До конца учебного дня я думала над его словами. Они были пропитаны болью. Я ощущала ее кончиками пальцев, она как будто окутывала Никласа плотной паутиной, которая душила и меня. Если бы не любила Эмму, не проклинала бы себя за то, что не уберегла, не предвидела, не ехала первой… Если бы я не любила, моя жизнь была бы проще.
Я вышла на школьную парковку, но маминой машины не увидела. Прошел почти месяц с той роковой ночи, а я так и не смогла пересилить себя и сесть на велосипед или за руль, чтобы самостоятельно ездить в школу. Оставался вариант с автобусом, но его маршрут пролегал прямо по месту аварии. Я вытащила из рюкзака телефон и увидела сообщение от мамы.
МАМА: В галерею заехал известный коллекционер. Извини, опоздаю минут на пятнадцать. Колина я предупредила. Он пошел с ребятами играть в футбол.
Я посмотрела на часы. Еще пять минут. Подожду. Мимо парковки проехал автобус и остановился перед школой. Гурьба школьников, которых не забирали родители, но которые жили слишком далеко, чтобы ездить домой на велосипеде, начали втискиваться в открывшиеся двери. Стоящие позади ребята толкали других и громко смеялись. Я завидовала их беззаботному счастью. Может, и мне когда-нибудь оно вновь станет доступно?
Прошло полчаса. Парковка окончательно опустела, и на школьном дворе никого не осталось. Ожидание действовало мне на нервы. Я набрала мамин номер, но вместо длинных гудков сразу включился автоответчик. Ее работа вновь оказалась важнее семьи. От злости я заскрипела зубами.
Заморосил холодный дождь, несколько капель попали мне за воротник, заставляя передернуть плечами. Зима – не мое время года. Я любила начало осени, когда мир окрашивался в багряные цвета, и конец весны, когда природа оживала. Стоять одной на пустой парковке не хотелось, слоняться по улице в промозглую погоду тоже, а школа уже была закрыта. У меня было два варианта – вызвать такси или… Я бросила взгляд на автобусную остановку. Я не могла решиться поговорить с родителями Эммы. Не могла проехать по месту аварии. Я была словно связана по рукам и ногам, но мне нужно было вернуть хотя бы частичный контроль над своей жизнью.
Я крепко обхватила лямки рюкзака обеими руками и пошла к остановке. В соответствии с расписанием автобус появился через десять минут. В ожидании я нервно приплясывала под стеклянным навесом. Когда передо мной открылись створчатые двери, ноги неожиданно стали ватными. Схватившись за поручень, я потянула себя внутрь автобуса.
Водитель с черным тюрбаном на голове выжидательно смотрел на меня, а я на него. Последний раз на автобусе я ездила черти знает сколько лет назад. Что сейчас мне полагается сделать?
– До какой остановки? – спросил водитель нетерпеливо.
– Фореленвег, – как можно поспешнее ответила я.
– Два пятьдесят.
Расплатившись, я взяла билет, прошла в конец полупустого автобуса и села у окна. Двери закрылись, и мы выдвинулись в путь. До дома езды не больше двадцати минут. Я достала телефон и снова убрала в рюкзак. Нет смысла прятаться, если уже решился прыгнуть в объятия своего самого большого страха.
Я нервно дергала ногами и стучала ногтями по спинке кресла передо мной. Как хорошо, что оно пустовало. Я перевела взгляд на черный тюрбан водителя, потом на старушку с деревянной палочкой и авоськой на колесиках. Она выглядела такой старой, будто пережила обе мировые войны. И она все еще тут, живая. Почему кому-то везет, когда мир летит к чертям, а кто-то погибает в бессмысленной автомобильной аварии по пути домой? Мои колени задрожали. Через три остановки автобус должен был повернуть на ту самую часть дороги.
Я смогу. Я просто проеду мимо. Ничего не случится.
В ушах застучала кровь, а сердце забилось так, будто вот-вот проломит грудную клетку. Два ребра Эммы проткнули ее легкое. Врач сказал, что из-за этой травмы она и без остальных повреждений могла бы захлебнуться кровью. Я почувствовала металлический привкус во рту. Мне он не померещился. Ощупав рот языком, я поняла, что слишком сильно закусила изнутри щеки.
Ничего хорошего уже не будет. Ничего не будет как раньше.
Я закрыла глаза, чтобы отвлечься от вида за окном, но в памяти тут же всплыло, как плачущий мужчина держит Эмму на руках, точно марионетку, у которой перерезали ниточки. Я не могла вздохнуть. И рядом не было ни мамы. Ни папы. Ни Колина. Никого.
Я была одна.
Меня начало знобить, а легкие точно склеились. Мне нужно выйти из этого автобуса. Как можно скорее. Я открыла глаза и увидела, что три остановки остались позади и мы уже подъезжаем к повороту. Нет! Я не могу. Просто не могу!
Я вскочила со своего места, бросилась к ближайшим дверям и начала колотить в них. Открыла рот, чтобы потребовать остановить автобус, но из пересохшего горла не вырвалось ни одного звука.
– Что ты делаешь? – закричал водитель, не оборачиваясь и не сбавляя скорость.
По спине побежали струйки холодного пота. И я с еще большей силой начала колотить в стеклянные двери.
– Ну-ка прекрати! – потребовал он, обернувшись в мою сторону. Автобус вильнул и слегка накренился. Кто-то из пассажиров взвизгнул.
– Ты что, рехнулась? – закричала хриплым голосом старушка с тростью.
Да. Я не могла думать, не могла контролировать себя. Паника накрыла меня с головой. Я принялась плечом давить на двери. Не знаю, на что я надеялась, но мне было все равно.
Мне нужно выйти до поворота!
– Угомоните ее кто-нибудь! – закричал водитель и крутанул руль.
В следующее мгновение я увидела дорожный знак: в треугольнике была изображена извилистая дорога и заваливающаяся набок машина. День превратился в ночь, автобус и пассажиры исчезли. Остался только свет фар и Эмма на руках у плачущего мужчины.
– Нет! – вырвалось у меня, прежде чем в глазах окончательно потемнело.