ПАЛЫЧ
Я приехала в деревню вечером. На небе уже загорались первые звезды. Накануне вечером была сильная метель. Дороги занесло снегом. А ветер постарался сделать его плотным, непроходимым. Ясное небо зимой в Сибири означает, что будет лютый мороз. На базе кончился хлеб и чай. Бригады скоро вернуться с работы. И я поехала в деревню за продуктами. Полки в магазине были почти пустыми. Последний месяц зимы. Самые сильные ветра и бураны. Зима не хотела сдавать свои позиции. И лютовала, как голодный зверь, которого охотники загнали в угол. Все дороги были переметены. И добраться до цивилизации не было никакой возможности. Поэтому продукты в деревню уже давно не привозили. Но маленькая пекарня каждый день пекла хлеб. И его пьяный аромат разносился далеко по всей округе в морозном воздухе. От базы до деревни не было далеко. Всего 17 км. Но из-за снега я пробивалась два с половиной часа. Каждые 100 метров мне приходилось выходить из машины и прочищать себе путь лопатой.
Я отряхнула снег с обуви и зашла в тепло. Меня сразу окутал душистый пар, пахнувший свежим хлебом. Огромные караваи с румяной аппетитной корочкой лежали ровными рядами на столе. У меня сразу потекли слюни. Тетя Маруся, которая здесь исполняла обязанности директора, пекаря, завхоза и дворника одновременно, увидев меня широко улыбнулась. Меня в деревне хорошо знали.
– Дочка не хочешь свежей корочки с молоком? – лукаво улыбнувшись спросила она. Тетя Маруся знала, что о свежей хрустящей корочки я не откажусь никогда. Вкуснее свежего хлеба нет ничего на земле. Я присела на краешек скамьи. Ноги гудели от усталости. Как по волшебству на столе появилась огромная кружка молока, мисочка с медом и теплый хлеб.
– Некогда мне сильно рассиживаться, тетя Маруся. У меня люди голодные сейчас с работы приедут. А хлеба нет. – Я это говорила скорее для себя. А рука уже сама потянулась к корзинке с хлебом.
– Да ты поешь немного, дочка. А то совсем со своим лесом измоталась. Вон, посмотри, одна кожа, да кости остались. А я тебе пока деревенские новости расскажу.
– Да какие здесь новости, тетя Маруся. Уже две недели ни сюда никто не приезжает, ни отсюда никому не выбраться. Вот дорогу прочистят, тогда и новости будут.
– Не скажи. У нас сегодня такое было… И до нас дошло. – и Маруся со значением на меня посмотрела, сделав выразительную паузу.
– Да что дошло-то? Инопланетяне прилетели? Кроме них сюда вряд ли кто доедет.
– Какие еще инопланетяне?! Разбойники у нас объявились. Самые настоящие. Эти, как их называют… Во, гастеры!
– Тетя Маруся, не «гастеры», а гангстеры.
– Да, один черт! Бандиты, они и есть бандиты! Палыча из ружья подстрелили, джип его забрали и все документы.
Я поперхнулась куском хлеба и сильно закашлялась.
– Как подстрелили?!!!!
– Да, обыкновенно. Из его же ружья и подстрелили. Не поделили чего-то с ним. Как он теперь-то? Ведь до больницы-то не доехать. У него сейчас бабка Глаша. Кровь останавливает. Она-то мастерица. А вот ее мать…
Но я уже не слышала ее объяснений по поводу родословной бабки Глаши. Я заскочила в УАЗик и рванула с места на предельной скорости. Палыч был моим хорошим знакомым. Его бригада работала недалеко от моего лагеря, и мы старались помогать друг другу. В тайге по-другому нельзя, не выживешь. Характер он имел упрямый и задиристый. И мне часто приходилось «общаться» с его людьми, дабы они не побили своего начальника. Люди, с которыми мы работали, были, мягко говоря, не очень простыми. Многие из них отсидели в тюрьме большую часть своей жизни. И требовали особого к себе отношения. А Палыч, когда выпьет лишнего, мог наговорить такого, за что не просто бьют. Но мужик он был не злобный и на деньги не жадный. И на него никто зла долго не держал.
Я подъехала к крайнему домику, в котором жил Палыч. На крылечке стояли соседские мужики и курили. Я зашла внутрь. В доме царил беспорядок и разгром, необычный даже для Палыча. На полу валялись осколки разбитой посуды. В комнате стоял терпкий, душный запах водки, табака, устойчивого мужского пота и крови. Палыч лежал на кровати в углу и тихо стонал. Над ним хлопотала бабка Глаша, местная знахарка. Увидев меня, Палыч разжал с трудом спекшиеся губы.
– Ну вот, все, как ты говорила. Доигрался. – Он попытался усмехнутся, но тут же скривился от боли.
Бабка Глаша подскочила ко мне и зашептала.
– Дочка, в город его надо. Здесь помрет он. Ничего я сделать не смогу. Пуля в нем сидит. Ее вытащить надо. А я ж не врач. Так, заговоры знаю, да травки разные. А от пули заговора-то нет. В город ему надо. – Повторила она озабочено.
Я села на край кровати Палыча. Взяла его руку и стала что-то ему говорить, успокаивать, уговаривать. А мысли в моей голове скакали, как взбесившиеся белки. Как везти?! Я семнадцать километров до деревни столько времени добиралась, а до города все триста будет. Не довезти, не успеть! И тут мне пришла в голову одна мысль. Как всегда сумасшедшая. Если везти по замерзшей реке, напрямик, то это всего сто двадцать километров. Но ночью, по льду…Черт!! Вариантов не было. Я вышла на улицу. Мужики в ожидании смотрели на меня.
– Помогите мне Палыча в машину перетащить. И еще. Возьмите лопаты и расчистите мне спуск на реку.
Люди смотрели на меня, словно не понимали, что я говорю.
– Черт! Да не стойте здесь, как памятники. Живо!!!Шевелитесь!!!
– Мать, ты не иначе рехнулась совсем. По реке не проехать. Там лед – чистое стекло и торосы на каждом шагу, да полыньи еще на стремнине незамерзшие есть.
Я свирепо глянула на советчиков.
– А что, у вас есть другие варианты?
–Так Палыча не спасешь, и сама сгинешь. – Ответил мне кто-то в сердцах.
Я зло засмеялась. Я и без них все знала. Но вариантов и правда, не было.
– Оставь ее. Видишь, завелась. Ее теперь не удержишь. – Это кто-то из лесников, кто знал меня достаточно хорошо.
Машина летела по льду. Свет фар выхватывал из ночной черноты нагромождения льда. Удар бампером, машину мелко затрясло. В стороны брызнули осколки льда. Сильно тряхнуло.
– Прости, Палыч. Не смогла удержать. Чертова катушка!!! Как ты?
Я мельком посмотрела в зеркало заднего вида. Сережка, сын лесника, держал голову Палыча на коленях. В глазах у парнишки застыл страх.
– Мать, он того, отключился. Че делать-то?
Голос у пацана дрожал. Я усмехнулась:
– Че делать? Ехать, Сережа, ехать. И по возможности быстро. Не трусь, мужик, прорвемся!
Свет фар выхватил впереди нагромождение льда, а рядом черный провал полыньи. Я резко крутанула руль и вдавила в пол педаль газа. Черт!!! Лед заскрипел по железу, а машина чуть ли не встала на дыбы, словно норовистый скакун.
На посту ГАИ инспектор смотрел на мой многострадальный УАЗик, и сокрушенно качал головой. Я без сил сидела на ступеньках поста и глядела, как Палыча грузят в машину скорой помощи.
– Девушка, вы бы зашли внутрь, согрелись. Застудитесь на ступеньках то…
Я даже не подняла головы. Тупо смотрела перед собой. Поднесла сигарету ко рту, закурила. Руки мелко дрожали. Прикурить удалось только с третьего раза. Кто-то из сердобольных гаишников сунул мне в руки пластиковый стаканчик с суррогатным кофе. Сережка что-то эмоционально рассказывал инспекторам. Строил страшные рожи, пучил глаза и активно размахивал руками. Я тяжело поднялась, и позвала.
– Ладно, герой, поехали. У меня мужики дома голодные.
Гаишники заинтересованно посмотрели на меня. Один, самый бойкий, решил игриво спросить.
– И много их у вас?
Я не обратила внимания на вопрос, а Сережка очень искренне и серьезно ответил:
– Так у ней их пятьдесят три штуки. Ждут и все голодные. Злые, небось. Голодные мужики – они всегда злые.
Я развернула машину и помахала, немного охреневшим от такого ответа, гаишникам рукой.
В деревню мы вернулись уже под утро. Я высадила Серегу около дома, поблагодарила за помощь. Он как-то странно на меня посмотрел, а потом нерешительно проговорил:
– Знаешь, все про тебя говорят, что ты чокнутая. Я не верил. А теперь сам убедился. Как есть, чокнутая!
Я неопределенно хмыкнула и махнула рукой на прощание. В пекарне горел свет. Тетя Маруся ставила тесто. В углу стояли два мешка с хлебом для меня. Я забрала мешки, поблагодарила хозяйку и поехала на базу. Над лесом вставало яркое зимнее солнце. Лучи брызнули в разные стороны и расплескались по снежному безмолвию разноцветными искрами. Начался новый день.