Воронья ворожея III

Впервую ночь волки выли не переставая.

Во вторую – птицы поднялись над деревьями, ошалело вереща, и закрыли жёлтую луну покрывалом чёрных крыльев.

А на третью ночь лес двинулся к крепостным стенам. На рассвете дозорные обнаружили, что сквозь крепкие деревянные балки пробилась оледеневшая трава, ворота затянуло инистым мхом, а крайнюю смотровую башню оплёл присыпанный снегом вьюн. Жители Варова Вала, конечно, знали, что к чему. Это озлобилась вёльха, хозяйствовавшая в лесу, – впервые за годы существования крепости. А всё потому, что пришлая женщина вытянула из озера рабыню Дагрима.

Тем же днём горожане собрались у дома Дагрима и принялись стучать в ворота, но никто не вышел. Бабы заголосили, что рабыню нужно вернуть в озеро, как и женщину, которую не тронула мёртвая вода. А мужчины снесли бы забор, если бы не старший дружинник, Тыса.

– Позор, – плюнул он, становясь перед толпой. – Позор вам. Многие из вас носят воинские пояса, а, словно дети, боятся сказок о ведьме из леса.

Те, кто нёс той ночью дозор, может, и рады были бы постыдиться. Но они слышали, как трава наползала на стены и как ветер завывал среди деревьев, будто кто-то мучился во тьме и рычал от гнева совсем не по-человечески. К обеду забеспокоился даже молодой посадник, занимавший верхние комнаты в дружинном доме. Он сам пришёл к Дагримовым воротам, где толпа и не думала расходиться, – слугам пришлось расталкивать разгневанных горожан, чтобы дать господину пройти. И посадник, отозвав Тысу в сторону, пытался его уговорить: дескать, многого ли стоит эта рабыня, подарим Дагриму дюжину таких же, – а тот, свирепея, твердил, что Дагрим – его соратник и что Тыса скорее сломает шею вёльхе, чем пойдёт против брата по оружию. И что Варов Вал простоял столько лет благодаря взаимной преданности дружинников, а не колдовству.

Но на сторону Тысы не встали даже его ближайшие друзья. Слишком странны были те ночи, и слишком страшной обещала быть грядущая. Когда начало смеркаться, люди зажгли факелы у Дагримовых ворот и лиловые сумерки окрасились оранжевыми всполохами.

– Смотри, что ты делаешь! – зашипел молодой посадник, вцепившись Тысе в плечо. – Не знаю, существует вёльха или нет, но до утра крепость обратится в пепел и без её помощи.

Тыса огладил седоватую козлиную бородку, глянул на толпу исподлобья.

И сдался.



Старший дружинник ввалился в комнату: пошатываясь, придержался за стену на повороте, точно едва вырвался из чужих рук. По лицу Тысы читалось, что дела плохи – надо ли думать!.. Совьон ждала, что толпа ещё с утра разгромит дом Дагрима, и удивлялась Тысе. Казалось, он бы до последнего вдоха защищал каждого из своих соратников, даже такого, как Дагрим.

Пожалуй, старший дружинник был хорошим человеком, – а Совьон уважала хороших отважных людей. Усталый, он рухнул на колченогий стул и склонил голову, подперев её кулаком. Тысе было лет пятьдесят, но он по-прежнему казался поджарым и ловким. Над его лбом вились седоватые русые пряди, но на темени уже проступала плешь. Тыса молчал, и все ждали. Дагрим – свернувшись у постели своей рабыни, точно лохматый чёрный пес. Совьон – сидя у изголовья.

Латы выглянул в окно.

– Смотрите-ка, толпа разошлась.

Никто ему не ответил.

Латы и вовсе оказался здесь случайно, как будто из любопытства. С утра он вместе с Тысой отгонял особо яростных горожан от Дагримова порога, потом по мелочи помогал Совьон – и так и остался на ночь.

Тукерская полонянка по имени Жангал лежала на кровати, укрытая несколькими одеялами. Жёлтая, словно восковая свеча, и тонкая, как кинжальная рукоять. Жангал не проснулась после озёрной воды. Она мерно дышала благовонным воздухом: Совьон окурила комнату чабрецом, рутой и зверобоем, которые велела принести Латы с рыночной площади. Совьон верила, что дым сожжённых трав может отпугнуть злых духов, но едва ли он был способен отвести беду.

Тыса посмотрел на Дагрима, одичало посверкивающего глазами из полумрака. Глянул на его рабыню. Но самый недружелюбный взгляд он бросил на Совьон. Немудрено! Совьон понимала каждого из жителей Варова Вала – будь у неё семья, она бы не захотела рисковать ею ради чьей-то пленницы. Понимала и Тысу – она невольно посеяла раздор среди его дозорных и заставила выбирать между миром и честью.

– Я обещал, – хрипло сказал Тыса, – что завтра не станет ни рабыни, ни пришлой женщины.

Латы обернулся у окна.

– Не станет, – осторожно уточнил он, – в крепости или вообще?

Тыса дёрнул плечом:

– Как сумеют уйти.

Дагрим вытянулся чёрной тенью. Поднялся с грязного пола, ощерился и смерил Тысу нечеловеческим взглядом, словно и не тот целый день защищал его от нападок земляков.

– Пусть только тронут, – процедил сквозь зубы, кивая на Жангал. – Убью.

Совьон раздражённо скривилась: грош цена твоей любви, дозорный, если она довела девушку до озёрного берега! Когда Совьон ещё пыталась привести Жангал в чувство – рисовала на её коже знаки углем, окропляла колодезной водой с толчёной крапивой, которую приносил всё тот же Латы, – она видела достаточно, чтобы возненавидеть Дагрима сильнее прежнего. На рабыне не было живого места, сплошь ссадины и синюшные следы от поцелуев.

Дагрим стиснул кулаки.

– И тебя убью, – сообщил Тысе, играя желваками. – Если решишь её отдать.

Старший дружинник вспыхнул, поднимаясь со стула.

– Эге, – свистнул Латы, вклиниваясь в разгорающуюся ссору. – Очень невежливо с твоей стороны, дозорный! Тыса целый день отбивал твой порог.

– Ты, неблагодарный убл…

– Тише, – перебил Латы, в один прыжок оказываясь между спорщиками. Он развёл ладони, намереваясь удержать Дагрима и Тысу как можно дальше друг от друга.

– Да ты… Ты! Люди из-за твоей бабы места себе не находят. Боятся грядущей ночи пуще огня, потому что даже не знают, чего ждать!..

Совьон приподняла из миски вязанку тлеющих трав. Она наблюдала за струйкой дыма, извивающейся седой лозой.

– Известно, чего ждать. Как только я вытащила Жангал из мёртвого озера, я сказала её мучителю ждать гостей. – Совьон осторожно подула на вязанку, и дым закурился рваными барашками. – Сегодня она придёт.

– Кто – она? – бросил Тыса раздражённо.

Совьон хмыкнула. Опустила травы в миску и перебросила за спину тяжёлую иссиня-чёрную прядь – ясно кто. Владычица леса. Преемница Оха Ритвы.

– Вёльха.

Повисло молчание, и даже звук половиц, скрипнувших под сапогом Латы, показался громче громового раската.

– Зачем? – Латы вскинул бровь. – Ей нужна Жангал?

– Может быть. – Совьон пожала плечами. – А может, то, что возместит нанесённую обиду.

– Пускай приходит, – фыркнул Латы, не давая Дагриму разразиться бранью. – Хоть десять вёльх, каждой будет довольно моего меча.

– Зря ты. – Совьон покачала головой. – Лучше убери оружие, так она точно его не коснётся и не навлечёт на тебя гибель.

– Нет, – рявкнул Тыса. – Ни одна лесная тварь не пройдёт через крепостные стены…

«Едва ли».

– …а если ты так много смыслишь в этих делах, собирайся и ступай ей навстречу! Клянусь, я не позволю никакому колдовскому отродью ходить по этому городу.

Он направился к двери – хотел предупредить дозорных, наместника, кого угодно, Совьон не знала. Пришлось уговаривать его остаться.

– Подожди, – сказала она. – Я многое знаю про вёльх, но знаю и то, что сегодня никто не причинит вреда твоим землякам.

В конце концов, преемница Оха Ритвы не могла оказаться сильнее своей наставницы – куда ей целая крепость? Одно дело – пугать горожан, другое – чинить им настоящее зло. Совьон длинно выдохнула, потёрла ладонью о ладонь: она бы многое отдала за то, чтобы узнать, какова сейчас преемница Оха Ритвы. Подумать страшно, но Совьон виделась с ней восемнадцать зим назад. Тогда Кейриик Хайре наведалась к младшей сестре, и Оха Ритва представила свою единственную ученицу, пятилетнюю сироту. Ученица вёльхи уже тогда показывала вздорный характер – интересно, в кого она выросла?

– Я нанесла ведьме обиду, мне и отвечать. За себя, – повела подбородком, – и за девочку.

Жангал казалась младше драконьей невесты, которую некогда опекала Совьон. Конечно, совсем ещё девочка.

– Я постараюсь загладить свою вину и выпросить жизнь Жангал, – продолжила Совьон. – Если получится, девочка проснётся наутро, и мы уйдём. Если нет, – пожала плечами, – ты всё равно сдержишь обещание, и к рассвету не останется никого из нас.

– С‐сука, – выдохнул Дагрим зло. – Следи за языком!..

Совьон сжала губы. Она не смотрела на Дагрима прямо – так, лишь краем глаза. Весь день она помогала Жангал, но не обменялась ни словом с её хозяином – не желала, было противно. Не ответила и сейчас, изучая носки сапог.

Тыса помедлил, и Латы спросил:

– Стоит укрепить ворота? Или привалить мешки к дверям?

Совьон отмахнулась: бессмысленно. Ночь едва занималась – оставалось только ждать, и Тыса опустился на тот же колченогий стул.

– Ладно, – кивнул он. – Но если хоть с кем-нибудь из жителей Варова Вала случится беда, живой ты отсюда не уйдёшь. Придушу тебя, ведьма, прямо этими руками. Утоплю в корыте у дружинного дома.

«Глупец, вёльхи не могут утонуть». Не Совьон ли связали и бросили в реку в холщовом мешке – за то, что прирезала человека, который на неё покусился?

А вслух сказала:

– Я не ведьма.

Вернее, не полноправная ведьма, но Тыса ей всё равно не поверил.

Разошлась ночь. Ветер дул с леса: скрёбся в ворота Дагримова дома и завывал в голых ветвях. Иногда Совьон различала скрип колышущихся ставней, больше походивший на стук, – может, это ей казалось из-за усталости. Она меняла догоревшие свечи на новые, рассеянно измельчала зверобой в ладонях до мелкой крошки и, усыпая им пол, наблюдала за Жангал: дышит ли? Наверное, нужно было оставить девчонку в озере – всем было бы легче. Простым жителям Варова Вала, Тысе, самой Совьон… Жангал стала бы не первой, кого она могла спасти, но не спасла – ничего, перетерпела бы, забыла. А сейчас гадай не гадай, не узнаешь, чем всё кончится.

Совьон сидела у постели Жангал, и спустя несколько часов тело воительницы застыло. Решив размять мышцы, она осторожно встала и поплотнее закуталась в тулуп – несмотря на горящий очаг, куда то и дело подкидывали хворост, было холодно. Совьон тихо прошла мимо Латы, прикорнувшего на скамье, и Дагрима, по-прежнему сторожащего покой своей рабыни. Когда Жангал только принесли в дом, он никого к ней не подпускал, только рычал и плакал. Пришлось вмешаться Латы – мол, что ты, дурак, делаешь. Раз сам не можешь помочь, так хотя бы пришлой женщине не мешай.

Совьон была готова поклясться, что Тыса не спал: сидел с прикрытыми глазами и чутко вслушивался. Она подошла к нечистому оконцу, за которым чернело небо, будто отлитое из воронёной стали. Ветви царапались в наполовину сорванный ставень. Хрустел снег. Так хрустел, словно кто-то слонялся по двору. Совьон наклонилась и прижалась лбом к оконной раме, однако не различила никакого движения.

Сквозняка не было, но резко погас огонь в очаге. Потухли свечи, взметнувши сизый дым.

– Кто там? – гаркнул Тыса.

Взвыл ветер, и распахнулась ведущая в сени хлипкая дверь. В комнату ворвался морозный зимний воздух, неся с собой клубы колких снежинок.

Латы встрепенулся и хотел было соскочить со скамьи, но Совьон положила руку ему на плечо – жди. Вздохнув, она вышла на середину комнаты. Повернувшись лицом к входу, поклонилась в пояс, и распущенные пряди скользнули по полу.

– Здравствуй, Айна Лииса.

Вёльха принесла с собой холод лесных полян и страх волчьей ночи. Она переступала мелко, по-рысьи, и шумно втягивала воздух, клокоча от гнева. Айна Лииса была младше Совьон на одиннадцать лет, ниже на голову и тоньше почти вполовину. Одетая в меховой полушубок и длинное шерстяное платье, выкрашенное травами в зелёный, с рыжими волосами, одна часть которых была заплетена в косицы, а другая пушисто струилась по груди. Вокруг её тонких запястий постукивали деревянные браслеты с вырезанными знаками, а шею оплетали бусы из капель янтаря и золота хрупких листьев. Айна Лииса была хищно красива и удивительно юна для вёльхи – это и сделало её такой гордой.

Острый нос втянул воздух. Айна Лииса прошла вглубь дома, постукивая посохом из узловатой ветви вяза. На нём вились узоры и краснели засушенные ягоды шиповника. Казалось, вёльху ничуть не занимали мужчины, не сводившие с неё напуганно-насторожённых глаз. Она не замечала рабыню, спавшую чародейским сном.

Только Совьон стоила её внимания.

– Ты! – просвистела вёльха, стукнув посохом об пол. – Какое право ты имеешь ворожить в моих владениях?

Совьон несильно сощурилась, оглядывая Айну Лииса как соперника перед боем.

– Ты украла у меня утопленницу.

– Это моя вина, – признала Совьон. – Извини, Айна Лииса. Позволь мне…

– Не позволю! – зашипела. – Поглядите-ка, кто пожаловал. Сама Совайо Йоре, великая Совайо Йоре, снюхавшаяся со смертными. Может, тебе не только утопленницу отдать? Мой лес хочешь – а, Совайо Йоре? Мои реки? Моё зверьё? Проси, не стесняйся!

Айна Лииса отвесила шутовской поклон, а на её щеках вспыхнул лихорадочный румянец. Красивое лицо перекосило от ярости.

Совьон закатила глаза: сущее дитя, а не вёльха.

– Пожалуйста, уймись.

– Не смей мне указывать! Ты и твоя покровительница – вечно вы кичились своими силами. Вот и сейчас ты пришла на мою землю, чтобы показать те крошки чар, которые она бросила тебе, как объедки.

– Айна Лииса, – одёрнула Совьон. – Тебя обидела я, а не Кейриик Хайре. Оставь её в покое.

– Оставить в покое? – переспросила вёльха. Ломко взметнулась её рыжая бровь. – А что ж ты сама позволила ей подохнуть, как недорезанной псице? Булькая кровью и пугая скулением соседей-деревенщин…

– Достаточно, – обрубила Совьон. – Это не твоего ума дело.

Колдовство колдовством, а вот ударить Айну Лииса захотелось страшно.

Не нравилось ей наследовать слабейшей вёльхе клана. Совьон была недоученной ведьмой, но её наставляла Кейриик Хайре, которой нигде не находилось равных; и Кейриик Хайре, чтобы быть могущественной, не нужно было постукивать посохом и рвать голос. На какое-то мгновение Совьон стало жаль Айну Лииса – она нанесла её гордости непримиримую обиду.

– Я забрала у тебя утопленницу, и я не оправдываюсь, – сказала Совьон. – Но назад ты её не получишь. Проси, чего желаешь, а я подумаю, смогу ли исполнить твою просьбу.

Прозвучало дерзко, но Совьон слишком задела насмешка над её покровительницей.

Айна Лииса медленно качнула головой. Бусины в её волосах колыхнулись в такт.

– Не нужно мне твоих подачек, Совайо Йоре, – произнесла она ласково. – Не терплю тех, кто якшается со смертными. – Её ногти царапнули по посоху. – И тех, кто хозяйничает в моих землях.

Совьон уловила в воздухе знакомое ощущение, и страх ящеркой пробежал по желудку. Столько лет носила щит и меч, столько лет участвовала в битвах, а всё никак не могла привыкнуть к этому мгновению – миг, когда знаешь, что удар неизбежен и от него не уйти.

– Будь ты проклята, Совайо Йоре, – проговорила ведьма нараспев. – Тебя проклинаю я, Айна Лииса, вёльха этих чащ, этих вод, и пусть моё проклятие лежит на тебе тяжким бременем. Пусть тянет тебя ко дну, пусть давит могильным камнем, пусть жжётся студёным холодом. Не знать тебе покоя, Совайо Йоре, до самого последнего дня.

Сквозняк погнал по полу комочки сора, и за окном закаркали вороны. Из-за спины охнул Латы.

Но Совьон только прищёлкнула языком.

– Меня многому не обучили, Айна Лииса, – согласилась она. – Многому, но не проклятиям. Мое слово – слово самой Кейриик Хайре, и оно убьёт тебя, если я пожелаю.

Совьон повела плечом:

– Твоим угрозам я не по зубам.

Она почувствовала, что внутри её растеклось чародейское тепло – пряное и вязкое, как бывало всегда перед короткими видениями или значимыми ритуалами. С удивлением Совьон признала, что сейчас владела толикой колдовства так же, как и телом в бою, поэтому смотрела на Айну Лииса равнодушно, с небольшой примесью горечи и презрения.

Чары Айны Лииса не достигли цели.

– Будь ты проклята! – завизжала вёльха. – Будь ты проклята, отродье смертных!..

Она шагнула к Совьон, и ночь зашелестела за нею рыданием вьюги и птичьим гвалтом. Но яростнее всех кричали вороны, а с воронами у Совьон была своя история. Айна Лииса, потеряв самообладание, размахнулась, намереваясь дать пощёчину, и Совьон перехватила её руку.

– Ступай прочь, – попросила она, прикрывая глаза. Колдовская кровь прилила к пальцам, и Айна Лииса закричала от боли.

– Пусти, – взвыла она, точно прикосновение Совьон обожгло не хуже огня. – Пусти, пусти!

Крохотное проклятие, незаметное для Кейриик Хайре – и потребовавшее недюжинных сил от Совьон. Она слукавила, сказав, что могла бы убить Айну Лииса, ведь даже поранить её стоило невероятного труда. Но та об этом не знала. Запахло палёной кожей, и Совьон ослабила хватку – Айна Лииса вырвалась. Она упала, прижимая к груди покалеченную руку: на её запястье остались чёрные рубцеватые следы от пальцев Совьон.

В дом запорхнули бешено кружащиеся свиристели, вернейшие из прислужников Айны Лииса. Свиристели щебетали, чувствуя боль госпожи, но не в их силах были ей помочь. Оттого они метались из угла в угол, не находя себе места.

Вёльха вскинула залитое слезами лицо.

– Гадина, – сказала она.

И, тяжело поднявшись, ушла прочь.



Ближе к рассвету очнулась Жангал. Попила воды, кипячённой с чабрецом, поплакала – и уснула обычным человеческим сном, чтобы позже встать с новыми силами. Комната в Дагримовом доме была в чудовищном состоянии, вся в перьях свиристелей и птичьем помёте. То там, то тут находились кусочки обледенелого лишайника или гроздья размётанных сухих ягод. Снежинки, принесённые ветром, растаяли, и теперь в лужицах мокли комья сора.

Ещё не рассвело, когда Совьон вышла во двор. Она наклонилась над бадьёй, в которой отражалось чёрное небо, и зачерпнула пригоршню воды. Охладила разгорячённое лицо, взмокшую шею – а потом устроилась на хлипких ступенях крыльца.

Ворон сел на её плечо, затем спрыгнул на колени. Уткнулся мощным клювом в ладонь.

– Здравствуй, – сказала Совьон нежно. – Сторожил ночью? Отгонял собратьев от дома?

Она гладила шею ворона большим и указательным пальцами, посматривая на запертые изнутри ворота. Совьон чувствовала тревогу: нужно было уходить. Неудивительно, если к жилищу Дагрима уже подтягиваются горожане с факелами и топорами.

Скрипнула ступенька.

– Позволишь? – спросил Латы и, дождавшись кивка, опустился рядом.

Совьон принялась поддразнивать ворона. Тот, принимая вызов, пытался уцепить её за фалангу, но хозяйка оказывалась проворнее. На деле же она раздумывала, как поступить.

– Ты, наверное, знаешь, – начал Латы, взъерошив волосы. – Я пришёл в крепость, чтобы собрать людей для своего князя.

Совьон не ответила, только неопределённо дёрнула плечом.

– Тыса обещал мне дюжину дружинников, а на деле со мной отправится не больше десяти. Думаю, это козни их посадника. Сначала я хотел поспорить, но теперь передумал. Сейчас я просто желаю уйти.

Латы ногтём подковырнул наледь на крыльце.

– Войску моего князя не помешает такой дружинник, как Дагрим.

– Он идёт с тобой? – равнодушно отозвалась Совьон. – И берёт с собой рабыню?

– Берёт. Зачем ему оставаться, если земляки готовы разорвать его зазнобу? – Латы потёр нос, раскрасневшийся на морозе. – А если вёльха продолжит свои проделки, и его разорвут, даже на прежние заслуги не посмотрят.

– Ничего вёльха не сделает, – покачала головой Совьон. Эту битву Айна Лииса проиграла: даже если бы она захотела, у неё не хватило бы сил отомстить целой крепости. Совьон же скоро здесь не будет – вспрыгнет на Жениха, привязанного за домом, и ищи ветра в поле. Жаль только, что запасы остались на постоялом дворе. К ним теперь не вернешься, не рискуя головой.

– Это славно, – протянул Латы, а Совьон уже знала, что он скажет. – Послушай… у тебя есть дела? Семья? Куда ты держишь путь?

Совьон промолчала: разыгравшись, ворон всё-таки ухватил её за палец. Латы помедлил и, не услышав ответа, добавил:

– Мой князь молод, но мудр, и с каждым днём в его ставку прибывают союзники.

Так ли много, если Латы собирает дружинников по крепостям?

– Будет ещё больше, – проговорил мягко, словно угадывая мысли Совьон. – Множится слава о моём князе и… о его соратнике.

– Слышала я, что ты рассказываешь о своём князе.

Краем глаза она увидела, как Латы перекосило от её тона, но дружинник прикусил язык раньше, чем с него сорвалась бы колкость. Совьон попыталась спрятать улыбку: какой исполнительный! Князь сказал привести побольше воинов – Латы делает всё для этого.

Латы же притворился, что ничего не заметил, и предложил самое главное:

– Возможно, и ты не откажешься взглянуть на войско моего князя? Присоединишься к нему, если захочешь. Нет – так никто тебя не удержит.

Совьон пересадила ворона на предплечье и хрипловато рассмеялась:

– Быстро смекнул, что я могу пригодиться твоему князю. Боишься упустить мои силы и не привезти Горбовичу диковинную добычу?

Она взмахнула рукой, и ворон сорвался ввысь.

– Я не повезу тебя добычей, – возразил Латы вкрадчиво. Даже если он и переживал, что не уговорит ведьму, то не выдал беспокойства: Совьон решила, что так и пристало настоящим гуратцам из родов посланников да вельмож. – Ты вольна делать всё что пожелаешь.

Это и так было ясно. Совьон кивнула и принялась следить за полётом ворона в предрассветном малиновом мареве. Она знала, что Латы позовёт её к ставке своего князя: слишком она необычна, пришлая женщина с полумесяцем на скуле, которую не тронули ни вёльха, ни мёртвая вода. Знал бы ты, дружинник, что от этих сил больше горя, чем пользы, – над какими полями рассеялся пепел предводителя черногородского каравана?..

Но Совьон была свободна в выборе пути. И ей самой было любопытно, что же там за князь, что у него за соратник и откуда идут слухи о белом драконе.

– Ладно, – сказала она, поднимаясь. – Покажи мне своего князя, а там решим.

Тем же днём они отправились в дорогу.


Загрузка...