Во вторник вместо урока истории я нерешительно переступала с ноги на ногу в маленьком кабинете с единственным окном на школьный двор. За столом сидела психолог – сухопарая женщина в свободном костюме песочного цвета. Светлые волосы были подстрижены до плеч, спереди чуть длиннее, чем сзади. Голубые глаза в окружении глубоких морщинок дружелюбно следили за мной.
– Прошу, присаживайся, – сказала фрау Кох.
Я села на краешек стула напротив ее стола и опустила на пол рюкзак, не зная куда деть свои руки. Я чувствовала себя неловко, не знала чего ожидать от этой встречи.
– Почему в кабинете нет кушетки? – спросила я.
– Ты бы хотела прилечь?
– Ну… – Я разгладила рукава белой толстовки. – Знаете, как на картинке, когда молодая мать двух детей лежит на кушетке в кабинете психолога, он спрашивает ее, зачем она пришла, а женщина отвечает: «Просто спокойно полежать».
Я нервно захихикала, дергая за тесемки на объемном капюшоне толстовки. Фрау Кох мягко улыбнулась.
– Тебе не о чем волноваться, – сказала она. – Я здесь для того, чтобы слушать, а не осуждать.
Очередной смешок застрял в горле. Я кивнула и сделала глубокий вдох. Засунула руки под попу, потому что не знала, как прекратить дергаться.
– Луиза, ты выглядишь изможденной. У тебя получается высыпаться?
– Да, – без раздумий ответила я, но тут же вспомнила совет классной руководительницы: «Оставайся предельно честной, только тогда тебе смогут помочь». – На самом деле, нет. Мне снятся кошмары.
– Они как-то связаны с гибелью твоей подруги? Ты ведь поэтому здесь?
– Да…
Во рту пересохло. Как же сложно все рассказать! Я бросила взгляд на дверь, испугалась, что мое желание сбежать было слишком очевидным, и быстро обернулась к нахмурившейся фрау Кох.
– Луиза, я не держу тебя насильно. Ты в любой момент можешь уйти.
– Ага…
Я схватила рюкзак и замерла. Зачем я бегу, если сама пришла сюда? Я облизала пересохшие губы языком.
– Меня мучает чувство вины.
– Это всего лишь чувство. Отражает ли оно действительность?
– Ну… Я думаю, что могла спасти Эмму.
Фрау Кох молчала, выжидательно смотря на меня. Я потерла рукой лоб.
– Ну… Я могла уйти, как мы договаривались, в десять. Тогда мы бы не спешили, может, поехали бы освещенной дорогой…
– Пьяницы не придерживаются ни расписаний, ни маршрутов, – спокойно сказала фрау Кох.
– Да, но… – Я закусила нижнюю губу.
Фрау Кох записала что-то в блокноте, лежащем на столе, и вновь посмотрела на меня.
– Расскажи мне про Эмму. Что ты любила в ней больше всего?
Я прикрыла глаза, представляя себе Эмму: высокую, с гордой осанкой, острым носом и плотно сжатыми губами.
– У нее был внутренний стержень. Знаете, такая несгибаемая сила воли. Что бы ни делали ее родители, она никогда не раскисала. Например, они никуда не отпускали ее. Даже на каникулах она была обязана помогать им в отеле. Но Эмма находила в этом плюсы: на скопленные чаевые собиралась поехать на год в Индию после выпускного. Была готова разругаться с родителями, а они бы точно ее не отпустили.
При мыслях об Индии мои глаза наполнились слезами.
– Почему именно это первым пришло тебе на ум? – спросила фрау Кох, возвращая меня в реальность.
Я заморгала, пытаясь сконцентрироваться на ее лице.
– Ну… Наверное, потому что я никогда не была такой? Мы с Эммой дополняли друг друга. Ее стойкость и моя мягкость, ее целеустремленность и моя фантазия. За что бы мы ни брались, все удавалось на славу: рождественские вечеринки, Хэллоуин, дни рождения.
Перед внутренним взором промелькнули, словно кадры фильма, все проведенные нами вечеринки. И лицо улыбающейся и гордой Эммы.
– Как думаешь, почему вам обеим было важно организовывать какие-то мероприятия?
– Потому что это… хм… Мы как будто были всесильны. Еще школьницы, а уже подписываем бумаги с диджеями, музыкантами, заказываем рестораны. Сам герр Шредер прислушивался к нам! Знаете, Эмма была капитаном, я – ее старшим помощником. Любое море нам было по колено. А впереди – бескрайний горизонт возможностей.
Фрау Кох понимающе закачала головой.
– А в какое путешествие вы собирались отправиться в следующий раз?