Воронья ворожея I
Стоял месяц свецень, январь. Лес мерно дышал студёным воздухом, и под копытами Жениха хрустела мёрзлая чёрная земля, выползающая из-под редких снежных островков. Вдоль тропы тянулась густая сеть голых тёмных ветвей, схваченных ледяной коркой. В лесу без снега было холодно и гулко, сиротливо завывал ветер в чаще. Конь сменил рысцу на неспешный шаг, и Совьон, сняв с руки перчатку, приподнялась в седле и коснулась ближайшего дерева. В лесу, где выросла Совьон, в старых деревьях селились мудрые духи, но сколько бы ни знали хранители здешних мест, они бы не стали с ней делиться. У этих владений была своя хозяйка, и Совьон надеялась, что боги не сведут их вместе.
Она отняла руку от коры и, торопливо надев перчатку, огляделась. В вышине летал её ворон, неподалёку кружили маленькие сойки и суетливые сороки, шуршали не впавшие в спячку зверьки. Ночами Совьон слышала и вой волков, слепо бродивших вокруг её стоянки. Жених нёс всадницу сквозь негостеприимные владения – путнику, пусть даже самому отчаянному, не стоило отправляться в такое путешествие в одиночку. Но Совьон выросла в месте, которое называли Висму-Ильнен, Чаща Сумрака. Обитель Кейриик Хайре, старшей и сильнейшей из двенадцати вёльх одного колдовского рода.
Висму-Ильнен – больше, чем лес, и ему не было равных в Княжьих горах. Это суровое владычество без конца и края, растянувшееся на бессчётные вёрсты от северных скал до восточных озёр. Это лабиринты петляющих троп и целые княжества, поглощённые чащей, обкатанные ею в пыль. Это тысячелетние дубы-великаны, шепчущие реки и невиданная мощь ведьмы и сотен её прислужников. Висму-Ильнен величали Чащей Сумрака за купол ветвей, сплетающихся над лесом, – плотный, не пропускающий солнечный свет. Даже в знойные июльские дни в Висму-Ильнен царили прохлада и полумрак, придающий деревьям, кустарникам и траве тёмно-синий цвет. Но когда наступала ночь, ветви будто расползались и на землю стекало серебряное лунное кружево…
Лес, через который держала путь Совьон, не шёл ни в какое сравнение с Чащей Сумрака. Небольшой, разросшийся у Поясной гряды, – недаром здесь властвовала одиннадцатая ведьма из клана Кейриик Хайре. Совьон помнила вёльху, прозванную Оха Ритва, – маленькую, полную, с круглым опухшим лицом. В своём роду Оха Ритва считалась самой слабой колдуньей, хотя и не была младшей. (Совьон криво, болезненно улыбнулась. О, с её сестрой, двенадцатой ведьмой, она встречалась не так давно: Моркка Виелмо, вёльха южных топей, предсказала гибель черногородского каравана.)
До Совьон доносились слухи, что Оха Ритва умерла несколько лет назад, оставив после себя преемницу, юную и вздорную. Едва ли девица оказалась сильнее своей наставницы, но Совьон не хотела с ней ссориться. Она собиралась тихо проехать по её владениям, словно обычная странница, не тронув ни духов, ни заповедных мест. Как-то Моркка Виелмо сказала: велико знание, которое Кейриик Хайре успела вложить в Совьон. Наверняка здешняя Хозяйка леса почувствовала гостью, но решила не препятствовать до поры. Тем более в начале пути Совьон оставила подношение – пару хороших оберегов.
Из ноздрей Жениха летели струи белого пара. Мерно вздымались бархатные вороные бока. Почти месяц Совьон держала путь на восток от Матерь-горы к землям, лежащим за Поясной грядой. Чтобы обойти Рысово угорье, скалистую пустошь, по которой кочевали таборы ирменков, она направилась к лесу Оха Ритвы: лучше потревожить покой вёльхи, чем встретиться со свирепым народом. Совьон была недоученной ведьмой и хорошей воительницей, но порой и этого не хватало, чтобы защититься.
Звуки стали приглушёнными. Совьон показалось, что под сенью деревьев свернулась настороженная тишина. В холодном воздухе едва уловимо потянуло тиной – Совьон раздвинула оледеневшие ветви и увидела глубокую, раздавшуюся на несколько вёрст ложбину. На её дне шёлково переливались тёмные воды озера.
Единственное сокровище владений Оха Ритвы и её преемницы – незамерзающее Сонное озеро, чародейская глубина, не выпускавшая смертных из своих объятий. Всего один глоток воды забирал у человека память и разум, а несчастные, решившие искупаться здесь, были навеки обречены служить Хозяйке леса: безголосые, безумные утопленники, вынужденные исполнять волю вёльхи до тех пор, покуда не рухнут Княжьи горы.
Совьон вздохнула. Дурное место, гиблое. Люди, затянутые Сонным озером, становились существами страшнее русалок – не проказливые духи весёлых рек, а неупокоенные рабы. Кейриик Хайре наставляла не связываться с тем, что священно для каждой из её сестёр, поэтому Совьон, перехватив поводья, продолжила путь под гневливое, смешанное с испугом фырканье Жениха.
На закате она покинула лес покойной Оха Ритвы – конь гарцевал на опушке, а бледно-синее небо разрывало оранжевое заходящее солнце. Повернувшись против света, Совьон разглядела поселение, лежащее к юго-востоку, – оно было видно как на ладони. Совьон знала о нём немного: обнесённый деревянными стенами Варов Вал, пограничная крепость, отделяющая от Гаринского княжества Рысово угорье и кочующих по нему ирменков.
Совьон так давно не останавливалась ни в деревнях, ни в городах, что соскучилась если не по человеческой речи, то по горячему хлебу, тёплой воде и постели, которую ей давно заменили голая земля и шерстяной плащ. Не мешало бы пополнить запасы и узнать новости: что произошло за то время, пока Совьон гнала коня прочь от владений Сармата-змея, дичась уютных жилищ и походных лагерей? Она всегда поступала так в своих путешествиях – пересекалась с людьми лишь изредка, в случае необходимости.
Позже местные говорили: женщина, принёсшая с собой столько несчастий, пришла вечером, сразу после того, как закатилось солнечное око. Та женщина была черна, как ночная чаща, высока, словно тополь, и над её головой каркал ворон, а огромный конь бил оземь тяжёлыми копытами.
– Спрашиваешь, что в мире делается, хорошая госпожа, – протянул хозяин постоялого двора, прищёлкнув языком. – Странные дела, госпожа хорошая, странные.
У Совьон не было достаточно денег, чтобы её называли «госпожой», лишь пригоршня монет, оставшихся с черногородского похода. Но Бармо, хозяин постоялого двора, разговаривал с ней, пригибая голову в поклоне: Совьон сочла бы это учтивостью, если бы не подозрительный любопытный взгляд. Хотя, казалось бы, на каких только людей Бармо не насмотрелся в прошлом, – Совьон думала, что во времена, когда через Варов Вал проходили торговые пути с юга и запада, этот постоялый двор полнился странниками. Сейчас же купцов стало на порядок меньше из-за лиходеев на дорогах и ирменков с Рысова угорья. Последние и вовсе распоясались после того, как начали отдавать Сармату чужеземных красавиц, украденных у торговых караванов, – отныне змей благоволил ирменкам.
– Отчего же странные, хозяин? – Совьон по привычке запустила пальцы в волосы, ещё влажные после мытья. Тяжёлые пряди оставляли подтёки на выполосканной, высушенной над огнём рубахе, благо в комнате, которую выделили Совьон, был очаг. – Нехорошие вести с юга?
Бармо, жилистый и рыже-русый, склонил голову ниже. По его безбородому лицу растеклась слащавая, ничего не значащая улыбка.
– Вчера к нам прибыл купец, хорошая госпожа, чей отряд вёз бисер и специи из самой Пустоши. Купец сидел на твоём месте и твердил, что, кажется, Сармат-дракон совсем забыл о южных княжествах после того, как спалил Гурат-град.
Совьон не знала о произошедшем в Гурат-граде, вести не долетали до каравана. Пришлось расспрашивать, и хозяин охотно рассказал.
– Сейчас там мирно, хорошая госпожа, – добавил Бармо и поставил перед гостьей плетёную корзину с хлебом. – Странные вести идут с севера.
– Вот как? Расскажи.
– Охотно, – мурлыкнул хозяин, садясь напротив. – Только ты всё равно мне не поверишь.
Совьон разломила кусок хлеба, а Бармо, положив локоть на столешницу, сказал:
– Несколько седмиц назад в Варов Вал приехал человек. Сразу видно, что воин. Но этим нас не удивить – приграничная крепость, госпожа хорошая, здесь, считай, и живут одни дружинники с семьями. Человек говорил с нашим посадником с глазу на глаз, но слухи всё равно просочились. Многое ли скроешь от проворных слуг?
Бармо подался вперёд, и от его дыхания дрогнуло пламя свечи.
– То были слухи о драконе, хорошая госпожа.
– Удивительное дело, – хмыкнула Совьон. – Южный купец тоже…
– О нет. – Хозяин выпрямился и взглянул и серьёзно, и лукаво. – О другом драконе. Огромном, как гора, и белом, точно снежное полотно.
– По свету бродят сотни сказочников. Зачем принимать их слова за чистую монету?
– Ты права, хорошая госпожа. Только редкий сказочник – доверенное лицо Хортима Горбовича, изгнанника из рода гуратских князей. К нашему посаднику пришёл Лаˆты, его друг и соратник. Он поведал, что бледный дракон служит Хортиму Горбовичу.
– Это всё сплетни, – разочарованно протянула Совьон и запила хлеб вином. – Случайный странник мог назваться кем угодно. Хоть самим Горбовичем, хоть Сарматом-змеем.
– Верно, – согласился Бармо во второй раз. – Но шила в мешке не утаишь. Городище у нас небольшое, а господские слуги болтливы. Тот, кто назвал себя Латы, на ночь оставил у нашего посадника нечто, завернутое в тряпьё. Этой же ночью посадник собрал у себя личную дружину – и увиденное настолько поразило старого Хайно, бравого вояку, что тот, воротившись под утро, напился прямо на глазах своей кухарки.
– И он, конечно, поведал кухарке обо всём. А кухарка растрепала другим.
– Смеёшься, хорошая госпожа, – нарочито обиженно причмокнул Бармо. – Что ж, смейся, а я всё равно закончу. Да, так оно и было, и слухов нынче пруд пруди. Догадываешься, что завернули в тряпье?
– Откуда бы.
Совьон положила в рот размятый хлебный мякиш. Вот оно как! Хотела узнать вести, а получила домыслы и сплетни. Скучающим взглядом она обвела зал постоялого двора: уютно потрескивающий очаг, добротные круглые столы и бочки вместо лавок. Горящие восковые свечи, пучок сухого можжевельника на дверце, ведущей на кухню: там хозяйка готовила гостье поздний ужин. Кроме Совьон, посетителей не было – если не считать косматого пьяницу, сопевшего в углу.
– Коготь, – тем временем пояснил Бармо. – Гнутый коготь, тяжёлый, как чугунный шар, в аршин длиной.
– Прямо-таки в аршин.
Бармо развёл руками. Дескать, народ брешет.
– Похоже, не впечатлили тебя мои истории, хорошая госпожа, – хозяин сделал вид, что огорчился. – А ты о себе расскажи. Откуда едешь и куда?
Это в Черногороде, при князе Мариличе и его лучших воинах Совьон могла гордо хранить свои тайны, скупясь на ложь. В маленьких поселениях она была лишь чужачкой с синим полумесяцем на скуле, женщиной в мужском наряде. А в маленьких поселениях не любили неразговорчивых незнакомцев – мало ли какой душегуб. Пока Совьон назвала лишь своё имя (вернее, не своё, а второе, не двойное). Если она хотела получить хороший приём и остаться в Варовом Вале на несколько дней, ей следовало открыть большее.
Или соврать.
– Я еду из Кравца к Поясной гряде, хозяин. Вызволять своего мужа, проданного на самоцветные рудники.
– Ты проделала долгий путь, – кивнул Бармо. – Но ничего, от нас до Поясной гряды рукой подать.
А сам, поди, думал, где хорошая госпожа везла богатства, способные выкупить муженька. Совьон догадывалась: Бармо решил, будто она собирается продать коня – а Жених и вправду был лют и силён настолько, что за него не пожалели бы любого золота.
Дрогнул пучок можжевельника, и распахнулась дверь в кухню. На пороге появилась жена Бармо – миловидная, с крутыми бёдрами и пшеничными волосами, заплетёнными в причёску-корзинку. В одной руке женщина держала блюдо с жареным мясом, от которого шёл полупрозрачный пар, в другой – плошку с томлёными овощами.
– Ах ты, прохвост! – сказала она звонко. – Наскучил гостье со своей болтовнёй.
Шаг у хозяйки был мерный, гулкий. И ужин она поставила на стол с ощутимым стуком.
– Кушай, славная госпожа!
Шум разбудил косматого пьяницу. Мужчина был красноносый, с нечёсаной седой бородой; он сонно зашевелился в углу. Стоило Совьон поблагодарить хозяйку, как пьяница дёрнулся, будто его ожёг звук её голоса.
– Эй, дружище! – присвистнул Бармо, поднимаясь. – Сегодня ты что-то рано проснулся.
Совьон обернулась: старик встал на нетвёрдые ноги и, покачиваясь, сделал несколько шагов. Он распахнул глаза, светло-серые, в венчике лопнувших сосудов.
– Ты чего, дружище?
Пьяница разинул рот, нетрезво выпучившись на Совьон.
– Ве-едьма, – сипло вытянул он, показывая узловатым пальцем. – Ведьма!
– Замолчи, Анги! – грозно выкрикнула хозяйка, поправляя передник. – Надрался, так веди себя пристойно. А то велю Бармо дать тебе по зубам!
Но Анги уже растерял весь свой пыл и, захрапев, стёк на пол. Бармо, оттолкнувшись от стола, подхватил его под мышки и усадил на бочку у стены.
– Ай-яй, как дурно вышло, – запричитала хозяйка. – Ты только не обижайся, славная госпожа. Анги – знатный пьяница. Он как увидит женщину, хоть чем-то отличающуюся от других в Варовом Вале, так сразу ведьмой кличет. Вот у Дагрима, одного из наших дозорных, есть рабынечка – жёлтая, словно масло, худенькая, с глазами как щёлочки. Так Анги, впервые её встретив, заголосил, будто умалишённый. Кричал, что повесить её надо, бедную рабынечку…
Лицо Совьон не дрогнуло.
– Пускай.
– Верно, – разулыбалась хозяйка. – Кушай, славная госпожа. Хорошо, что ты не обиделась. А то надо ж, в моём доме – и кликать ведьмой честную гостью!..
Видать, серебро Совьон пришлось ей по вкусу.
