В моей квартире одна комната, и она почти пуста. Почти – не считая моих светильников. Я не коплю вещей, не собираю сувениров, ношу одну одежду годами, пока она годна к носке. У меня нет фотографий или картин на стенах, они могут послужить ненужным триггером.
Квартира выглядит точно также, как выглядела, когда я въехала. Хозяйка считает меня аккуратной чистюлей, но правда в том, что у меня ничего нет. Старенький ноутбук и моя чашка с кроликом для кофе – всё, что мне нужно здесь. Эту чашку мне подарил одноклассник перед выпускным. Он счёл это классной шуткой – подарить Алисе белого кролика. Кажется, он хотел так "подкатить", но у нас не получилось. Конечно, не получилось. В школе я старалась быть серой тенью. Говорила мало, не выделялась, не заводила друзей. Странно, что он вообще меня заметил.
По инерции я ему улыбалась. Я стараюсь делать это вежливо и максимально отстранённо, чтобы чужой взгляд не мог за меня зацепиться. И обычно все проходят мимо, но Влад был цепким. Настолько, что смог подловить и довести меня до ближайшего кафе. Я не упиралась слишком сильно, потому что, думаю, это только подогревает собеседника.
Он взял мне кофе, и затянул длинный монолог о себе. Я кивала. Улыбалась невпопад, и старалась казаться настолько пресной и скучной, насколько и была в действительности. Видимо, он пытался добиться от меня других реакций, но в итоге сдался, к моему несказанному облегчению. Оставил в память о себе эту чашку и пропал из моей жизни, как и все люди, которых я встречала.
Чашку я почему-то оставила. Она перекочевала со мной сначала в студенческую общагу, где я не выдержала и трёх лет, потом в эту квартиру. Я всегда пью из неё кофе, и больше не хожу в кафе. Тем более с кем-то.
Я серая тень даже для себя самой.
Ещё у меня есть тетрадь. Обычно я прячу её под диваном. Не потому, что кто-то может найти – ко мне давно никто не ходит. Я прячу её от самой себя.
Когда она в темноте и пыли, можно представить, что её не существует вовсе. Что она – очередной плод моего больного воображения. Я там даже не убираюсь. Вдруг пыль сожрёт её без остатка.
Иногда я хочу её выкинуть или сжечь. Да, лучше бы сжечь, чтобы не осталось следов… Но глупость этой ситуации в том, что я всё равно заведу новую. Не эта, так другая тетрадь будет меня мучить. Она как неистребимая часть меня, позорное, постыдное свидетельство, что я точно не в себе.
И что я никогда не смогу полноценно отдаться единственному занятию, которое мне нравится.
Даже в почти пустой квартире у меня есть покрытые пылью тайны. Хотя, разве бывает иначе? Наверно, именно в таких квартирах и живут психи, как я. У нормальных, живых людей не может быть идеальной пустоты. Жизнь оставляет следы повсюду. Магнитики на холодильнике, глупая статуэтка, которую подарили друзья на очередной новый год, а выкинуть жалко. Фотографии, книги, открытки, игрушки…
Если вы в пустой квартире, не нужно радоваться чистоплотному хозяину – с ним явно что-то не в порядке.
Я провожу выходные в экране ноутбука. Я безумно благодарна этому веку за доставку еды на дом и сериалы. Будь моя воля – я бы не покидала ни квартиры, ни этого экрана. И ютуб. Ютуб – величайшее достижение человечества.
Два дня меня настолько нет в окружающем мире, что почти не страшно. Любая возможность сбежать от себя и раствориться в чём-то ином для меня бесценна. Иногда мне кажется, что та Алиса, которая собирается из разрозненных кусков меня и идёт на работу – совсем не настоящая. Потому что это странные куски, и они будто совсем не мои. Можно я не буду в них собираться?
Но понедельник всегда неминуемо наступает. В ночь воскресенья я оттягиваю его как могу, и каждый раз панически, каждой клеткой своего несчастного тела ощущаю неумолимость времени.
Но хотя бы в этом я как все. Понедельники принято не любить, и тут я по-настоящему не выделяюсь.
Встаю поутру, распахиваю шторы. Мучительно долго смотрю в окно, пытаясь привыкнуть к тому, что вижу. Обмануть себя снова не выходит. Я боюсь и никогда не привыкну.
Рука тянется к столу, где всегда стоит мой вечерний чай, но сегодня она ловит пустоту. Чашка сиротливо лежит в мойке, грязная и пустая. Я долго смотрю на неё с опаской. Стоит ли считать это плохим знаком?
Просто забыла. Чай можно купить у метро. Стаканчик "ту гоу", как у всех вокруг. Я не обязана каждый день поступать абсолютно одинаково. Ведь не обязана? Где-то в груди неприятно скребётся.
Одеваюсь, спускаюсь, выхожу в мир. Осеннее солнце поднимается над многоэтажками, вырывая их из лап рассветных сумерек. Серый мир только начинает набирать краски. Почти тепло, но промозглый ветер уже заявляет свои права, застёгивает куртки и пальто, наматывает шарфы на прохожих.
Автобусную остановку видно от моего подъезда, поэтому здесь я никогда не считала шагов. Это территория так хорошо изучена, что выглядит мнимо безопасной. Подъезды вокруг гудят домофонами, хлопают стальными дверьми, выпускают наружу моих попутчиков. Всё как обычно, только без привкуса сладкого чая на языке.
К остановке медленно подкатывается бледно зелёный автобус. Я успеваю разглядеть его номер и успокоиться, что сегодня прибуду вовремя. Успеваю поймать несколько скользящих взглядов тех, кто уже готовится толкать и пихаться, чтобы попасть на сидячее место. Успеваю шагнуть чуть ближе к дороге, чтобы быть в числе первых у двери…
И успеваю почувствовать горький запах полыни, неведомо как затесавшийся среди царства бетона и асфальта. Автобус пронзительно гудит зазевавшимся прохожим, и этот звон ещё долго эхом гуляет внутри меня.
А потом яркость резко идёт вверх, будто кто-то незримый выкручивает регуляторы. Картинка сужается, и тьма наступает из соседнего дома. Я ещё вижу людей, толпящихся вокруг, раскрывающиеся двери автобуса – кусок нормального утра, которого у меня сегодня не будет.
Я обречённо моргаю. Отчаянно моргаю с надеждой развеять наваждение. Но это никогда не помогало, и я падаю.
Когда я открываю глаза после секундной передышки, небеса уже ало-красные, настолько щедро залитые цветом, словно это густая кровь, и сейчас она начнёт проливаться на мою голову. Тьма клочками рассыпается по синему полю до самого горизонта. Я стою по пояс в траве совершенно одна.
Мой печальный опыт подсказывает, что лучше не оставаться на месте. Даже если нет дороги, нужно идти. Проклятое слово "опять"барабанным боем стучит в голове, вытесняет все прочие мысли и чувства. Меня накрывает волна апатии, сквозь которую впервые не пробивается страх, и я просто бреду вперёд.
Я говорила, что моя жизнь – это проклятие?
И вот оно во всей красе. Со мной не всё в порядке. Я не нормальная. Я снова тону в своём бреду.
Здесь я не могу считать шаги, потому что на самом деле я еду в автобусе. По крайней мере, очень на это надеюсь. Потом еду в метро. Иду до работы, показываю пропуск на проходной, поднимаюсь в офис, улыбаюсь коллегам.
Я хочу верить, что всё будет именно так, но вижу перед собой только залитое синей травой поле. И небо, которое вот-вот разразится кровавым дождём.
Бреду к горизонту час или два, время стирается. Тишина кажется пронзительной и давит по ушам. Даже трава под моими ногами не шуршит – потому что она не настоящая. И я не настоящая, и всё вокруг. Это плод моего больного воображения.
Есть расхожее мнение – если вы хотите понять, снится ли вам мир вокруг – посмотрите на руки. Считается, что во сне вы их не увидите. Я услышала этот совет ещё в детстве, и с тех пор каждый раз смотрю на руки. Они на месте, такие же тонкие и бледные, как и всегда.
Они не трясутся от страха, и это ободряет. Неделя, которая начинается с моего "трипа", вряд ли будет хорошей. Зато сейчас, за плотной пеленой безразличия, которая вдруг свалилась на меня, я почти не тревожусь. Это лучшее, что могло выдать в такой день моё еле живое сердце.
Я просто иду, ничего не происходит. Так не бывает, но у меня зарождается робкая надежда, что на этот раз всё обойдётся. Что может случиться в поле, где нет ни души, кроме меня?
Ответ на этот вопрос не приходится ждать долго. Моё буйное шизофреническое воображение всегда умеет удивить. В тот момент, когда мне на плечо падает первая кровавая капля, я слышу издалека охотничий рог. Звук рождается из-за спины и волнами разносится над полем, плещется громче в рассыпанных вокруг сгустках тьмы.
Синее море оживает в предвкушении стучащих копыт, идёт буграми и вздымается вверх под несуществующим ветром. Ещё не вижу погони, но уже чувствую, как ускоряется сердце, как растворяется спасительная преграда апатии. Как мои ноги начинают идти быстрее помимо воли – но куда я могу убежать, скрыться в бескрайнем поле?!
Оглядываюсь в последний раз, чтобы больше не смотреть за спину. Мне чудятся далёкие серые фигуры, на самом горизонте. Снова слышу протяжный вой, на этот раз он пробирает до самого нутра, которое загнанным зверем отзывается на опасность.
Сегодня я загнанный зверь – а значит, я буду пытаться выжить во что бы то ни стало. И я бегу по бушующему морю, вытирая с лица горячие капли чужой крови. Я всегда, всегда поддаюсь правилам этой игры. В ещё одной глупой надежде, что тогда смогу её избежать.
Но сейчас я просто бегу, бегу, бегу. Задыхаясь, до чёрных кругов перед глазами. Они сливаются с клочками тьмы, которыми всё также усыпан синий океан, и я уже не понимаю, где верх и низ, и в какую сторону я должна попасть. Передо мной раскинулось полотно Ван Гога, но я не в силах оценить красоты своего безумия.
Я слышу стук серых копыт гораздо ближе, когда мои лёгкие хотят разорваться. Я хочу вскрикнуть, но вместо этого оборачиваюсь. И тут же падаю.
Синяя трава на ощупь напоминает мох. Он окутывает мои руки, моё тело и лицо – боли больше нет, и лишь страх заполняет меня до краёв, прорвав завесу апатии. Раньше в моём бреду за мной никто не гнался…
Я с трудом поднимаюсь снова вверх, отчаянно закрыв глаза. Чувствую спасительное дуновение осеннего ветра. Топот всё ещё вдали, у меня есть время. И я начинаю считать, так и не размыкая ресниц.
Двести тринадцать шагов. Пауза, проходная. Ещё сорок.
Может, сегодня обойдётся?
Я тут же падаю опять. У самой земли меня подхватывают крепкие руки. Я хочу орать, но сил уже нет.
Вся решимость покидает меня, но руки сжимают плечи и тянут вверх. Открываю глаза. И вижу Максима.
Вижу бежевые стены коридора в нашем офисе. Потрёпанный ковролин на полу, грязный плинтус, подпирающий потолок. Вереницу распахнутых дверей. Слышу бодрые, немного нервные голоса – сегодня ужасный аврал. А я опять опоздала.
Всё вокруг такое нормальное, обыденное, реальное. Синего поля и алого неба никогда не существовало. Я тщетно пытаюсь успокоить дыхание. Прячу страх своего безумия за неловкой улыбкой.
Смотрю в серьёзные серые глаза и пытаюсь спрятать себя на самом дне своих. Чтобы ни единого проблеска не выдавало меня. Но он долго молчит и вглядывается, не разжимая рук на моих плечах – будто сможет найти то, что скрыто ото всего мира.
Мы впервые смотрим друг на друга так долго и открыто, и мне действительно становится не по себе. Я хорошо прячу свои кошмары. Возвращаясь в "настоящее", я веду себя как обычно, не выделяюсь. И я слишком привыкла, что никто и никогда меня не спрашивает.
Когда Максим открывает рот, меня пробивает дрожь, и стены офиса снова плывут. Я почти уверена, что он спросит про то синее поле. Или откуда кровь на моём лице…
– Поймал.
С трудом отрываюсь от его глаз, опускаю взгляд ниже и вижу тень улыбки на лице. Хочу что-то сказать, но во рту пересыхает, а мир всё ещё напоминает кошмарную мешанину из моего бреда и обрывков реальности. Я теряю и не могу найти дорогу.
– Алиса, ты в порядке? – он наконец-то разжимает руки, и я чувствую меньше опоры. Моё молчание слишком затянулось, и я глупо киваю. Я не в порядке. – Тебя всё утро ищут.
– А который час? – вырывается у меня как кашель. Идиотский вопрос – часы были на проходной. И ещё одни, электронные, висят в конце коридора и моргают тем самым красным светом, который недавно облил меня с головы до пят.
Зато я снова выплываю в реальность. И понимаю, что впервые за год, что Максим здесь работает, мы разговариваем наедине. Успеваю нервно заправить прядь за ухо, когда он отвечает:
– Половина десятого. Сеть рухнула, и последняя таблица зависла на твоём компе.
Прядь снова выбивается на лицо, и Максим переводит взгляд на неё. Я почему-то дёргаюсь, выдавливаю что-то между "ой"и скомканным потоком извинительно-благодарных реплик, глотаю слова, огибаю его и бегу в наш кабинет.
По пути я больше не оборачиваюсь, наученная горьким опытом сегодняшнего утра, краснею и врываюсь внутрь к огнедышащему дракону. Алия Вадимовна рвёт и мечет над своим столом.
– Алиса, сколько можно опаздывать?! – рявкает она, но я слышу в голосе облегчение. Сейчас замершее течение рабочего дня оживёт, встанет в нужное русло, и она снова окажется у руля. Алия Вадимовна не любит терять контроль. – Я введу штрафные санкции!
Я извиняюсь, изображаю раскаяние – почти искреннее, ловлю укоризненный взгляд Никиты, и встраиваюсь в поток. В черновиках на моей почте находится недостающая таблица, которую я должна была отправить в пятницу, и тут же улетает генеральному. Максим чинит нашу сеть, всё идёт как положено, не считая моего потерянного утра. Но даже здесь есть, чему порадоваться – я вернулась в себя до того, как приступила к работе. И не наворотила глупостей, которых не смогу разгрести.
По понедельникам у нас поток заказчиков и тендеров. Все хотят начинать новые контракты с началом недели. Мы бегаем в мыле, исторгаем сладкоречивые потоки вежливости по телефонам и изображаем успешный успех нашей скромной фирмы.
Я так рада, что вернуласьвовремя, что тоже втягиваюсь в бодрую энергетику выспавшихся работников. Уже к обеду тон Алии Вадимовны смягчается, и я снова становлюсь "Алисочкой", и один раз мне улыбается даже Никита. Он договорился о крупной поставке, и теперь щедро распыляет свою гордость на всех окружающих. Его ждёт крупная премия, а потом и новое место в конторке покрупнее. Никита у нас засиделся, он птица амбициозная, скоро его размаху будет тесно в этом скромном кабинете.
За весь день я бросаю взгляд на Максима лишь дважды. Мне всё ещё не по себе от его спокойного утреннего "поймал". Он стал финалом моего трипа и каким-то образом вписался в эти воспоминания, будто на мгновения связал два моих мира в один. И это страшно.
Один раз я ловлю его ответный взгляд, но по каменному лицу не могу считать эмоций. Чёрные волосы взъерошены, густые брови нахмурены. Я отворачиваюсь от сверлящих серых омутов быстрее, чем стены кабинета снова поплывут. Я уже тонула и больше не хочу.
Сегодня я исполнительный работник, и пусть эта реальность останется единственной. Хотя бы до вечера.
Офис пышет единой машиной, все механизмы отлажены, и даже такие ржавые винтики, как я, не подают скрипу. Весь день я ловлю этот ритм и двигаюсь как все. Я почти забываю об утреннем кошмаре, пока в окно не стучатся ранние осенние сумерки. Пока не гаснут белоснежные экраны, и машина не замирает до следующего утра, исторгая радостный гомон работников в коридор.
Они спешат на свободу, довольные своей продуктивностью. И лишь я замираю у погасшего монитора в страхе перед дорогой домой.
– Молодость – не время для офисных вечеров, – рука Алии Вадимовны покровительственно опускается мне на плечо. Я не слышала, как она подошла, и вздрагиваю. – Дорогая, ты меня беспокоишь временами.
Я паникую. Я была уверена, что ничем не выдала себя сегодня. С трудом поднимаю глаза наверх и опять натягиваю неловкую улыбку. Наверно, в офисе её считают моим фирменным знаком. Алисочка, которая всегда неловко улыбается. Алисочка, которая тихо говорит. Алисочка, которая никогда не конфликтует. Что там нужно для полного набора? Креативность, ответственность, умение работать в команде. Да, с этим я подкачала.
– У тебя есть молодой человек? – в лоб спрашивает она.
Конечно, Алия Вадимовна, между офисом и моими шизоидными трипами, я нахожу время для всего. Как мой парень относится к тому, что я могу выпасть прямо посреди свидания? Да нормально, он привык. Все любят психичек.
С души падает камень – я выдала себя не больше, чем обычно. Просто, насмотревшись телевизора, всяких модных приговоров, такие, как Алия Вадимовна рвутся спасать серых мышек. Вот только мне нужны не её советы, а своя палата в клинике. Или пуля в лоб.
– Пока ничего серьёзного, – уклоняюсь я. Чужая рука выпускает меня из хватки, но на лицо заползает хитрая улыбка. Противная улыбка человека, решившего, что вскрыл чужой секрет.
– Так кто-то есть! – она радуется так искренне, что я тут же укоряю себя за внутренний выпад в её сторону. Она довольная возвращается к своему столу и натягивает узкое ей красное пальто. – Начало отношений такая трепетная пора… Постарайся завтра не опаздывать, хорошо? В пятницу освободимся пораньше.
– Но я не говорила… – замолкаю. Пусть думает, что у меня кто-то есть. Иметь отношения – это нормально.
Я наконец поднимаюсь, вытаскиваю свою куртку из шкафа и смотрю вслед начальнице. Мой взгляд по инерции провожает её до двери и падает на стол Максима, который как на зло стоит рядом с ним.
Он всё ещё работает, но рука с мышкой замерла. Либо у меня начинается паранойя, либо он слушал наш разговор. Вот чёрт! Кажется, я опять краснею и пулей вылетаю из кабинета, бросив тихое "пока"у двери.
– Пока, – доносится до меня уже из-за спины. Прежде мы никогда не прощались, и только что я сама прервала тишину радиоэфира. Чёрт, чёрт....
Отсчитав положенные сорок шагов до проходной, я замираю как загнанный кролик. Не могу взять себя в руки, и стою прямо на проходе. Моим плечам опять достаётся, вслед летят скомканные ругательства.
Обычно в день не бывает двух "выпадов", но этот день больше не кажется мне обычным. Решаюсь быстро – раз в месяц я могу позволить себе отдохнуть. Достаю телефон и открываю приложение такси. В избранном всего два адреса. Всего два места, где я бываю.
Машина подъезжает уже через минуту, я влетаю на заднее сидение и выдыхаю. Я почти справилась. Дорога до дома будет дольше, по вечерам город всегда стоит, но монотонный поток за стеклом успокаивает. Я пристёгиваюсь – всегда пристёгиваюсь, будто это сможет меня удержать – и прикрываю глаза. Размеренная качающаяся пробка медленно несёт меня в тихую гавань безвременья.