейчас.
Алиса: Дружба – это всегда тяжело и хрупко.
Максим: Значит, раньше у тебя были плохие друзья, Алиса.
У меня не было никаких. Никогда и никого не было. Потому что мне нельзя никого заводить.
Максим: Это многое объясняет. Давай я просто не буду о них спрашивать и стану не таким другом, с которым тяжело.
Алиса: А если тяжело не с другими, а со мной?
Максим: Я не жду, что будет просто. Но солнце выглядывает и в ноябре, особенно если его очень ждать.
Мы больше не общаемся в этот день. Смею надеяться, что он даёт мне передышку, но не могу перестать всё время таращиться на проклятый телефон. Вешаю шторы назад, плотно запахиваю и больше не открываю. Перед сном на повторе слушаю трек, который он скинул мне вчера. Тихие звуки музыки убаюкивают переливающуюся всеми ночниками пыльную комнату.
Утром я расчёсываюсь дольше, чем обычно. Заканчиваю только тогда, когда расчёска перестаёт застревать в спутанном клубке, ровно спускается ниже лопаток. Почему-то зависаю у шкафа с одеждой, но в конце раздражаюсь на саму себя и хватаю первый попавшийся не грязный свитер. Такой же мрачно синий, как ноябрьская ночь. Сейчас на улице холодно, и никто не требует от нас дресс-кода. Влезаю в почти истёршиеся на коленях джинсы, укрываю всё это великолепие серой курткой и бегом выхожу в подъезд. Уже в лифте вспоминаю, что чай так и остался покрываться тонкой плёнкой на кухонном столе.
Улица встречает меня пронизывающим ветром, и я радуюсь выбору свитера. Спешу на остановку, получаю привычные тычки локтями, утреннее бурчание спящих людей, наполняющих транспорт. Мне чудом достаётся место у окна, но за ним печальная картина – ни следа вчерашнего буйства красок. Теперь деревья стоят полуголые, на них падает серое безжизненное небо. Октябрь подходит к концу…
Беру заветный чай у метро. Не хочу, чтобы его отсутствие превратилось в плохую примету или очередной страх. Терпеть не могу горячие напитки, язык обжигает так сильно, что я не замечаю ни вкуса, ни сахара.
Поездка в метро тоже проходит без происшествий. На поверхности я привычно считаю шаги – двести тринадцать, проходная. Там снова тот юный парень, который улыбается мне. Я вымученно поднимаю уголки губ в ответ.
Сорок шагов, третий этаж, третья дверь.
– Привет, – конечно, он уже здесь. Максим почти всегда приходит раньше меня.
Его тон спокойный, расслабленный. Будто и не было вчера никакого разговора, и мы всё ещё не знаем, как звучат другие слова в наших устах.
– Привет, – я бросаю совсем короткий взгляд, чтобы не дать ему прочесть ни единой эмоции, которые ураганом сносят меня после этих выходных.
– Алисочка, дорогая… – уже несётся на меня из другого угла. Рабочий день начинается.
Я улыбаюсь вежливо и неловко, я шлю почту, я готовлю бесконечный ворох документов, я звоню по телефону с этой же приклеенной улыбкой "офисной Алисы", маской, скрывающей мой ноябрь.
В такую погоду полдень всегда подкрадывается незаметно. Низкое тучное небо, моросящий дождь, не желающий разойтись до полноценного ливня или угаснуть совсем – о приближении обеда не сообщает даже голод.
– Пообедаем вместе? – он стоит рядом с моим столом так, будто делает это каждый день. Присаживается на самый край, ладонь ложится на беспорядочную стопку бумаг, голова чуть склоняется в мою сторону, и еле заметная улыбка играет на лице. Тёмная прядь падает на лоб, и я смотрю на неё, а не в глаза. Я ужасно хочу узнать, потеплели ли его глаза также, как слова, но не рискую.
Я никогда не хожу на обед. В соседних офисных зданиях на первых этажах есть столовые и пара кафешек для корпоративов. Насколько я сужу по разговорам – там уютно и вкусно. Еду оттуда мне приносит Алия Вадимовна, никогда заранее не спрашивая пожеланий, я только отдаю ей деньги и неловкость во взгляде. Как бы там не кормили, даже возможность самой выбирать блюда не выманит меня наружу раньше времени… Я не хожу на обед. По понятным причинам.
Оглядываю наш кабинет – он уже пуст, и никто не видит эту неожиданную сцену.
– Если Алия принесёт тебе очередной винегрет с борщом, я не выдержу. Ненавижу запах свёклы, – усмехается Максим. Я тоже не люблю свёклу, неужели она кормит меня ею? Не замечала раньше…
– Там же дождь… – я говорю это так же неуверенно, как капает неопределившаяся с утра погода.
– И холод, всё как ты любишь.
Максим подхватывает куртку со спинки стула и протягивает мне.
– Брось, это же не свидание. Просто деловой обед двух коллег, ещё даже не друзей.
Я сдаюсь слишком быстро. Буквально бросаю все утренние мысли киснуть за своим столом и встаю без них, легче на несколько кило. Хватаю протянутую куртку и иду за Максимом, считая шаги. Сама не понимаю, зачем это делаю, но простое монотонное действие успокаивает.
На шестьдесят третьем передо мной распахиваются стеклянные двери, и непривычная буря из ароматов кофе, пирожных и мяса заставляет живот урчать в предвкушении. Мы проходим с подносами вдоль линии с едой, и я набираю всё, что сильно пахнет. На моей тарелке жирные куски шашлыка подпирают блестящую в масле селёдку, пышущая паром тарелка супа едва помещается рядом с тремя сортами пирожных. Никаких салатов, которые так любит носить мне начальница, никаких полезных овощей и ограничений. Зато есть грибы в каком-то ярко красном соусе. Понятия не имею, как я это съем. Удивляется даже Максим.
– Сколько лет ты не ела? – спрашивает он, когда мы усаживаемся за угловой столик у окна.
Кажется, до того, как осень разлила в моём сознании красок, я вообще не чувствовала вкус еды.
– Парочку уж точно, – тихо хмыкаю в ответ. С рабочего номера пишу Алии Вадимовне, что сегодня мне не нужно ничего брать. Уверена, что она не удержится и всё равно принесёт.
Сначала мы едим молча, за что я жутко благодарна. Откусываю от всех тарелок понемногу и уже точно понимаю – мне не съесть эту гору. И не каждое блюдо оказывается таким же чудесным на вкус, как на запах. Можно принести их домой и пару дней просто нюхать?
Когда я замираю с очередным куском на вилке и начинаю сомневаться, а стоит ли продолжать, Максим говорит:
– Давно ты тут работаешь?
Откладываю вилку. Немного хмурюсь и вспоминаю – а правда, сколько? Половину жизни, не меньше. Остальное я топлю в тумане, безуспешно стараясь забыть. Работа здесь – мой самый спокойный, самый удобный период жизни. Я очень держусь за это место и этих людей. И Алия Вадимовна даже не представляет, насколько я ей в действительности благодарна. За то, что взяла девчонку без законченного высшего, за то, что почти не нагружает меня больше, чем мои скудные, по её мнению, мозги могут потянуть… И главное – за то, что её было так легко изучить, так элементарно предугадать.
– Скоро пять лет.
Максим удивлённо задирает бровь, но никак не комментирует. А я думаю, что он начинает складывать собственную мозаику обо мне. И, кажется, у него получается успешнее…
Получалось бы, если бы он знал главное обстоятельство, которое регулярно переворачивает мою жизнь с ног на голову. Если бы знал, что контроля над этой жизнью и над этой мозаикой у меня нет.
– Затянуло тебя здесь, – и вот он опять смотрит в глаза. Сначала ловит мой взгляд, а потом цепляет его своим арканом и не отпускает. Но на этот раз он старается делать это мягче, и меня уже не режет скальпель хирурга. А в голове снова играет мелодия той песни, которую он прислал в субботу. Теперь я почти не боюсь музыки. – А я пришёл ненадолго, но задержался.
Хочу спросить почему, но резкий стук сердца в самом горле мешает говорить. Конечно, не из-за меня. Такого не бывает. До моего памятного падения в реальность на прошлой неделе, февраль не знал оттепели.
– Полгода назад написал заявление об увольнении, но до Алии не донёс, даже не распечатал. Обстоятельства изменились, – говорит это без тени улыбки, чуть жёстче. И сразу улыбается, слегка прищурив глаза. – Хочешь, пришлю тебе файл, поменяешь в шапке имя?
Это был удар под дых, и я резко выдыхаю. Снова набираю воздух, и снова выпускаю весь без остатка. Наверно, со стороны кажется, что я пытаюсь успокоиться после внезапного предложения. На самом деле я тону в нахлынувших волнах отчаяния. Где-то на периферии снова крутятся кадры старой плёнки "какой могла бы быть твоя нормальнаяжизнь". Это удар, и мне больно.
Передо мной возникает кружка чая. Максим достаёт её из ниоткуда и придвигает к моим сцепленным рукам, забытым на столе.
– Прости, я слишком часто забегаю вперёд, – говорит он тише, спокойнее. Я цепляю чашку и делаю глоток. Чай прохладный, сладкий, как я обычно пью. Это совпадение случайно, но я дышу чуть ровнее.
– Меня всё устраивает, я не планирую увольняться, – стараюсь говорить ровно, но ощущение, что Максим мне не верит, не пропадает.
– Планируешь встретить здесь старость нашей дорогой Алии? С возрастом люди становятся невыносимыми.
– Тогда её возраст уже пришёл, – слова тихо вылетают из моего рта и вызывают у него улыбку.
Он доедает бефстроганов на своей тарелке, я пью чай, с грустью глядя на еду, которая больше в меня не лезет. И больше не пахнет так чудесно и ярко, как эта странная осень. Люди вокруг расходятся назад по офисам, мы остаёмся почти вдвоём. По стеклу рядом барабанит разошедшийся дождь.
– Где-то там внутри, глубоко под туманами и дождями ноября живёт настоящая Алиса, – вдруг говорит Максим, и я вздрагиваю. Чуть не опрокидываю чашку чая, а он продолжает, снова глядя на меня в упор: – Она не ходит в офис, работает на фрилансе, варит по утрам капучино и долго стоит с горячей чашкой у окна, когда оранжевые листья заливает вода. Она тихо улыбается своим мыслям, а к обеду, когда выходит солнце, и дома уже не спрятаться от палящих лучей, она спускается работать в кафе. По вечерам она ходит в кино на некассовые фильмы, в которых мало экшена и шуток, зато они бередят её душу. Она шутит сама, но в эти моменты ни единый мускул не дрогнет на её лице. У неё одна или две самых близких подруги, с которыми она смеётся в парке, и иногда ходит на концерты и вечеринки. Ходит так редко, что подругам впору обидеться. Она мечтает покорить как минимум Эверест, но выбирает себе отпуск в горах Алтая, и в лесах Карелии. Она улыбается своим мыслям так уютно, что хочется тут же обнять. И так загадочно, будто знает все тайны мироздания, и когда-нибудь тебе расскажет…
Кажется, я не дышу всё время, что Максим говорит. Передо мной в красках рождается картина, и каждое новое слово добавляет тот самый штрих. Ни одного мазка мимо.
Весь его монолог я просто не нуждаюсь в воздухе.
– Я одного не знаю. Чем занимается эта Алиса?
Рисует… – чуть не вырывается у меня. Потом лёгкие резко наполняются кислородом, и я беру себя в руки.
– Разве она чем-то занимается? Выдуманным персонажам не нужны деньги, чтобы выживать.
Но Максим не обращает внимания на мои слова, всё его внимание вдруг поглощает чашка чая, обвитая моими побледневшими пальцами. Я стараюсь их расслабить.
– Всё-таки чай, не капучино? – не могу понять, спрашивает он или говорит утвердительно.
– Эликсир уменьшения, – шутки вокруг моего имени могли бы быть смешными, если бы не были такими…горькими.
– Пойдём, Алия будет раздуваться и фыркать паром, если мы опоздаем ещё сильнее, – он встаёт и протягивает мне руку. Пытаюсь найти причину её не касаться, растерянно цепляюсь взглядом за свои недоеденные тарелки. Максим кивает и зовёт девушку со стойки, просит упаковать всё с собой.
На второй раз руки уже не предлагает, но мне всё равно на мгновение кажется, что стеклянно-оконные стены кафе немного плывут, как в тот раз, когда он поймал меня.
К счастью, на этот раз обходится без падений, каких бы то ни было. Мы возвращаемся в кабинет отдельно, чтобы не вызывать лишних сплетен.
Я улыбаюсь вежливо и неловко, я шлю почту, я готовлю бесконечные бумаги. Я дотягиваю до вечера и выбегаю из кабинета в тот момент, когда он совершенно пуст.
По дороге я сбиваюсь, впервые за долгое время, и не считаю шаги. Меня не покидает ощущение, что я уже приняла решение, которое повлияет на мою жизнь. Одно или несколько. Шаги, которые сделала я сама, и которые сделали за меня…
Возможно ли сделать шаги за другого человека, или мы сами и только сами причина и следствие всего происходящего вокруг? Если я шагаю в неопределённость, если не знаю, во что и как всё может вылиться – о каком контроле за своей жизнью может идти речь? Все действия всегда происходят в неопределённости, частичной или полной.
Как пытаться контролировать шторм. Всё, что ты можешь сделать – попробовать не утонуть. Как я, всю свою жизнь.
Рядом на дороге звенит неприятный гудок трамвая. Кто-то гневно кричит на неловкого водителя. Передо мной вьётся очередь людей, спускающихся в метро. Яркость резко идут вверх, становясь до боли ядрёной. Из туннеля впереди наползает тьма.
Она сливает толпу в огромную двухвостую змею с шипами голов-зонтов, крадёт из поля зрения дома по бокам, дорогу, трамвай. Мои ноги, руки, грудь. Последними в ничто проваливаются глаза, и я падаю.
[1] Максим прислал Алисе песню "Sleep, sugar"Poets of the Fall