На «Дитя приливов» Динил ждал вместе с Квелл, которая теперь неотступно следовала за ним, и две пары обиженных глаз смотрели на Джорона. За ними стоял Спракин, который был казначеем до того, как Миас сняла его с этой должности, и теперь он старался всячески досадить Джорону. Он достаточно давно служил на флоте, чтобы знать, как далеко может дойти в неподчинении, прежде чем на него обрушится гнев Серьезного Муффаза.
– Супруга корабля хочет, чтобы вы взяли тех, кто прибыл на моей флюк-лодке, и надели на них черные повязки, – сказал Джорон. – Но потом, а сейчас их необходимо связать и держать отдельно от нашей команды. Я должен вернуться на торговца вместе с ветрогоном и Гаррией; на борту того корабля много больных.
– А зачем им ветрогон? – спросил Динил.
Прежде они были друзьями, однажды – любовниками, но их отношения разрубил Джорон, вместе с рукой Динила – и теперь ничего не осталось, в том числе руки. Динил, Квелл и Спракин образовали небольшой союз, основанный на ненависти к Джорону, которая ранила его всякий раз, когда он видел их вместе, что на корабле размера «Дитя приливов» случалось довольно часто.
– Об этом просила супруга корабля, смотрящий палубы, – сказал Джорон, который почувствовал, что его речь столь же напряжена, как и тело.
Холодная формальность пришла на смену жару эмоций, которые они разделяли прежде. За спиной Динила ухмыльнулась Квелл, ей никогда не нравился Джорон, а когда он получил более высокий чин, ее ненависть лишь усилилась. Она, в свою очередь, с ее злобным характером, пугала Джорона. Впрочем, он бы никогда в этом не признался. Он не сомневался, что Динил и Квелл контролировали каждый его шаг. Спракин просто криво улыбался и ждал момента, когда у него появится возможность доставить Джорону неприятности.
– Наш долг состоит в том, чтобы предоставлять супруге корабля все, чего она хочет, не так ли? – улыбнулся Спракин, но в его улыбке не было ничего приятного.
Динил не обратил на его слова внимания и сделал шаг вперед.
– Квелл, выполни свой долг, приведи сюда Руку Старухи и говорящего-с-ветром, – холодно и жестко сказал он. – После чего отведи этих мужчин и женщин в корабельный карцер, где они останутся до тех пор, пока не будут готовы к исполнению своего долга.
Джорон отвернулся. Он заметил, как часто Динил, а также те, кто его окружали, использовали слово «долг». Именно чувство долга заставило его потерять руку, а Джорона вынудило ее забрать. Каждый из них по-своему действовал правильно, поэтому Миас сохранила должность Динилу на корме корабля, хотя он угрожал ее жизни. И каждый день, когда они стояли там вместе, Джорон чувствовал, что она совершила ошибку, и подозревал, что Миас думала так же, – впрочем, она никогда в этом не признается.
«Супруга корабля двигается только вперед, – однажды сказала она. – Я не стану смотреть на ошибки, оставшиеся за моей кормой, Твайнер, с того самого момента, как я уточнила свои горизонты».
Джорон не стал долго задерживаться на борту, слишком уж холодная здесь царила атмосфера. Он оставил Динила разбираться с новыми членами команды и отправился обратно на «Сокровища девы» вместе с ветрогоном и Гаррийей. Старая женщина сидела на дне лодки между гребцами, обхватив себя руками. Ее привели на корабль как одну из привязанных-к-камню, которые занимали самое низкое положение на костяном корабле, так как ничего не знали о море, однако Гаррийя показала себя умелой целительницей. Редко на корабле были такие хорошие лекари, не говоря уже о корабле мертвых, вроде «Дитя приливов». И она стала Рукой Старухи. Как и Динил, Гаррийя вызывала у Джорона тревогу, но совсем по-другому.
Когда они встретились в первый раз, женщина назвала его «Зовущим». А потом, через несколько месяцев, когда все казалось потерянным и смерть неизбежной, он запел, и появился аракесиан, словно призванный песней. Последний могучий и таинственный морской дракон спас их от полного уничтожения, и хотя Джорон был уверен, что дело не в нем и его пении, у него постоянно возникало сомнение, не лжет ли он себе. Ведь он слышал песню аракесиана и ощущал его присутствие, как никто другой.
За исключением ветрогона.
Говорящий-с-ветром преодолел свой ужас перед Северными штормами и вернулся в прежнее состояние неизменного любопытства. Сейчас его завораживали гребцы. Дети палубы с интересом поглядывали на ветрогона, достойно реагируя на его интерес. Обычные моряки побаивались говорящих-с-ветром, но команда «Дитя приливов» относилась к нему с той же любовью, которая предназначалась только для Черного Орриса, сквернословившей черной птице, поселившейся на такелаже «Дитя приливов».
– Это зачем? – спросил ветрогон, указывая на уключины.
– Чтобы весло на них опиралось, – ответила Фарис со своего места на корме лодки. – Так детям палубы легче грести.
– Зачем грести? – спросил ветрогон, его острый клюв открывался, и слова вываливались из горла, не сформированные языком и губами, как положено. – Я делаю воздух. – Он показал на свернутые крылья корабля когтем, которым заканчивался его локоть под крылом, спрятанным под разноцветными одеждами.
– Береги силы, ветрогон, – сказал Джорон. – Дети палубы гребут потому, что скорость сейчас не имеет существенного значения. Твоя магия может пригодиться позднее, и сейчас глупо ее тратить.
– Джорон Твайнер не умный, – пронзительно закричал ветрогон и перескочил на нос маленькой лодки, где встал рядом с Джороном. Затем он повернулся всем телом в сторону громады торговца, вздымавшейся впереди. – Плохие вещи, – сказал он. – Плохие вещи начинаются здесь.
– Какие плохие вещи? – спросил Джорон.
– Возвысь свой голос, Зовущий, – сказала Гаррийя, сидевшая на дне лодки, рядом стояла сумка с ее лекарственными растениями. – То, что давно похоронено, сейчас снова выходит на свет.
– Что ты имеешь в виду? – Ее слова казались ему странными предметами, которые плавали вокруг него.
Он чувствовал, что существует в лодке с налегавшими на весла детьми палубы отдельно от всех. Шум моря отступил, ярко окрашенная одежда потускнела, и в его ушах звучал только голос Гаррийи.
«Кейшан поднимается, Джорон Твайнер, кейшан поднимается».
К нему вернулись все звуки, старая женщина сидела на дне лодки и рылась в своей сумке, словно не сказала ни слова.
Быть может, она молчала?
Прежде он бы в этом не усомнился, но в последнее время Джорон уже не был так уверен в собственных чувствах. Возможно, причина состояла в том, что он слишком долго обходился без сна, или его изменило что-то другое, но ему не нравилось думать о таких вещах. Он почесал верхнюю часть предплечий, где у него побаливала кожа. Он уже не сомневался, что его поразила гниль-кейшана, и одновременно надеялся, что причина в другом, но не осмеливался с кем-то поделиться своими тревогами – сначала гниль приносила язвы, а потом безумие. Все чаще у него появлялись причины сомневаться в окружающем мире, не верить собственным глазам и ушам.
Могла ли гниль-кейшана овладеть человеком так быстро? Мастер костей Коксвард болел ею, но многие годы. А вдруг у каждого она протекает по-разному?
– Будьте осторожны внизу! – раздался крик, и Джорон встряхнулся, когда с торговца начала спускаться веревка.
Он привязал к ней флюк-лодку и взобрался по борту на корабль. Вслед за ним последовал ветрогон, который без всяких усилий поднялся на «Сокровища девы», даже не воспользовался веревкой или лестницей, его ноги с когтями и крылья были отлично приспособлены для подъема по вертикальным поверхностям. Нет, ветрогоны не являлись существами открытого моря, и Джорон не сомневался, что так было всегда. Если бы они не обладали умением управлять ветрами, никто не привел бы их к морю, где большинство говорящих-с-ветром страдало от боли, когда им приходилось использовать жившую у них внутри магию. Их ветрогону по-прежнему требовалось сойти на берег, чтобы получить новый заряд от ветрошпиля, но он мог удерживать больше магии, чем любой другой ветрогон, и под его нарисованной маской были глаза. Тайна, которую он разделил с Джороном, – ветрогонов ослепляют в ранней молодости, чтобы помешать им сбежать.
Джорон всегда верил, что так поступают для того, чтобы сохранить им жизнь.
Но за последнее время он услышал столько лжи, что у него возникли сомнения в правдивости этого утверждения.
На палубе «Сокровищ девы» Миас уже начала выносить женщин и мужчин наверх. Это были сломленные люди, практически скелеты, их тела покрывали язвы, которые сразу узнал Джорон – у них ужасно чесались плечи, – и еще он обратил внимание на дикие, испуганные глаза. Он смотрел на огромного Серьезного Муффаза, мать палубы, сортировавшего тех, кого приносили снизу. Часть укладывали справа, но большинство отправляли к левому борту.
Здесь были собраны люди самых разных рас и цвета кожи, живущих на Ста островах, и Джорон не мог понять, что произошло: пленников явно захватили не в результате какого-то рейда, иначе все они принадлежали бы к одному и тому же народу, скорее, это напоминало сбор представителей всех народов островов.
Миас перехватила Джорона, который направлялся с Гаррийей к больным, и быстро отвела их в сторону.
– Джорон ведь сказал тебе, чтобы ты принесла лекарства, которые позволят несчастным легко уйти?
– Да, супруга корабля. Однако я постараюсь спасти всех, кого сумею, – ответила Гаррийя.
– Ну, весьма возможно, таких будет совсем немного. Серьезный Муффаз отправил направо всех, кого, по его мнению, можно спасти, остальные, ну… – она прикусила губу, – лучше дать им уйти, чем заставлять страдать, полагаю, так будет правильно.
– Зачем убивать… – начал ветрогон, но рука Миас метнулась к нему и сжала клюв.
– Помолчи, ветрогон, – сказала она. – Я не стану рисковать: нельзя, чтобы живые услышали мои слова. Не исключено, что они сочтут мое решение неправильным, если увидят, что я отправляю на смерть их любимых. – Она отпустила клюв ветрогона, а затем повернула в сторону его голову.
И Джорон услышал, как из клюва вырвался негромкий, но пронзительный крик.
– Я не сказала, что ты должен молчать, ветрогон, – добавила Миас, и существо разочарованно крикнуло, привлекая к себе все взгляды.
– Странные существа! Странные существа. Сначала молчать. А теперь говорить. Не имеет смысла.
– Она не хочет, чтобы больные тебя услышали, ветрогон, – сказал Джорон, и хищный изогнутый клюв повернулся так, что нарисованные на маске глаза уставились на Джорона.
– Зачем приводить ветрогона? – спросил он.
– Потому что мне нужна твоя помощь, – сказала Миас. – А теперь пойдем, мы поговорим внизу.
Когда они спустились на нижнюю палубу, Джорон и Миас снова завязали тряпицей лица.
– Зачем так делать? – спросил ветрогон.
– Запах, – ответил Джорон.
– Люди плохо пахнут, – заявил ветрогон.
Они спустились по лестнице в темноту и почти непереносимую вонь. Миас выругалась, поднялась наверх и сразу вернулась с факелом. Интересно, что могло произойти, если она умудрилась забыть вещь, которая ей требовалась. Это было совсем на нее не похоже.
– Там, – сказала Миас, показывая на дверь перед ними, – находятся твои соплеменники, ветрогон. Они выглядят так, как и должны выглядеть в таком месте, но я не знаю, почему они здесь оказались.
– Чтобы корабль летал, – сказал он, не глядя на Миас.
– Их там слишком много для такого корабля, – сказала Миас. – И, если ты прав, то почему они находились здесь, а не на палубе, когда корабль попал в беду? Нет, тут какая-то тайна, ветрогон. – Она подняла факел повыше.
– Для меня? – спросил ветрогон.
– Да. Если судить по тому, как здесь обращались с людьми, я не понимаю, почему к ветрогонам относились лучше, и едва ли они проявят к нам доверие. – Но когда они увидят своего соплеменника, то, быть может, поведут себя иначе.
Говорящий-с-ветром согнул коготь на крыле и взял у Миас факел. Затем вытянул голову так, что его клюв оказался напротив лица Миас.
– Убивать ветрогонов, тоже? – спросил он.
– Это твой народ; ты сам должен понять, когда их страдания станут невыносимыми. Так что ты будешь решать их судьбу.
Голова ветрогона оставалась совершенно неподвижной, отсветы пламени лизали его шею, воздух отравлял отвратительный запах обожженных перьев. Все-таки это было некоторым улучшением.
– Мой народ, – сказал он и втянул голову в плечи.
– Джорон и я будем в каюте на палубе, ты придешь к нам, когда будешь готов.
Ветрогон издал пронзительный, почти оглушающий в замкнутом пространстве звук.
– Уходите! – сказал он. – Не пугать мой народ. Уходите!
Они повернулись, поднялись по лестнице на палубу, и Джорон последовал за Миас в каюту. На палубе у бортов лежали тела, многие неподвижно с закрытыми глазами. Те, чьи глаза оставались открытыми, смотрели в пустоту, словно были слепыми. Даже ветер, уносивший вонь, стал для Джорона слабым утешением, но он снял с лица маску. Он видел бедных и больных в Бернсхъюме, но они совсем не походили на этих людей. Те боролись за жизнь, как и все обитатели Ста островов. А здесь? Они лишились способности к сопротивлению. Нижняя палуба «Сокровищ девы» навсегда останется в его сознании как образ тех, кому отказано в тепле костяного огня Старухи, и он знал, что пойдет на все, чтобы избежать такой участи.
На все что угодно.
– Сюда, – сказала Миас, распахивая ободранную дверь каюты супруги корабля.
К единственному стулу внутри была привязана женщина, стол супруги корабля отодвинули в сторону, на выкрашенной в белый цвет двери виднелись следы крови.
– Это есть или была Каффис, – сказала Миас, – хранитель палубы «Сокровищ девы».
Женщина, одежда которой была залита кровью, наклонилась вперед.
– Она получила ранения во время сражения? – спросил Джорон.
– Да. – Миас не смотрела в его сторону, когда приподняла голову Каффис – сломанный нос, разбитые губы, рассеченная вокруг глаз кожа. – Но умерла она от побоев. – Миас немного помолчала, позволив легким волнам времени скользнуть между ними. – Это я ее избивала, пока ты не задал очевидного вопроса.
– Зачем? – спросил Джорон.
– Сведения, – ответила Миас и снова сделала паузу, давая ему возможность ее заполнить. Однако он промолчал. – И гнев, – добавила Миас, и он услышал его в этом слове. – Ярость, вызванная грузом, который находился внизу, она ведь являлась частью того, что здесь происходило.
– Я понимаю, но ты всегда говорила, что жизни бесценны, а нам постоянно нужны люди в команду.
– Так и есть. – Она положила руку на плечо Джорона и мягко заставила его сделать шаг назад.
Миас отпустила голову Каффис, и она упала на грудь, скрыв разбитое лицо.
– Я полагаю, тебе уже доводилось видеть корабли, перевозившие рабов. Я знаю, такие вещи запрещены, но…
– Нет, это не работорговец, Джорон, – сказала Миас. – Раб или жертва являются ценным товаром в тех местах, где их покупают. Слишком ценным для такой транспортировки.
– Но что же тогда перевозил этот корабль? – спросил Джорон.
– Я не знаю. Я надеялась, что она знала, – сказала Миас, указывая на тело.
– Но она не знала, – предположил Джорон.
– Нет. Ничего. Все детали были известны только супруге корабля. Они совершали такое путешествие уже дважды. Забирали несчастных с одного корабля и встречались с другим, всякий раз на новом острове. Тех, кто оставался в живых, переносили на другой корабль, мертвецов выбрасывали за борт.
– Звучит так, что рабовладение выглядит как замечательное изобретение, – заметил Джорон.
– Ты видел тех, что лежат на палубе. Насколько они способны к работе? – Миас не стала дожидаться его ответа. – Очевидно, их перевозили не для этого, но настоящая причина остается тайной.
– И что мы будем делать дальше? – спросил Джорон.
– Продолжим искать пирата, потом отправимся в Бернсхъюм и найдем ответы, они всегда там. Индил Каррад должен что-то знать, у него превосходная шпионская сеть.
– Если нас снова не отправят куда-нибудь, – сказал Джорон.
– Я слишком много раз позволяла моей матери меня прогонять. Больше у нее не получится, – заявила Миас. – Я найду способ задержаться в Бернсхъюме, и мы начнем поиски. Я не хочу, чтобы это оказалось правдой, но бумага, которую показала мне супруга корабля, написана рукой моей матери, во всяком случае, такое у меня сложилось впечатление. – Она смолкла и покачала головой. – И такое количество ветрогонов – ими всегда незаконно торговали, но только по одному или два, – я никогда не видела столько сразу. Я не понимаю. Что-то здесь не так, Джорон, что-то…
Ее речь прервал ворвавшийся в каюту ветрогон.
– Лишенные ветра! – пронзительно прокричал он.
– Что? – спросила Миас.
– Лишенные ветра! – снова крикнул он.
– Я не знаю, что это значит, ветрогон, – нетерпеливо сказала Миас.
Говорящий-с-ветром медленно переступал с одной ноги на другую, и возникало ощущение, что между каждым следующим шагом он парит в воздухе. Затем его голова повернулась в сторону трупа на стуле.
– От этого не пахнет болезнью, – заявил ветрогон.
– Что такое лишенные ветра, ветрогон? – спросил Джорон.
Говорящий-с-ветром щелкнул клювом, продолжая указывать на мертвое тело, а потом повернулся к ним.
– Так, разговоры ветрогонов, что носит ветер, лишенные ветра ветрогоны.
– Ты хочешь сказать, что они не могут контролировать погоду? – спросила Миас.
– Лишенные. Ветра, – сказал он, словно это были самые очевидные вещи на свете.
– Я не знал, что такое бывает, – признался Джорон.
– Люди не знают ветрогонов, – сказал ветрогон. – Лишенные ветра бесполезны.
– Итак, – сказала Миас, – у нас есть корабль, полный больных и бесполезных, направлявшийся в неизвестное место. – Если бы женщина на стуле не была уже мертва, то Миас ударила бы ее еще раз – каждое движение супруги корабля говорило о раздражении и гневе. – Это похоже на рабство, Джорон, ты прав. Но если корабль действительно послала моя мать – нет, я не могу в такое поверить. У нее много отрицательных качеств, но она ненавидит рабство. Мысль о том, что кто-то может получить прибыль от людей ее народа, вызывает у нее ярость. – Миас принялась расхаживать по залитому кровью полу каюты. – Мы вернемся на «Дитя приливов». Там решим, что делать дальше, и отберем команду для этого корабля.
– Ветрогоны, – сказал Джорон, – что нам делать с лишенными ветра?
Нарисованные глаза посмотрели на Джорона.
– Убить всех, – сказал ветрогон.