Передо мной возвышался высокий парень с чёрными, слегка растрёпанными волосами и лёгкой щетиной, в тёмном худи. Холодный, почти пронизывающий взгляд изучал меня с ног до головы. На миг мне показалось, что я уже видела этот взгляд раньше.
– Не собираешься впускать?– спросил он. Его голос тоже отдавался эхом в памяти, словно я уже слышала его когда-то. Молча, стараясь не выдать замешательство, я шагнула в сторону, позволяя ему пройти.
Он сразу направился к Зиале, обнял её с такой заботой, будто она была для него всем миром. Его рука легко скользнула по её волосам. Почему-то я почувствовала, как неприятное чувство сдавило грудь.
–Я, наверное, пойду— пробормотала я, отворачиваясь, чтобы не смотреть на их трогательную сцену. Это вызывало во мне слишком много лишних воспоминаний. Моя семья… она развалилась. Родители исчезли бесследно, а брат оставил меня, уйдя к своей жене. С тех пор он даже не пытался связаться, даже после того, как я сбежала из больницы, чтобы быстрее найти родителей. Но, несмотря на это, я не собиралась сдаваться. Родителей я всё равно найду, даже если придётся перевернуть этот мир. Я не оставлю их. Если брат отказался от них, я – нет.
– На улице лёд, ты на байке, да ещё и в такой лёгкой одежде. Это опасно,– запротестовала Зиаля, выскальзывая из объятий брата и поднимая на меня полный беспокойства взгляд.
Её брат, стоящий в стороне, лишь скрестил руки и бросил на меня оценивающий взгляд смешанный, с лёгким высокомерием.
– Не переживай Зиаля, я позвоню, как только доеду, – постаралась я заверить её мягким голосом. Уже сделав шаг к двери, я почувствовала, как чья-то рука осторожно, но настойчиво схватила меня за запястье. Рука была прохладной. Я обернулась и встретилась с пристальным взглядом его чёрных глаз. Он молча потянул меня назад, одновременно захлопнув дверь.
– Тебе завтра всё равно сюда возвращаться, – сказал он бесстрастным тоном, не отпуская моей руки. Его голос звучал приказным тоном. Этот человек привык, чтобы его слушались. – Останься.
– Томиан прав,– улыбнулась Зиаля, положив руку на его плечо.
Его пальцы медленно разжались, отпуская мою руку. На коже осталась лёгкая прохлада от его прикосновения.
Томиан. Его зовут Томиан. Тот парень, который стрелял в меня… Мотоцикл, который я каждый день видела в прямом эфире – в их гараже. Его чёрные густые брови, его чёрные глаза, где можно было увидеть своё отражение. Его голос. Холод его рук… Будто тепло было недостижимо для него, как и он для меня.
Я быстро встряхнула головой, пытаясь избавиться от поспешных выводов. Кем бы он не был, я узнаю правду совсем скоро.
– Если вы настаиваете…– ответила я, уступая.
Томиан слегка усмехнулся и, не говоря больше ни слова, направился к лестнице. Зиаля, сияя от радости, схватила меня за руку и потащила в свою комнату.
Когда дверь её спальни закрылась за нами, я успела заметить, как Томиан скрылся за дверью своей комнаты.
Их дом излучал аристократическую элегантность: строгая архитектура, тёплый свет бра на стенах, идеально отполированные деревянные полы, массивные картины в золочёных рамах.
Здесь я знала лишь её комнату и гостиная, где мы обычно слушали музыку и готовились к экзаменам.
Я не раз предлагала Зиале покататься на байке, но её брат запрещал ей, заявляя, что это опасно. Зиаля никогда особо не спорила. Машины, которых у них было с избытком, ей вполне хватало.
Сейчас мы сидели друг напротив друга на красных пуфах. Зиаля выглядела усталой, её светло-голубые глаза покраснели. Тишину нарушил её вопрос.
– О Даниэле ничего не слышно?
Её голос дрогнул. Я заметила, как она нервно перебирает кай пледа. Когда я не смогла до неё дозвониться, мне стало тревожно, и приехала сама. Как оказалось, её брат в притупе гнева разбил её телефон. Она плакала не из-за оскорблений или страха, а из-за его гнева.
– Не знаю,– солгала я.
Я видела всё. Прямой эфир, его жалкие попытки извиниться, а затем новости о его гибели. Все источники сообщали одно и то же: суицид. Но ей этого знать было не нужно.
– Ладно… – она встала, хлопнув себя по коленям. – Я принесу тебе одежду.
Я кивнула и она вышла.
Оставшись одна, я подошла к окну. На улице бушевала метель. Густой белый покров укрывал всё вокруг. Но этот зимний вечер напомнил мне не о холоде, а о тепле, которое я когда-то знала. Которое я потеряла.
Я закрыла глаза, и передо мной вспыхнули образы прошлого.
Мы всей семьёй сидим в гостиной. Дина и Мегги спорят на кухне, пытаясь решить, чья очередь мыть посуду. Их громкие голоса доносятся сквозь общий смех. Брат, как всегда, рассказывает нам какие-то новые факты. Мама и папа уютно устроились в креслах: я – посередине, окружённая их заботой, с чашечкой кофе, и широкой улыбкой. Папа, обняв меня, шепчет, что я его маленькая принцесса. Мама тут же подхватывает, забирает меня к себе и, смеясь называет ангелочком. Нашёптывает, как сильно она меня любит и дорожит мной.
Мегги, притворяясь возмущённой, заявляет, что она старшая и заслуживает большего внимания. Дина, смеясь, поддразнивает её, говоря, что родители подобрали её возле мусорного бака.
Мы смеёмся. Их голоса наполняют комнату, и я в этот момент понимаю: ничего важнее этого смеха, этих лиц, этих мгновений для меня не существует. Я зажмурилась, стараясь удержать эти образы, будто они могли исчезнуть. Как будто это воспоминание могло согреть меня в среди чужих стен и людей.
– Рена, ты плачешь?
Я даже не заметила, как Зилая вошла. Её тёплая рука легла мне на плечо. Только тогда я осознала, что по моим щекам текли слёзы. Медленные, как капли воска с догорающей свечи. В груди горело, душа истлевала в агонии. Я задыхалась. Казалось, мои лёгкие отказывались принимать воздух. В этот момент я чувствовала себя абсолютно разочарованой в жизни, в этом жестоком, подлинном мире, где счастье отказалось от меня.
Зиаля прижала меня к себе, начала шептать утешительные слова. Её голос доносился издалека, не достигая моего разума. до меня. Я знала, что она искренне за меня переживает, но её слова казались пустыми. В эти дни всё вокруг ощущалось фальшивым.
– Малая! – громкий голос Томиана раздался из коридора.
Зиаля отпустила меня, сжала губы и тихо сказала:
– Я принесу тебе воды.
Она вышла, оставив меня в комнате. Из последних сил, я выдохнула и начала переодеваться, я отвернувшись к окну.
Вдруг дверь с хлопком распахнулась.
– Малая!
Я увидела отражение Томиана в стекле. Он сразу отвернулся, и неловко начал чесать затылок. Я лишь безразлично вздохнула. Эмоций не осталось. У меня нет сил, ни реакций,чтобы реагировать на что-то. Во мне отключили некий аппарат .
– Дверь закрывать не учили?
Я с трудом выдавила смешок, едва уловимый.
– На вид такой дерзкий, а увидев девушку в майке, постеснялся?– пробормотала я, натягивая пижаму и оборачиваясь к нему.
На нём была простая тёмная майка, которая обнажала его мускулы. Каждый его жест выдавал в нём человека, привыкшего к дисциплине.
– Брат, я бы сама подошла,– появилась в дверях Зиаля со стаканом воды. Её взгляд заметно забегал между мной и Томианом, прежде чем она тихо засмеялась.
– Начало великой любви, прямо как в дорамах.
Она с лукавой улыбкой поставила стакан на тумбочку у двери.
Он не обратил внимания на её слова, как и я. Мы оба знали, что она обожает сравнивать свою жизнь с дорамами.
– Зайди ко мне, малая, – бросил он, прежде чем скрыться за дверью своей комнаты.
Зиаля хотела последовать за ним. Зная, что мне нужно кое-что выяснить, я схватила её за руку, остановив у двери.
– Откуда у вас такая роскошь, если твой брат – спецназ?– я постаралась, чтобы мой вопрос прозвучал небрежно.
– А? Откуда ты знаешь, что он в спецназе? Я никому этого не говорила…
– Помнишь, я рассказывала тебе о Капитане, который в меня стрелял?
– О боже, Томиан?
– Да, – сухо ответила я.
– Он знает, что ты его узнала?
– Пока нет. И, прошу, не говори ему.
Потом слегка кивнув, Зиаля вышла из комнаты.
Я проводила её взглядом, прежде чем опустилась на кровать. Я ощутила, насколько измотана, силы покинули меня.
Едва прикоснувшись к подушке, я провалилась в глубокий сон.
Утром я проснулась раньше всех. Хотела приготовить завтрак, чтобы как-то отблагодарить за тёплый приём. Переодеваться я не стала – в особняке было и так достаточно тепло. Когда я проходила мимо окна на лестнице, меня захватил вид. На фоне снежного поля весело бегала хаски, оставляя хаотичные следы. На крыше дома висели длинные, сверкающие на солнце сосульки, которые напомнили мне детство. Мы с братом когда-то считали их чем-то особенным, срывали и грызли, как леденцы.
Я заставила себя отвлечься от воспоминаний, чтобы не погружаться снова в эту болезненную тоску. Спсустившись на кухню, я наткнулась на Томиана. Он стоял спиной ко мне, наливал себе воду из кувшина. На нём была синяя спортивная форма, поверх – белая майка. Его волосы, в отличие от вчерашнего дня, выглядели слегка растрёпанными, но он явно успел побриться.
Он поднял взгляд, заметив меня, но не сказал ни слова. Просто продолжал пить воду. Его движения были замедленными, но плавными, как у человека, который только что освободился от боли, но ещё не успел вернуть себя в реальность.
Я молча подошла к столу и начала доставать продукты для завтрака. Овощи, яйца, хлеб. На фоне хруст ножа и стук сковороды всё выглядело привычно, если бы не его напряжённое молчание. Я решила приготовить что-то простое, но сытное: омлет с сыром, авокадо и кусочки цельнозернового хлеба.
– Никто не поймёт, как это чувствуется…быть свободным. Хоть на мгновение.
Его слова прозвучали тихо, почти невнятно, но в них было что-то глубоко болезненное. Я подняла на него глаза и мы встретились взглядами. Уголки его губ дрогнули в попытке улыбнуться.
Я почувствовала, что тут что-то не так. Он выглядел…странно. Как будто он находился в эйфории.
– Что-то случилось? – осторожно спросила я.
Пока я наблюдала за ним, он быстрым движением выбросил что-то в мусорное ведро. Он тут же закрыл этот предмет от моего взгляда крышкой.
– Нет, – коротко ответил он.
Томиан развернулся и вышел из кухни. Я успела заметить, как он снова провёл рукой по волосам, прежде чем исчез за дверью.
Запах свежезаваренного кофе наполнил кухню, когда Зиаля и Томиан сели за стол.
– Рена, спасибо, что приготовила, ты лучшая! – весело воскликнула Зиаля.
Томиан едва заметно улыбнулся, наблюдая за сестрой. Его взгляд смягчился, и я подумала, что, возможно, только для неё он позволял себе такую человечность.
– Ешь, – бросил он, протянув Зиале свою тарелку. – У меня нет аппетита.
– Что с тобой? Ты выглядишь, будто не спал совсем, – подруга нахмурилась, рассматривая его.
– Работа, малая,– он поднялся, проходя мимо меня, и направляясь к дивану в соседней комнате. – Мне нужно отдохнуть. Закончишь, отвезу в университет.
Томиан тяжело опустился на кожанную поверхность, вытянув ноги и запрокинув голову назад. Его руки бессильно опустились по бокам, а грудь вздымалась медленно и глубоко, будто он сознательно пытался успокоить своё дыхание.
– В последнее время, он перегружается из-за поручений брата, – объяснила Зиаля.
Я кивнула, но промолчала, играя с вилкой. У меня не было аппетита. Я знала, что в горло ничего не влезет. Каждый раз перед взором появлялись лица умерших сестёр. Холодная кожа. Кровь. Их кровь на моих руках. Последние слова моих родителей. Что мне делать теперь?
– Ты не выглядишь хорошо, – заметила Зиаля.
– Всё хорошо, – ответила я.
Я подождала, пока Зиаля не закончит завтрак, изредка присматриваясь к Томиану. Он вдруг встал и посмотрел на часы.
– Переоденьтесь, – прохрипел он, голос звучал хрипло и глухо. – Через двадцать минут уезжаем.
Я встала и направилась в комнату следом за Зиалей.
– Он в состоянии водить машину? – спросила я.
– Он бы не стал рисковать, когда речь идёт обо мне. – улыбнулась она.
Интересно, какого это быть любимой сестрой? Мой брат был полной противополжностью Томиана. Он издевался надо мной, бил меня, запирал дома. Он даже давал мне пощёчину на улице, не беспокоясь о толпе людей, которые смотрели на нас. Для меня он был тираном. Не только для меня, а для всей семьи. Мама каждый день плакала из-за него. Когда он женился на любимой, начал кричать на собственную мать, выгонял её из её же дома. Пока мама плакала рядом со мной, он смеялся со своей женой в комнате. Родственники его жены приходили к нам домой. Обозвали мою мать, а он вместо того, чтобы защитить честь моей матери, просто стоял и молчал. Другой мужчина на его месте защитил бы мать. Моя мать делала всё для него. Растила в лучших условиях, но этот подонок каждый раз причинял ей боль ради своей жены. В то время как его жена возле всех сказала, что может выйти замуж за кузена когда захочет. Даже на это мой брат не обратил внимания.
Когда она забеременела, они даже нам не сказали. Мы узнали это через несколько лет от друга брата. Даже тогда моя мать не смогла отказаться от своего сына. Материнская любовь- это просто целая вселенная. Она простила его, но не я. По его вине, я стала взрослой в свои шестнадцать лет. По его вине, обо мне все зыбали. Никто не интересовался моими желаниями, успехами. Никто не спрашивал, как я, что я думаю, есть ли у меня друзья, что у меня на душе. Я была оболочкой с улыбкой на лице, но с грустной душой. Мне не хватало их любви и заботы. Я скучала по ним. Я хотела, чтобы моя мама была рядом со мной. Чтобы мой папа принёс мне цветы во время выпускного. Но из-за брата ничего не было. Он отнял моё детство. Он отнял у меня всё.
Надеюсь, он почувствует ту же боль, которую он причинил моей маме и мне. Надеюсь, он останется ни с чем. Иногда я думала, что на него навели порчу, но нет, это не так. Просто мой брат полный трус. Мне даже стыдно называть его своим братом.
Никто не знает мои худшие дни. Для многих моя семья была великолепкой, радостной и дружной, но никто не знал, что творится у нас дома. Когда я грустела или хотела кому-то излить душу, они говорили: У тебя есть всё. Да что у тебя может быть не так? У тебя же всё есть. Рена такая счастливая, вот везёт ей. Как же хочу быть на твоём месте и не переживать ни о чём.
Почему они видели счастье в вещах? Какой прок от богатства, когда в твоей семье полный хаус? Каждый день разборы и крики. А самое худшее – я не могла говорить. Мне запрещалось говорить, потому что я самая младшая. Я смотрела. Наблюдала. Замечала всё. Но молчала.
Я тяжело вдохнула, вырываясь от воспоминаний. Больше так продолжаться не может. "Я стану сильной. Заставлю брата пожалеть. Неважно, каким образом, но я сделаю это". Я дала обещание себе маленькой.
Я взяла джинсы и рубашку из шкафа Зиали. Быстро переодевшись, мы спустились вниз и снова застали Томиана на диване. Он сидел с закрытыми глазами, опустив голову на грудь, словно пытался урвать ещё пару минут сна. Когда он услышал наши шаги, то медленно выпрямился, протирая лицо руками, и встал.
– Пошли, – сказал он, направляясь к двери.
Снаружи было холодно. Дворецкий принёс нам верхнюю одежду. Зиаля одолжила мне свой синий пуховик, себе выбрала зелёное. Томиан надел чёрное классическое пальто. Его автомобиль стоял во дворе.
Мы сели в машину в молчании. Томиан открыл дверь переднего сиденья для Зиали, затем мне. Я устроилась на заднем сиденье, сжав руки на коленях.
Я посмотрела на Томиана. Его руки крепко сжимали руль, слишком крепко, как мне показалось. Пальцы иногда ослабляли хватку, будто усталость накатывала даже в движениях. Лицо оставалось сосредоточенным, но глаза выдавали измождённость.
Забив на него, я смотрела на дорогу, слушая, как под колёсами скрипел снег.
Машина остановилась у здания университета. Мы вышли, Зиаля весело махнула ему на прощание, а я задержалась на минуту, чтобы обменяться номерами. Зиаля должна вечером купить новый телефон, а пока пользовалась моим.
Когда мы с Зиалей вошли в здание, я обернулась. Машина Томиана уже скрылась за поворотом.
В университете день прошёл для нас как-то тускло. Хотя вокруг было полно людей, я не могла сосредоточиться на занятиях. Мои мысли постоянно возвращались к Томиану, к его состоянию, и к тому, что происходило у меня внутри. Кажется, что-то в его усталости, в том, как он выглядел, напоминало мне о чём-то важном. Я даже не могла точно объяснить, что.
Когда мы с Зиалей зашли в лекционную, на меня тут же обрушился поток обычной университетской жизни – шум, гул голосов, запахи еды из кафетерия. Всё было настолько обыденным, что стало трудно воспринимать происходящее как часть реальности. В моём сознании всё перемешалось, и я чувствовала, что где-то далеко, за горизонтом, прячется то, что меня держит на плаву. Пока преподаватель рассказывал о строении и функциях артерий, боль в боку чуть напомнила о себе. Я незаметно положила руку на ребро, на секунду задержав дыхание.
– Рена, ты в порядке? – Зиаля посмотрела на меня с лёгким беспокойством, заметив, как я тупо уставилась на экран лектора.
– Да. Всё хорошо.
Я сидела, слушала, но ничего не доходило до меня.
Зиаля продолжала что-то записывать, время от времени посматривая на меня. Порой её взгляд задерживался, и я чувствовала, как она пытается меня понять. Но я не могла ей ничего сказать. После того, что случилось с сестрами, ни о чём другом думать не хотелось.
Перемена принесла немного облегчения. Мы с Зиалей вышли на коридор, где царила обычная университетская суета. Кто-то шутил, кто-то спорил о будущем экзамене. Всё это казалось незначительным и чуждым.
– Ты еле держишься, – сказала Зиаля, когда мы остановились у окна. – Тебе поменять повязку?
– Я меняла утром, – соврала я, почувствовав, как в груди что-то кольнуло.
Зиаля не сказала ничего, но я видела, что она что-то понимает. Она молчала, но в её взгляде читалось беспокойство.
Я не могла не заметить, что вокруг было слишком много людей, слишком много чужих лиц, как будто каждый из них был частью этой беспокойной массы, которая не могла понять, что происходит с кем-то другим. А мне было всё равно. Всё, что я хотела – это вернуться домой. Дом. Я и забыла, что у меня нет дома. Наш дом всё ещё проверяют полицейские. Они отобрали у меня ключи.
Мы зашли в столовую, Зиаля не говоря ни слова, наклонилась вперёд, чтобы взять приборы. Иногда я чувствовала, как она хочет что-то сказать, но не находит нужных слов. Это молчание было тяжёлым, но я не могла и не хотела говорить.
– Мне очень жаль, что так случилось. – наконец сказала она, когда я отвела взгляд от тарелки. – Нам нужно решить, что делать дальше.
Я не ответила, и Зиаля не стала настаивать. Мы просто сидели, она поедала еду. Я ощущала, как мир вокруг продолжает двигаться, даже если в моей реальности не было места для движения.
После обеда мы пошли на следующий урок – лекция по психологии, которая поначалу была интересной, но через полчаса я уже снова погрузилась в свои мысли. Я не могла сосредоточиться на лекции, и по полчаса пыталась избавиться от этой тревоги, которая тянула меня обратно. Мне самой сейчас нужен психолог.
Вернувшись домой, я встала перед зеркалом и пыталась понять, что с собой делать. Но чем больше я смотрела на своё отражение, тем менее знакомым становился мой образ. Я не ощущала себя той, кто ещё вчера каталась на байке. Всё, что оставалось – это потерянная тень самой себя, стоящая перед зеркалом и не зная, что делать дальше. Я в плену собственных тревог.