Практика началась в два часа дня, как обычно. Мы с Зиалей пришли в медицинский центр чуть раньше, чтобы подготовиться. В небольшом кабинете, где мы переодевались, пахло антисептиком и свежевымытыми полами. Я надела белый халат, привычно затянула пояс потуже и провела рукой по пуговице, который всегда висел у меня под одеждой. Для меня он был как оберег, особенно в такие напряжённые дни.
– Готова? – спросила Заля, протирая стетоскоп спиртовой салфеткой.
Я кивнула.
Смену мы начали с простого: осмотр пациента, жаловавшегося на головокружение. Это был мужчина средних лет, слегка нервный, но старающийся держаться.
– Давление в норме, пульс ровный, – сказала Заля, внимательно глядя на монитор.
– А вы давно чувствуете головокружение? – спросила я, сосредотачиваясь на его ответах.
Он объяснил, что последние несколько недель чувствовал слабость, особенно по утрам. Я слушала его, делая записи в карте.
– Возможно, это связано с пониженным уровнем железа в крови, – сказала я врачу, стоявшему рядом.
Он кивнул.
– Анализы подтвердят, но мысль правильная.
Эти мелочи – найти зацепку, сделать вывод, – требовали полной сосредоточенности. Даже такая, казалось бы, простая ситуация выжимала из нас силы.
Вторым был более сложный случай. Женщина лет пятидесяти жаловалась на острую боль в правом боку. Когда я вошла в кабинет, она сидела на кушетке, сжавшись и явно стараясь не показать, насколько ей плохо.
– Расскажите, где именно болит, – мягко спросила я, садясь напротив неё.
Женщина указала на правый бок, ближе к низу живота. Я спросила про её питание, недавние травмы и даже стрессы.
– Боль усиливается, если вы двигаетесь? – уточнила я.
Она кивнула. Зиаля, стоявшая рядом, уже готовила ультразвуковое оборудование.
– Давайте проверим. Лягте, пожалуйста, – сказала я, помогая пациентке.
Мы начали УЗИ. На экране появилось изображение, и я заметила затемнение в области аппендикса.
– Это может быть аппендицит, – прошептала я Зиале, чтобы женщина не волновалась раньше времени.
Врач подошёл к нам и подтвердил моё предположение. Мы быстро завершили осмотр, вызвали хирурга, чтобы пациентку забрали на операцию.
После её ухода я почувствовала, как силы начали уходить. Внимательность к каждому слову, каждое действие – всё это требовало от меня полной отдачи.
Далее мы перешли в рентген-кабинет. Здесь всё было ещё сложнее. Пациентов было больше, чем обычно. Один из них, молодой парень лет двадцати, пришёл с подозрением на трещину в ребре после падения.
– Дышите ровно, не двигайтесь, – сказала я, устанавливая его перед аппаратом.
Снимок показал небольшую трещину, и я облегчённо вздохнула. Это не было чем-то серьёзным, но каждый такой случай требовал времени.
В следующие два часа через нас прошло ещё несколько пациентов. Зиаля работала быстро и уверенно, но я уже начала чувствовать, как болит мой бок от постоянного напряжения, а руки едва двигались из-за усталости.
Последним пациентом был пожилой мужчина с одышкой. Он тяжело дышал, с трудом передвигаясь. Я помогла ему сесть, мерила давление, записывала показания и одновременно старалась сохранять спокойствие.
Когда мы закончили, я едва удержалась на ногах. Мы вернулись в кабинет, чтобы переодеться, и я опустилась на стул, просто сидя и смотря в пол.
– Ты ужасно выглядишь, – заметила Зиаля, бросив мне бутылку воды.
– Да уж, спасибо за комплимент, – ответила я, делая глоток.
– Слушай, ты должна немного себя поберечь. Тебе нельзя переутомляться, особенно с этим… – она указала на мой бок.
– Зиаля, всё хорошо. Сегодня просто тяжёлый день, – сказала я, но сама чувствовала, как каждый шаг даётся всё сложнее.
Когда я наконец добралась до дома, сумка будто весила тонну. Я сняла куртку, бросила его на спинку стула и на мгновение просто села, прикрыв глаза. Бок снова начал тянуть.
«Один день, – напомнила я себе. – Ещё один шаг вперёд». Заварив чай, я отнесла его Зиале в комнату, но через несколько минут заснула.
Утро началось странно. Я спустилась на кухню, всё ещё сонная, с мыслью налить себе чаю, чтобы хоть как-то начать этот день. Когда я вошла, то застыла на месте.
За столом сидел Томиан. Он неделю не появлялся дома.
Я даже не сразу поняла, что это он. Его волосы были растрёпаны, рубашка порвана, на шее красовался багровый синяк, а на скуле была свежая ссадина. И при всём этом он спокойно пил кофе, как будто не исчезал на целую неделю.
Я замерла в дверях, не зная, что сказать.
– Доброе утро, – проговорил он, подняв на меня усталый, но всё ещё хладнокровный взгляд.
Я кивнула.
Он чуть наклонил голову, отпивая из кружки.
– С тобой всё хорошо?
Томиан с яростью швырнул стакан с водой на пол передо мной. Разлетевшиеся капли ударились об мои ноги, а затем осколки стекла застыли у самого края моего внимания.
– Кто тебе разрешал говорить со мной неформально, а? – Его голос был как хлесткий удар.
По инстинкту я должна была отпрянуть назад, но, к своему удивлению, осталась неподвижной. Внутри меня разлилось холодное спокойствие, как будто ничто не могло пробить мою броню.
Он посмотрел на разбитый стакан, провел рукой по своим взъерошенным волосам и резко бросил:
– Хорошенько тут приберись. Не хочу, чтобы Зиаля пострадала из-за твоей неаккуратности.
– Моей? – переспросила я, сделав шаг вперед.
Стеклянные осколки тут же врезались в мою кожу, но я едва почувствовала боль. Наоборот, эта физическая острота принесла облегчение, на мгновение заглушив внутренние терзания.
– Капитан второго ранга седьмого спецотряда… – процедила я сквозь зубы, удерживая взгляд прямо на его холодных глазах. – Я же говорила, я ни за что не перепутаю эти глаза.
Он приблизился ко мне, и на мгновение я подумала, что сейчас почувствую настоящий удар. Но, как всегда, он удивил меня.
– Я всё ждал, когда ты это скажешь, – его голос был тихим, почти торжественным, как будто он выслушал долгожданное признание.
Он внезапно наклонился и обнял меня за талию, прижимая к себе так нежно, что я была сбита с толку. Я попыталась вырваться, но его руки были сильными, уверенными. Он аккуратно поднял меня на руки, словно я была хрупким фарфоровым изделием.
– Поставь меня! – прошептала я, но голос прозвучал слишком слабо.
Не отвечая, он уверенно шагал в сторону гостиной, не смотря на меня, но я чувствовала его дыхание совсем близко. Его запах обволакивал – древесный, с нотками кедра и сандала, – и заставлял мои щёки вспыхивать.
Он осторожно опустил меня на софу и, оглянувшись на мои ноги, произнес:
– Я промою твои раны. Сиди тихо.
Я опустила взгляд на свои ноги. Маленькие струйки крови стекали по коже, оставляя пятна на ткани. Боль стала ярче, но я не издавала ни звука, только смотрела на свои пальцы, ощущая пустоту внутри.
Я чувствовала себя сломанной, как многие героини из моих любимых аниме, но они всегда находили силы бороться. Смогу ли я? Или мне просто нужно исчезнуть, как будто меня никогда не было?
Я хотела подняться, но он уже вернулся с аптечкой.
– Сказал сидеть тихо. Слов не понимаешь? – отрывисто бросил он.
На его руках были медицинские перчатки, а в его движениях чувствовалась строгая целенаправленность. Он сел рядом, осторожно положив мои ноги себе на колени. Через ткань я ощущала холод его рук, и это было как ледяной душ, который немного возвращал меня в реальность.
Открыв аптечку, он смочил стерильный тампон спиртом и, слегка взглянув на меня, предупредил:
– Будет покалывать.
Его пальцы работали так аккуратно, будто он делал это не раз. Он осторожно стерилизовал кожу вокруг ран, избегая самих порезов. Его движения были уверенными и выверенными, но я видела, как его челюсть чуть сжималась каждый раз, когда он замечал, как кровь капает на софу.
Когда он взял пинцет, чтобы вытащить первый осколок, боль вспыхнула резко и ярко, но я лишь смотрела на него, ни крика, ни вздоха. Он заметил это, подняв глаза на меня.
– Ты не чувствуешь боли? – произнёс он глухо, почти равнодушно.
– Чувствую, – прошептала я.
Он ничего не ответил, продолжая аккуратно вытаскивать стекло. Кровь сочилась из ран, тонкой струйкой окрашивая его перчатки. Его сосредоточенность была абсолютной, а во взгляде я уловила странное выражение – смесь раздражения, восхищения и чего-то, что я не могла разгадать.
– Выпусти, – прошептал он, сдержанно, но настойчиво.
Я подняла бровь, глядя на него вопросительно.
– Тебе больно, я знаю. Не прячь это внутри, мелкая. Тебе больно – позволь себе ощутить эту боль, дай ей выйти.
Его голос был странно мягким, почти умоляющим.
– Не надо быть сильной. Иногда сила заключается в том, чтобы принять свою уязвимость. Боль – это часть нашей человечности. Но не позволяй ей целиком захватить тебя. Если хочешь быть сильной, помни: настоящая сила не в том, чтобы сдерживаться, а в том, чтобы двигаться вперёд, мелкая.
Его слова задели меня. Глубоко. Они ударили по всем тем невидимым ранам, которые я так тщательно прятала. Я молча смотрела на него, не в силах ответить.
Мои глаза наполнились слезами. Как бы я ни старалась сдержать их, его слова пронзили мою душу насквозь. Что-то внутри меня окончательно сломалось. Мои руки начали дрожать, из груди вырвался тихий всхлип, а слёзы медленно заскользили по щекам.
Томиан спокойно вытаскивал очередной осколок, не сказав ни слова. Я сидела и плакала, жадно глотая воздух, словно это было последнее, что я могла сделать. Он не пытался остановить мои слёзы, не предлагал утешения. Просто слушал, позволяя мне сломаться. И в этом молчании, странным образом, я чувствовала себя понятой.
Мне стало стыдно за свою беспомощность. Я никогда не была из тех, кто выставлял себя жертвой. Я давно решила, что слёзы – это слабость. Но потеря близких изменила меня. Я не знала, в какую сторону, но изменила.
С каждым вытянутым осколком я немного успокаивалась. Дрожь в теле стихла, хотя боль в ноге осталась. Закончив, он нанёс мазь тонким слоем и аккуратно перевязал рану.
Забрав окровавленные ваты и салфетки, он поднялся, положив подушку под мою ногу.
– Спасибо, – тихо поблагодарила я, когда он исчез из комнаты.
Я вытерла лицо и попыталась опустить ноги на пол, но резкая боль заставила меня поморщиться.
“Зачем я так опрометчиво поступила?” – подумала я. “Как мне теперь ходить в университет? А завтра ведь начинается зимняя сессия…”
Томиан внезапно появился в дверях, как будто знал, что я собиралась подняться.
– Знаешь, собаки слушаются лучше, чем ты, – произнёс он с легкой усмешкой.
– Это у них в породе, – ответила я, завязывая волосы в хвост.
– А в твоей породе – бесить меня? – спросил он, усаживаясь рядом.
Я хотела заявить, что если бы он не швырнул стакан, этого бы не случилось. Но он ведь не заставлял меня наступать на осколки… Виновата я сама. А грубить ему сейчас – проявление неблагодарности.
Я только пожала плечами в ответ.
– Можешь сегодня не ходить на пары. Зиаля тоже не пойдёт, – сказал он.
– Скоро начнётся зимняя сессия. У нас низкие баллы, мы обязаны там быть, – возразила я.
– Зиаля вот-вот проснётся, я приготовлю завтрак, – он собирался встать, но я мягко коснулась его запястья.
– Прости. Я прибавила тебе хлопот.
Он неожиданно улыбнулся и погладил меня по голове.
– У тебя не такая уж плохая порода, – сказал он, прежде чем покинуть комнату.
За ним весело побежали овчарка и хаски, громко лая.
Я прикрыла глаза, стараясь отвлечься от боли в ноге. Но тут, как назло, овчарка вернулась и укусила меня за больную ногу.
– А-а-а! – вскрикнула я, почувствовав резкую боль.
Пёс вцепился крепко, не собираясь отпускать, пока не появился его хозяин.
– Эй! – Томиан поднял собаку и резко бросил её на пол. Овчарка зарычала и огрызнулась, но отступила.
Я заметила, как его взгляд скользнул к повязке, которая снова начала пропитываться кровью. Он выругался сквозь зубы, проведя рукой по волосам. Затем достал из пояса пистолет.
Я замерла, осознав, что он собирается сделать.
– Томиан! – воскликнула я, впервые произнеся его имя вслух.
Но было поздно. Раздался выстрел. К счастью, пуля вонзилась в стену.
Хаски, сидящая на другой стороне комнаты, залайала громче, чем прежде.
– Наверх! – рявкнул он, и собака послушно побежала по лестнице.
На верхних ступеньках стояла Зиаля, с расширенными глазами.
– Эмин! – позвал Томиан.
Дворецкий появился мгновенно.
Томиан заслонил мне вид, но я поняла, что собаку увели.
– Прости, – сказал он мне тихо, обернувшись к лестнице. – Зиаля, ты тоже.
Она поспешно скрылась наверху.