По коридору пронесся звук нескольких щелчков. Лампы, встроенные в потолок, включались одна за другой, разбрасывая во все стороны холодный белый свет. В воздухе повисло монотонное гудение, иногда прерываемое почти незаметным электрическим треском. Казалось, что всё вокруг ждало в нервном и трепетном напряжении, пока наконец из-за угла не вышла высокая фигура, облаченная в черное. Она неспешно прогуливалась по коридору, изредка поглядывая по сторонам, пробегаясь взглядом по полупрозрачным стеклянным панелям. Рисунки на них слабо пульсировали, подсвечивая отдельные сегменты схем, вырезанных прямо поверх стекла так тонко и искусно, как не смог бы даже самый лучший лазерный станок.
Фигура что-то тихо бормотала себе под нос, заходя всё дальше вглубь бесконечного лабиринта. Каблуки идеально начищенных сапог стучали по гладкому полу, отчего звук шагов ещё долгое время эхом звучал между безлюдными залами отдельно от своего хозяина. На стенах играли яркие фиолетовые блики каждый раз, когда тёмный силуэт проходил мимо, в то время как на потолке на мгновение образовывалось некое подобие копоти, которая почти в ту же секунду бесследно растворялась. Фигура сделала ещё несколько поворотов, после чего резко остановилась, заставив подошвы своих сапог издать громкий скрип. Воздух вокруг силуэта начал чуть накаляться, отчего подле его бесформенной головы и шеи образовалась тонкая рябь. Где-то на несуществующем лице промелькнула задумчивая улыбка, опознать которую можно было разве что по короткому гулу, который отдалённо походил на звук выдыхаемого носом воздуха.
– Надеюсь, я тебя не потревожил, – протянул низкий, но удивительно мягкий голос, с крайне характерными потрескивающими нотками.
Подобный звук можно было услышать сидя ночью у костра, пока яркое пламя лениво облизывало поленья и ветки. Впрочем, этот огонь, казалось, существовал сам по себе, по каким-то лишь ему понятным причинам приняв антропоморфные очертания. Его голова, от которой вверх, подобно разлохматившимся прядям волос, тянулись фиолетовые языки, была наклонена чуть вперёд, словно он находился в постоянном, непрерывном раздумье. Остальное «тело» было скрыто под слоями черных, как уголь, одежд, отглаженных до такого состояния, что на них нельзя было найти ни одной лишней складки.
Силуэт сложил руки вместе и выпрямился, отчего по комнате прокатился короткий шелест. Стоявшая напротив него стеклянная пластина безмолвно продолжала своё существование, озаряя пространство вокруг себя голубоватым сиянием. Изображенная на ней схема содержала бесчисленное множество фрагментов, однако большинство из них уже поблекли, став почти незаметными. В самом верху, где ещё продолжал пульсировать свет, оставалось всего две ячейки, расписанных угловатыми символами и знаками.
– Они возлагают на тебя такие большие надежды, – снова протянула фигура, сделав один шаг ближе к панели. – И я уверен, ты их не разочаруешь.
Стекло покрылось тонким слоем конденсата, сквозь который по-прежнему проходило пульсирующее сияние, непрерывно продолжающее раз за разом слабо мигать, отбрасывая на пол и стены изогнутые тени. Силуэт издал звук, напоминавший смешок, прежде чем поднести руку к панели и аккуратно смахнуть осевшую влагу. Пальцы его, обтянутые тёмными кожаными перчатками, дрожали, словно в трепетном благоговении. Он так долго этого ждал, что пару раз начинал сомневаться в здравии своего рассудка. В какие-то моменты ему казалось, что время тянется мучительно долго, а дни и вовсе отказываются закачиваться. Но вот теперь он стоял перед неприветливым холодным стеклом и внезапно всё начинало обретать смысл. Все эти долгие секунды, минуты, часы наконец приобрели то самое значение, которое он старался вложить в них.
Силуэт пару мгновений стоял почти неподвижно, а затем опустился на одно колено, приблизившись к постаменту, крепко обхватывающему стекло с обеих сторон. Набрав побольше воздуха в стесненную мундиром грудь, он открыл потайную крышку и заглянул внутрь, любуясь сложным хитросплетением проводов, представшим перед ним. Все они были одновременно настоящими и абсолютно фальшивыми. Просто очередная выдумка Вселенной, в попытках придать осмысленный вид тому, что в нём совершенно не нуждалось.
Фигура подняла взгляд на символы, неподвижно существующие в самом верху пластины и усмехнулась, слегка покачав головой.
– Будет больно, – тихо произнёс силуэт, подцепив пальцем один из проводов, прежде надёжно скрывавшийся за множеством других. – Я бы даже сказал… невыносимо.
Одним быстрым движением, он рванул провод в свою сторону и тот с глухим треском лопнул, превратившись в две никак не связанные половинки. Панель несколько раз мигнула, после чего на ней образовались трещины. Сперва небольшие, почти незаметные глазу, они росли, стремительно вытягиваясь вверх, пока наконец не достигли последних двух элементов схемы. Все, что было до них, превратилось в блестящую череду осколков, которые больше невозможно было соединить.
Силуэт закрыл крышку и поднялся на ноги, окинув взглядом своё творение. Когда его несуществующие глаза столкнулись с предпоследним фрагментом схемы, оттенок пламени моментально потемнел, а рябь вокруг его головы стала значительно больше. В зале стало жарко, настолько, что любой человек бы не смог находиться здесь дольше пары секунд, а трещины на стекле начали смазываться, приобретая более плавные и сглаженные очертания.
– В другой раз я бы счёл это забавной иронией, – произнесла фигура, медленно снимая перчатку с одной руки. Комната наполнилась ещё несколькими фиолетовыми бликами, исходящими от яркого пламени, имевшего отдаленные очертания ладони и пальцев. – Но сейчас у меня нет на это времени. Я и так ждал слишком долго…
Силуэт поднёс раскалённый кончик пальца к панели и проделал отверстие в стекле с такой легкостью, будто это было всего лишь подтаявшее масло. Там, где всего секунду назад был предпоследний элемент схемы, теперь осталась лишь дыра с подтеками по краям. Пульсирующий свет мгновенно перетёк дальше, пробираясь по тонким линиям и узорчатым символам, пока наконец не достиг самого верхнего фрагмента. Фигура облачила свою руку обратно в чёрную перчатку и осторожно поправила края толстого рукава.
Температура в комнате быстро упала до прежних умеренных значений, а цвет пламени вернулся к прежнему более светлому и отчётливому оттенку. Силуэт многозначительно кивнул, а затем развернулся в сторону коридора и двинулся в обратную сторону той же дорогой, какой первоначально пришёл сюда. Однако прежде, чем свернуть за угол, он на секунду остановился и бросил быстрый взгляд через плечо на мерцающее стекло, которое теперь больше напоминало то ли предмет абстрактного искусства, то ли последствия бесцеремонного вандализма.
– Игры закончились, Тринадцатая. Самое время проснуться и перейти наконец к делу…
Фигура развернулась, обратив свой взор к однообразным коридорам, а затем скрылась в бесконечном лабиринте, словно играя в догонялки с эхом собственных шагов. Звук всё ещё достигал пустого зала, когда лампы в нём потухли, позволяя почти непроницаемой темноте вернуться на своё прежнее место. Единственным источником света в комнате осталась полуразбитая панель, фрагмент которой продолжал слабо мерцать, постепенно набирая яркость, пока наконец свет его не стал постоянным, пульсирующим в такт ритму чужого сердца, которое в первые за долгие столетия начнёт биться самостоятельно.
Летние дни обычно тянутся очень медленно. Но когда оглядываешься, оказывается, что они уже пролетели и оставили после себя лишь несколько ярких воспоминаний и неприятное ощущение обреченности. После них непременно приходит осень, принося холодный колючий ветер и пробирающие до дрожи дожди, от которых земля в мгновение ока становится вязкой и скользкой. Впрочем, пока что, Кэрри так далеко ещё не загадывала. Она надеялась, что лето непременно задержится подольше, и подарит как можно больше тепла, прогулок и встреч с друзьями. Тем более, что сейчас было ещё только самое начало июня, а значит у неё ещё много времени, на то чтобы осуществить все свои планы. В предвкушении долгожданного отдыха, Кэрри сделала глубокий вдох, в то время как ветер трепал её каштановые волосы, то и дело закидывая их ей на лицо. Быстрым движением руки она убрала от глаз непослушные пряди и небрежно заправила их за ухо, надеясь что оттуда они точно не смогут доставить ей проблем.
По дороге то и дело проносились машины, поднимая небольшие облака пыли и встряхивая плохо сцепившуюся асфальтную крошку. Деревья, высаженные вдоль трассы, наклонялись в разные стороны, будто бы маша ветвями вслед спешащим автомобилистам.
– Долго ещё будешь любоваться видами? – с легкой усмешкой спросил Кэрри её приятель, прежде чем втолкнуть ей в руки мотоциклетный шлем.
Она одарила друга чуть нахмуренным взглядом и покачала головой.
– Брось, мы же никуда не опаздываем.
– Скажи это моему желудку. Если мы сейчас же не поедем, то я начну помышлять о каннибализме, – саркастично отметил парень, перекинув ногу через свой мотоцикл и чуть отклонившись назад в нарочито недовольной позе.
– И что же помешало тебе как следует поесть перед выходом? – закатив глаза осведомилась Кэрри, защелкивая ремешок своего шлема под подбородком.
– Ну… Я очень спешил увидеть свою замечательную подругу, которая бы устроила мне взбучку, если бы я опоздал хотя бы на пол минуты, – парировал приятель, показав девушке язык.
Та в ответ лишь многозначительно вздохнула, усевшись на собственный мотоцикл и деловито положив руки на руль. Не дожидаясь, пока она двинется с места, её друг выехал на трассу и помчался вперёд, не упустив возможности на пару секунд встать на заднее колесо, будто бы полагая, что данный «трюк» впечатлит случайных прохожих.
– Боже, тебе что, пять лет, – фыркнула Кэрри, осторожно выезжая следом за ним. Она старалась не сводить глаз с дороги, лишь время от времени поглядывая вниз, на спидометр. Привычка, за которую её приятель постоянно любил над ней подшучивать, уверенный в том, что она самый осторожный и «правильный» мотоциклист, которого только видел свет.
Дома и деревья проносились мимо, иногда сменяясь видами на дворы или переулки. Кэрри приподняла голову, оценивая движение на дороге, чтобы перестроиться в другую полосу, как вдруг её голову пронзила острая боль. Всё тело покрылось мурашками, словно её окатили ведром холодной воды. Вот только вместо мороза, по коже разлился обжигающий жар, от которого, казалось, даже воздух в легких начинал вскипать. Кэрри тяжело вздохнула и обхватила руль пальцами с такой силой, что костяшки под перчатками побелели. Она чувствовала будто задыхается, но не могла точно сказать почему. Перед глазами всё начинало расплываться, превращаясь в мерцающие пятна света, едва улавливаемого глазами. Она до последнего старалась сконцентрироваться, щурилась и моргала, в надежде, что это вернёт зрению прежнюю остроту, но становилось только хуже. Образы расплывались и в какой-то момент она поняла, что не может разобрать ничего из того, что её окружает. Она больше не знала, где начинается одна машина и заканчивается другая, где дорога переходит в тротуар, или хотя бы где были её собственные руки. В ушах начинало звенеть, а сердце сжалось. Однако отдельные звуки Кэрри все ещё слышала.
Лязг. Грохот. Что-то выбило воздух у неё из груди. Спина столкнулась с твёрдой поверхностью, а к горлу подступил металлический привкус, едва уловимый на языке. Она попыталась сделать вдох, но не могла, будто бы в ответ на каждое движение в неё старательно втыкали сотни тонких игл. Она слышала, как кто-то кричит, но уже не могла понять был ли этот голос ей знаком, или это был просто возглас неизвестного прохожего. Перед глазами всё застилало полупрозрачной пеленой, а по мышцам начла разливаться боль. Сперва слабая, но затем… Затем он обрушилась на неё, словно цунами, оглушая и выбивая из головы все остальные мысли. Кэрри не могла ни о чем думать, не могла сдвинуться с места. Ей хотелось вопить, но звуки просто не вырывались у неё изо рта. Или же она их просто не слышала, не могла разобрать.
Яркие всплески всевозможных цветов начали становится всё темнее, пока наконец не превратились в единую непроглядную бездну. Жар, прежде будто бы разъедавший её изнутри, резко сменился сухим холодом, волнами проносившимся по всему телу. Кэрри перестала понимать где она, а чуть позже все звуки пропали, оставив её один на один со звенящей тишиной. Ей казалось будто бы она парит в этой странной пустоте, где не было ничего кроме неё самой. Или по крайней мере того, что от неё осталось. Она не чувствовала своих рук или ног, все ощущения в один момент растаяли, словно их никогда и не было. Мысли, эмоции, чувства просто испарились безо всякого следа.
Кэрри попробовала закрыть глаза, хотя была даже не уверена, есть ли они у неё всё ещё. Она не ощущала их, а тьма вокруг не позволяла ей понять, смотрит она на что-либо или же её окружает пустота. Тишина начала становиться всё более… липкой. Она обволакивала разум со всех сторон, замещая собой то, что когда-то являлось мыслями. Могло показаться, что сознание в какой-то момент начало растворяться, сливаясь с абсолютным ничем, становясь его неотъемлемой частью или же, что логичнее, отсутствием какой-либо части.
Здесь не было боли и всей той невыносимой агонии, которая всего пару минут назад пульсировала в каждом нерве. По крайней мере сначала… но затем Кэрри почувствовала, будто что-то ударило её током, заставляя всего секунду назад несуществующее тело трепыхаться и вздрагивать. Она невольно открыла рот, намереваясь вскрикнуть, но вместо этого сделала большой глоток воздуха, словно только что вынырнула из-под толщи воды. Перед глазами снова возник ослепительный свет, но на этот раз он был лишь одного неприветливо белого цвета. По краям виднелись размытые тёмные образы, которые то и дело появлялись и исчезали, ни на секунду не оставаясь на месте. Голова болела от многообразия звуков в одночасье обрушившихся на неё. Чей-то шепот, обрывки невнятных разговоров, быстрый повторяющийся писк и множество шагов, шаркающих из стороны в сторону. Кэрри слышала приглушенный звон, напоминавший звук чего-то металлического, шорохи, гул и гомон, которые ни на миг не прекращались.
Она попыталась дернуться, но не могла, словно что-то сдерживало её, не позволяя пошевелиться. Глаза непроизвольно щурились, стараясь привыкнуть к внезапному свету, но картинка от этого отчётливее не становилась. Всё тело слабо ныло, а каждая мышца ощущалась… странной. Будто бы всё это тело было каким-то совершенно чужим и незнакомым. Привычными были разве что мысли, которые теперь беспорядочно носились в голове, стараясь придать понятные очертания происходящему.
Что с ней произошло? Она попала в аварию? Она в больнице? Кэрри не знала. Вокруг не было ни одного знакомого запаха, которые обычно присущи медицинским учреждениям. Даже свет, бивший по глазам ощущался каким-то неправильным. Несмотря на свою интенсивность, он казался блеклым и пустым, будто бы представляя собой олицетворение слова «искусственный» во всей своей изощренной бездушности.
Раздалось механическое гудение и над головой Кэрри что-то захлопнулось. Все силуэты, которые она видела прежде стали ещё более размытыми, а каждый свой выдох она могла наблюдать в виде бледного конденсата. На миг поверх стеклянного купола показались фиолетовые блики, чем-то похожие на солнечные зайчики. Воздух стал мягким и тёплым, какой обычно бывает разве что в саунах или банях. Кэрри не могла этого никак подтвердить, но тем не менее ей казалось, что кто-то смотрит на неё с другой стороны этого причудливого барьера, изучает её с головы до ног и оценивает по каким-то лишь ему известным критериями.
Пространство вокруг неё наполнилось густым белым дымом, вдыхая который она почувствовала на языке сладковатый привкус. Глаза невольно начали слипаться, в то время как незнакомый взгляд продолжал пристально следить за каждым её вдохом. Он не покинул её до тех самых пор, пока глаза её совсем не закрылись, а разум не погрузился в сон. И на этот раз она была уже абсолютно уверена, что спит. Вот только, несмотря на всё то немногое, что она успела увидеть и почувствовать, Кэрри не была уверена, где именно проснётся.
Может быть, всё это просто часть замысловатого сна и скоро прозвенит будильник? Она проснётся в собственной кровати, сдвинет в сторону одеяло и потянется, поднимая руки к потолку. А потом неспеша встанет и сделает себе кофе… Если, конечно, всё случившееся и впрямь является сном. Но отдельная частичка её сознания подсказывала ей, что это не так. И она больше никогда не вернётся в свою кровать. Да и лето уже давно закончилось…