– Вставай, – толкает меня в плечо младшая сестренка. – Кис, ну вставай, там те самые тетеньки пришли, – громко шепчет она мне прямо в ухо.
Тут же вскакиваю с места. В глазах на пару секунд темнеет. Трясу головой, сбрасывая остатки сна. Почему сегодня? Без предупреждения! Говорили же, что позвонят. Потерев кулаками глаза, нахожу шорты на полу. Помятые, в брызгах краски. Одеваюсь. Искать другие некогда.
– Сколько раз тебе говорил, чтобы ты дверь никому не открывала?! – рычу на сестру. Она втягивает голову в плечи и виновато опускает взгляд.
– Ты спал крепко, а мне показалось, что это соседка, – обезоруживающе смотрит мне в глаза.
– Потом обсудим. Тут посиди пока, – треплю расстроенную сестренку по кудрявым волосам.
Натянув на заспанное лицо самую обаятельную из своих улыбок, выхожу в прихожую, плотно прикрыв дверь в спальню. Две женщины сильно за сорок с одинаковыми прическами, в строгих юбках мышиного цвета и белых блузках, застегнутых на все пуговицы, осматривают меня высокомерным взглядом. Мы с ними встречаемся не в первый раз. Они много разного от меня слышали и далеко не всегда цензурного, но сегодня я буду ангелом. Ситуация сильно поменялась.
– Добрый день, – хрипло приветствую обеих, мысленно рисуя у себя над головой нимб и продолжая улыбаться так, что скулы начинает сводить.
– Здравствуй, Саркис. Почему так сильно пахнет краской? – наигранно морщится одна из женщин.
– У нас ремонт, – толкаю дверь в детскую, демонстрируя газеты на полу, пленку на мебели, которую не удалось вынести, и жестяные банки с персиковыми подтеками.
– То есть девочка вот этим весь день дышит? – Представительница опеки тонким пальцем указывает на наш с Ани творческий беспорядок.
Ну, понеслось! Вдох. Выдох. Улыбаемся. Главное, чтобы челюсть не заклинило от того, насколько я «рад» их видеть и слышать.
– Я проветриваю. А ночью комната закрыта, – объясняю очевидные вещи.
– Где же спит, да и вообще проводит время Анаит? – подключается вторая. – С тобой в одной комнате, что ли? – Праведно возмущаясь, она выпучивает глаза так сильно, что кажется, сейчас глазные яблоки вывалятся прямо на толстые стекла ее очков. Напомаженные губы двигаются в по пытке определиться, сжаться им в тонкую полоску или же картинно приоткрыться, образовав идеальную букву «О».
Меня откровенно передергивает от этого театра абсурда, но мерзкие тетки ждут ответа. Что я должен им сказать? Что Ани и правда часто ночует в моей комнате?
После смерти мамы прошел всего месяц, и сестра пока боится засыпать одна. Ей стали сниться кошмары. Она подскакивает среди ночи от собственных криков и слез. Я не собираюсь гнать от себя маленькую напуганную девочку просто потому, что так диктуют нормы морали! Не вижу ничего криминального в том, что Ани прибегает ко мне посмотреть мультики, а потом, когда засыпает, я уношу ее в гостиную. Она сама решила, что на время ремонта хочет жить там.
Нет, этим двум дамам такое озвучивать точно нельзя. У них слишком богатая фантазия. О личной жизни им, наверное, остается только мечтать, вот и бесятся.
– Проходите. – Я все еще веду себя вежливо.
Разуваться? Нет, не слышали! Я босиком хожу, сестренка тут тоже обычно носится в носках, а эти царицы в туфлях вламываются в царство детского беспорядка. Я вообще строгий брат, но не сейчас, не в последний месяц.
– Боже, какой беспорядок! – восклицает одна.
– Ужас! – поддерживает ее вторая, прикрывая свой подвижный рот ладонью.
«Нормально все», – заключаю я.
Пока был на смене, в комнате стало гораздо чище. Сестра успела распихать по полкам свои мелочи, убрать почти всю одежду в шкаф или сложить в аккуратную стопку на стуле. Игрушки валяются на незастеленном диване. На подоконнике свалка карандашей, фломастеров и учебников на следующий год.
Тетки что-то пишут в своих блокнотах.
– Окно открыто, – делают еще одно замечание.
– Лето, – напоминаю им.
– Девочка выпадет из него, ты не понимаешь? – Особенно неприятная тетка снова выпучивает глаза.
– Ей не три года, не преувеличивайте, – вздыхаю, прислоняясь голой спиной к одному из вынесенных из детской шкафов. Улыбаться больше не пытаюсь, и невидимый нимб начинает медленно сползать.
– Нет, это никуда не годится. Это безответственность, Саркис, – отчитывают меня грымзы.
«Терпеть! Нельзя их посылать, – напоминаю себе. – От них слишком многое сейчас зависит».
Веду представительниц опеки в следующую комнату – мою. Анаит сидит на моей, естественно тоже не заправленной (я ведь спал!), кровати, играет во что-то в телефоне. На спинке стула небрежно висит моя футболка. Тоже в краске. На столе валяются открытая пачка сигарет и зажигалка, смятая бутылка с остатками минералки, немного мелочи, мой телефон на зарядке. Ничего необычного. Сигареты только лишние. Это сразу подмечают и снова что-то записывают у себя в блокнотиках женщины.
– Сколько ты позволяешь ей играть в телефоне? – спрашивает одна из женщин.
– Часа полтора, – прикидываю я. – Нам играть некогда. Мы красоту наводим, – подмигиваю притихшей сестренке. Ана тут же кивает.
Уходим с тетками на кухню. Они присаживаются на табуретки. Я прислоняюсь к тумбе с раковиной и чувствую, как от мокрой тряпки, висящей на ней, начинают намокать шорты.
Дамы продолжают усердно строчить что-то шариковыми ручками в своих записных книжках, хотя сейчас все можно делать в телефоне или на планшете. Я очень стараюсь не скрипеть зубами, понимая – все будет очень сложно. На мою сестру они посягали, еще когда болела мама, так что сейчас я готов к самому худшему вердикту. Спасибо хоть заявление на предварительную опеку приняли.
– Что у тебя с работой, Саркис? – Пучеглазая дама поправляет очки, все время сползающие по переносице.
– Устроился. Я же вам говорил, когда приезжал.
– Куда? – постукивает дама ручкой по столу и вновь готовится записывать.
И это я тоже говорил, но все делают вид, что забыли.
– В неплохой автосервис по специальности, – приходится повторять.
– Все равно это пока ничего не значит. Ты и месяца не проработал. Нет никакой гарантии, что тебе заплатят или ты там надолго задержишься. На что ребенка содержать будешь?
– У меня есть доход. Мы вот ремонт на него делаем, – киваю в сторону комнат, начиная тихо злиться.
– Ты про гонки на мотоциклах? Так это тебе в минус, Саркис. Травмоопасное увлечение. Не дай бог, разобьешься завтра. Девочка сиротой останется. – Она продолжает откровенно давить.
– Это не увлечение. Это профессиональный спорт! – Прячу руки в карманы, сжимая их в кулаки, чтобы эти две не видели, как я выхожу из себя.
– Это риск оставить ребенка без опекуна в любой момент, – парирует тетка. – Покажи, что вы тут едите.
Открываю холодильник. Яйца, молоко, кастрюля с супом. Вчера перед работой сварил. Ну и так, по мелочи. Творожки, йогурты, сыра немного осталось, овощи свежие. Никакого криминала. В шкафчиках крупы, чай, кофе. Все как у всех.
– Скромно, – хмыкает та, что большую часть времени молчала.
– Сорри. Черной икры не припас, – все же срываюсь и начинаю язвить. – В следующий раз обязательно. Вы только предупредите, когда ехать соберетесь. Я, может, и штаны приличные найду.
Тетки усмехаются. Опять что-то пишут.
– Мальчик мой, – вздыхает пучеглазый инспектор, – ты же еще и в призывном возрасте. Университет окончил? Отсрочки у тебя нет. Осенью в армию заберут.
– У меня несовершеннолетний иждивенец.
– Это если тебе опеку дадут. А шансов у тебя практически нет. Рисковый, безответственный грубиян. Ты на работу уходишь, Анаит одна остается?
Закрываю глаза. Медленно наполняю легкие воздухом. Задерживаю дыхание. Еще медленнее выдыхаю, чтобы не послать их к черту.
– За ней соседка присматривает. – У меня даже получается спокойно им отвечать, хотя внутри клокочет злость и требует немедленного выхода.
– Так, может, мы соседке опеку и отдадим? – хмыкает противная тетка.
– Да вы замучили! – не в силах больше себя сдерживать, повышаю голос. – Что вы хотите? Я не понимаю! – хлопаю ладонью по столу. – Ей с родным братом будет хуже, чем с чужими людьми? Вы действительно так считаете?!
– Вспыльчивый, – дописывает вторая инспекторша.
– Да сколько можно! – Я прикрываю глаза, нецензурное слово слетает с губ. От бессилия мне хочется биться головой о стену. Больше я не улы баюсь инспекторам. Очевидно же, что они специально ко мне придираются. Меня откровенно заваливают, чтобы забрать сестру.
Они снова пишут. Наверное, помечают, что я матерюсь.
– В течение ближайших нескольких дней комиссия примет решение по твоему заявлению, – голосом робота сообщает «молчаливая», громко захлопнув свой блокнот. – До свидания, Саркис.
Гордо подняв головы, они двигаются к выходу, оставляя на полу черные полоски от каблуков своих туфель.
Зло рыча, пробиваю «двоечку» в стену. В глазах искрит от боли в костяшках. На кухню заглядывает испуганная сестренка. Смаргивает крупные слезы с пушистых темных ресниц. Подслушивала, маленькая пройдоха.
– Иди сюда, – сажусь на пол и тяну к ней руки.
Подходит. Тут же крепко обнимает меня за шею, укладывает голову на плечо. Точно все слышала.
– Меня заберут, да? – всхлипывает Ана.
– Кто им тебя отдаст? – зло ухмыляюсь, понимая, какую бы ненависть я ни испытывал к нашему родному отцу, мне придется переступить через гордость и ехать к нему – просить помощи.