У Мака английская мечта имела несколько иной, в чем-то противоречивый облик. Причем это выяснилось уже тут, на местности. Ведь это ж хорошо рассуждать об идеальном из российского далёка, а как только до всего можно дотянуться рукой, так сразу же возникают простые вопросы: куда идти, что посмотреть, и сколько это будет стоить?
Вот тут-то несколько неожиданно выяснилось, что в Англии у Мака было два идеала – Уинстон Черчилль и Карл Маркс. Каким образом эти два антипода сплелись в его сознании в нечто единое, даже ему было не до конца понятно: поборник империализма и его ярый противник. Но чего только в жизни не бывает! Да и антиподы, как известно, сходятся.
Хотя, если вдуматься, на самом деле всё было гораздо проще. Про Черчилля Мак делал научную работу и теперь хотел непосредственно прикоснуться к тому то, что пропустил через себя. А Карл Маркс – это ж почти как Че Гевара. Романтики, может, поменьше, зато более интеллектуально. Революции-то совершаются сначала в мозгах. А кто ж не хочет революцию в семнадцать лет? Хочется во всем опровергать поколение отцов, искать новые идеалы. Желательно – запретные. И со всем этим идти в мир. Вот и Мак шел проторенной дорогой. И походка его была легка, лондонский воздух кружил голову и звал вперед.
«Социализм противоречит природе человека», – звучало в голове Мака, пока он крутился между памятником с тросточкой и военными комнатами. И мир английской столицы всецело соглашался и с черчиллевской фразой, и с настроениями Мака. «Где мы и где Лондон?», – сокрушался он. Все здесь было красиво и на века, и оттого желание стать здесь своим становилось все больше и больше. Да еще осознание, как далек его родной домой от высот цивилизованного мира, накатывало обычной русской тоской.
– Мощный мужик, – сам себе говорил Мак, глядя на сгорбленный памятник премьер-министра. – И не Шварценеггер, и весь как Баба Яга на чайнике, а какая за ним мощь! Вот он – Британский лев собственной персоной. И Вторую мировую выиграл, и по Советскому Союзу в Фултоне шарахнул на десятилетия вперед, и ведь в конце концов в цель-то попал!
По бункеру британского правительства Мак гулял часа полтора. Проникался духом и традициями победы, какой она должна быть на самом деле: с гордо поднятой головой, прямой осанкой и спокойной верой в свои силы.
– И война-то у них тут была другая. Какая-то интеллигентная. Ну, бомбили, но ведь это ж не спаленные деревни по всей стране, не ужас, не надрыв, не 28 миллионов, – рассуждал Мак, и такая война казалась ему какой-то более правильной. Не такой кровавой, более джентельменской. Цивилизованной что ли. А в России – все дикость, за что ни возьмись.
Архаичные шифровальные машины, старинные комоды, узкие, но почему-то все равно удобные кушетки, пожелтевшие документы и карты мелькали перед его глазами, и как-то само собой становилось понятно, где был подлинный центр борьбы с фашизмом.
– Цивилизация – вообще великая вещь, – хмуро сделал вывод Мак, выйдя из бункера на Кинг Чарльз Стрит и оглядываясь по сторонам, а вечерний Лондон окутывал его своими мягкими огнями.
Припадать к могиле Маркса было уже поздно. От Черчилля до Хайгейтского кладбища так быстро не дойдешь. Ну, да это в другой раз, махнул рукой Мак. Не стоит мешать великих людей в кучу, тем более с такими разными подходами к жизни, решил он.
Про разницу он уже все понимал, но она его ничуть не смущала. Даром что один был певцом богатых, а другой – радетелем бедных. Хайпа хватать они умели одинаково красиво. По всему миру шли волны. Да и что один без другого? Один оттеняет другого, а по факту – в выигрыше каждый.
Если бы в их годы были всякие ток-шоу, так можно было вообще запускать проект «Битва политических философов», и еще неизвестно, кто кого задавил бы. Что с того, что первый оказался более дальновидным? Видать, знал, что с босотой каши не сваришь. Не на тех Карл Маркс сделал ставку, не на тех. Хотя качели людских симпатий – дело непредсказуемое. То в одну сторону, то в другую. В конце концов, люди ведь всегда любят гонимых. Или наоборот – победителей. А они время от времени меняются ролями.
– Вот что значит харизма, – вздохнул Мак, еще раз взглянув на силуэт памятника Черчилля. И мечты одновременно о свободе и богатстве вновь засверкали в его сердце с удвоенной силой. А эти мечты, что называется, вечны. И о свободе, и о богатстве. Вопрос только в том, кто быстрее возьмет их на щит и как будет трактовать. Но об этом Мак решил подумать чуть позже, а пока зашагал к Биг-Бэн. Все равно ведь он торчал тут рядом. Самое время увидеть его и умереть от чувства извечно неприступного Лондона.