Где-то в мобильном у меня был номер этого недопапаши. Листаю контакты, вспоминая, как он записан. Мог удалить со злости еще тогда, три года назад, когда единственный раз в жизни сжал зубы и пошел к нему за помощью. Естественно, получил отказ.
«Все деньги в бизнесе. Кризис. У меня маленькие дети. Ты мужчина. Решай свои проблемы сам», – говорил он мне, семнадцатилетнему, когда заболела мама, а я только окончил школу и поступил в универ.
Три года я боролся за маму сам, как умел. Выучил наизусть имена и телефоны всех лучших, хороших и просто доступных врачей нашего города, расписание работы представительства Минздрава. Хватался за любую возможность заработать, чтобы все тут же отдать за лекарства или консультацию очередного специалиста. Забыл, как это – нормально спать. Мне казалось, я даже во сне искал способы заработать. А еще нужно было учиться, чтобы попасть на бюджет и получить инженер ную специальность, которая станет приносить нам хороший доход.
Потом я попал к Гордею Калужскому в мотоклуб «Либерти». Там у меня появились друзья, профессиональные гонки, помощь спонсоров. Стало легче, но маму это не спасло. Мы лишь продлили ей жизнь на эти самые три года. А отец… Он ни разу не приехал за все это время. Ни разу не позвонил. Еще вчера я бы не пустил его на порог, если бы он все же решился приехать. Спустил бы с лестницы и послал к черту.
Моя гордость бунтует. Злость на эту гадину разогревает кровь до кипения. Мне физически больно от мысли, что надо опять идти к нему и просить. Да Ана даже не помнит его! Мама показывала ей фотографии, пока я не психанул и не сжег их все. У нас с сестрой фамилия матери и отчество по деду. Глупо звучит, конечно: Яковлевы Саркис Романович и Анаит Романовна. Со скандалом, но я все-таки уговорил мать поменять нам документы. Не хотел ничего от так называемого отца. Ни имени, ни денег, ни связей.
Друзья мне с сестренкой не помогут. Из самых близких, наверное, Гордей, наш тренер в мотоклубе, и его беременная невеста Ярослава. Мы узнавали. Им не дадут опеку. Гордый все еще под следствием, их жилплощадь тоже не подходит. У них однушка уже фактически на троих. Ясиной бабушке тоже отказали. Возраст. Захар, еще один гонщик из наших, учится в Академии МВД и практически не бывает дома, а безбашенный Кит – вообще со справкой из психиатрической больницы. Тут даже связи его отца не помогут. Мою Анаит никому из них не отдадут.
Вариантов не остается. Номер отца находится где-то в середине списка, записанный как «Предатель». Набираю. Слушаю гудки и смотрю, как сестренка делает себе и мне чай. Нарезает остатки сыра, выкладывает слоями на ломтики батона, все время сдувая с лица растрепавшиеся темные пружинки кудрявых волос.
– Да! – наконец раздается раздраженный голос в трубке.
– Это твой типа сын, – поясняю я, совершенно уверенный в том, что мой номер у него никак не записан. – Надо поговорить.
– Саркис? – хрипло и удивленно спрашивает папуля.
– У тебя есть еще взрослые дети? – зло усмехаюсь в ответ. – Хотя не удивлюсь.
Так. Стоп. Мне нужна его помощь. Выдыхаем! Выдыхаем!
– Точно, ты, – посмеивается отец года. – Что случилось? Опять что-то с матерью?
– Ерунда. Она умерла месяц назад! – врезаюсь и без того раненым кулаком в подоконник и вдавливаюсь в него так, словно смогу продавить пластик.
А-а-а!!! Черт-черт-черт! Тормозов у меня нет. Плохо. Продолжаем дышать. Глаза только резать начинает. Глубокий вдох. Выдох. Спокойно. Это все ради сестры.
– Кошмар, – говорит он с сожалением, в которое я не верю. – Ты помнишь мой адрес? Он не изменился.
– Помню, – цежу сквозь зубы, упершись лбом в оконное стекло.
Пережитое тогда унижение забыть сложно.
– Завтра к шести приезжай. Поужинаем и поговорим. – Отец переходит на деловой тон.
Наверное, так даже лучше. В конце концов, даже наше с ним общение сейчас – это уже сделка. Не знаю, как у него, а у меня своя цель.
– Окей. – Отняв трубку от уха, скидываю звонок и продолжаю смотреть в окно, пачкая подоконник собственной кровью из саднящих костяшек.
– Кис, иди пить чай, – тихо зовет сестра.
Ухожу сначала в ванную. Закрываюсь. Включаю воду. Упираю обе ладони в раковину и смотрю на себя в зеркало. Взгляд волчий, скулы заострились, волосы дыбом. Дикий! Иначе и не скажешь. Смываю кровь с рук, держу их под холодной водой некоторое время, надеясь, что отека не будет. Мне ими еще работать. Умываюсь и выхожу к Анаит. Она жует бутерброд, болтая скрещенными в щиколотках ногами под столом. Сажусь напротив. Залпом выпиваю сразу половину сладкого чая.
– Мы будем сегодня докрашивать стены? – спрашивает сестра.
– Конечно, – стараюсь улыбаться ей как можно теплее. – Доедай, переодевайся и начнем.
Только сначала мне надо сделать еще один звонок. Пока сестра допивает чай и доедает мой бутер, набираю напарника из автосервиса, в который недавно устроился. Договариваюсь поменяться. Я снова выйду в ночную, чтобы не потерять в деньгах и завтра к шести вечера успеть доехать до отца. Ну а напарник отработает за меня днем.
Допив чай, иду к Галине Алексеевне, соседке из квартиры напротив. Одинокая, очень добрая пожилая женщина все время выручала меня или маму. Ей в радость повозиться с Ани. Вот и в этот раз я прошу ее посидеть со своей маленькой сестренкой. В благодарность выношу мусор и поливаю небольшую оранжерею на лестничной клетке, еще одну большую любовь Галины Алексеевны.
Мы с Анаит докрашиваем стены в детской. Выходит довольно нежно, как она и хотела. Здесь осталось совсем немного доделать, и можно возвращать мебель на свои места. Я обещал сестре новое покрывало на кровать и занавески, подходящие под цвета в комнате. С зарплаты надо будет купить и приниматься за гостиную. Ее я хочу изменить полностью, так как в ней жила мама и… Да черт, мне очень тоскливо видеть эти обои на стенах и чувствовать ее запах, открывая шкаф.
К восьми вечера уезжаю на смену. Работы наваливается много. К текущим машинам привозят еще три тачки с пометкой «срочно». И до утра я за гружаю голову ими, гася в себе все еще бултыхающийся осадок от разговора с отцом. Главное, не сорваться завтра. Я не прощу себе, если Ану заберут в детский дом и тем более если отдадут в чужую семью. У нее есть своя. Я – ее семья! Остальные пусть катятся!
Отработав свои двенадцать часов, еду отсыпаться. На одном из светофоров дергаю байк вперед, выскакивая перед повидавшей жизнь «шестеркой» с помятым боком и ржавчиной под днищем. Водила бьет по тормозам и недовольно сигналит. Высовывается в окно, начинает орать, задерживая движение.
– Извини! – подняв визор шлема, ору в ответ, перекрикивая фоновый гул оживленной улицы. Ногами отталкиваясь от асфальта, откатываюсь назад.
Сплю на ходу. После прошлой ночной смены отоспаться не дали, да и смена была непростой. Сворачиваю, потом еще раз. И добираюсь до нашего двора. Галина Алексеевна сидит на скамейке.
– Доброе утро, – киваю ей. – Как Ана? Нормально все?
– Все хорошо, Саркис. Она у тебя умница. Я ее к себе брала на вечер. Мы оладьи жарили. Там, в холодильнике у вас, найдешь. Тебе оставили. И меда немножко в пиалке. Только верни мне ее потом, пожалуйста.
– Спасибо, – искренне улыбаюсь пожилой женщине с очень добрыми светло-серыми глазами и сединой, пробивающейся сквозь краску для волос.
Паркую мотоцикл и плетусь к себе, мечтая об этих самых оладушках и подушке. Но о подушке, наверное, все же больше. Завожу будильник на три часа дня. Роняю свое тело на кровать, и свет гаснет до тех пор, пока не начинает орать мобильник.
– Выключи этот кошмар! – топая ногами и зажимая уши ладошками, визжит Анаит.
Не любит она «Рамштайн». Сильно. Зато просыпаться под него – то, что надо. Тяжелые рифы взрываются прямо в голове, бьют по барабанным перепонкам и впрыскивают в кровь несколько капель адреналина. После такого точно больше не уснешь.
Принимаю душ, съедаю оладьи с медом и босиком шлепаю к шкафу за свежей одеждой. Вытягиваю с полки летние белые джинсы и черную футболку с капюшоном.
– Кис-Кис, так хорошо? – Сестренка прибегает и крутится в платье с белым верхом и легкой темной юбкой в горошек. – А мы куда едем?
– Очень хорошо, – поднимаю большой палец. – Только надо волосы твои собрать. Неси расческу и резинки. Сейчас что-нибудь сообразим.
Заливаю торс спортивным дезодорантом и надеваю футболку. Анаит прибегает из гостиной с прозрачной сумочкой, в которой лежат все ее заколки и бантики. Она у нас девочка-девочка. Любит наряжаться.
– Сделай мне просто высокий хвост, – просит сестра, усаживаясь на край моей кровати. – И ты не сказал, куда мы едем.
– К отцу, – приходится признаваться.
– Ой! – Пискнув, она закрывает рот обеими ладошками.
– Вот тебе и «ой», – невесело усмехаюсь. – Сиди ровно.
Справиться с ее волосами не так-то просто, но у меня вроде получается. За три года успел натренироваться. Закрепляю хвост пушистой резинкой. Ани сама добавляет последние штрихи парой маленьких блестящих заколок и уходит обуваться. Я закидываю в карман сигареты, мобильник и ключи от квартиры.
– Мы на машине поедем? – грустно вздыхает Анаит, увидев подъехавшее к подъезду такси.
– Как я тебя в таком прекрасном платье на мотоцикле повезу? – Посмеиваясь, открываю ей дверь.
Забирается в салон. Как настоящая маленькая принцесса, расправляет платье ладошками, вежливо здоровается с водителем. Я сажусь рядом с ней, а не вперед, как обычно. Курить хочу – не могу. Но терплю до самого дома отца.
Такси останавливается возле кованых ворот с завитками из крашеного металла, образующими красивый узор по всему периметру. Выходим с сестрой из машины. Я прикуриваю и прячу сигарету в ладонь так, чтобы на Анаит не дымило. Свобод ной рукой достаю из заднего кармана штанов телефон. Набираю отца.
– А если он нас прогонит? – шепотом спрашивает Ана. – Ты же говорил, что он нас не любит.
– Получит у меня, – подмигиваю сестренке. – Мы приехали, – сообщаю в трубку.