Валентина. Перемелется – му́ка будет

Летом, когда Катюша окончила первый класс, Валентина однажды сорвалась на мужа. Он не пришёл ночевать и не предупредил об этом. Женщина всю ночь обзванивала больницы и морги, плача от страшных мыслей и предположений. Маленькой Сонечке моментально передалась нервозность матери, девочка орала безостановочно, замолкая только для того, чтобы набрать воздуха для нового крика. Катя, засыпая на ходу, качала кроватку с сестрёнкой, пела ей песенки, носила на руках. Один раз чуть не уронила тяжёлую Соню, уснув на минутку с малышкой на руках.

Николай явился утром, довольный жизнью и ничуть не чувствующий себя виноватым.

– Где ты был, Коля? Я кому только не звонила! Что-то случилось? – бросилась к мужу Валентина.

– Где был, там уже нет. Что ты панику подняла, Валька? Я же мужчина, у меня есть свои потребности, а ты забыла, что у тебя есть муж. Только и думаешь, что о ребёнке.

Валентина оторопела и даже не нашлась сначала, что ответить. А когда до неё дошёл смысл сказанного мужем, она закатила Николаю скандал, с битьём посуды и криками. И наплевать было на соседей, явно слышащих отголоски скандала за картонными стенами. Не до них тут! Коля довольно равнодушно выслушал все претензии и спокойно отреагировал:

– Хочешь, я уйду? Но подумай сначала хорошенько бабьим своим умишком, надо ли тебе остаться одной с грудным дитём да ещё и с Катькой в придачу? Я-то себе найду жену, вон они в очередь выстраиваются, – самодовольно ухмыльнулся кобель местного розлива, почёсывая волосатую грудь. – А вот кому ты нужна будешь? Подумай, Валька, покумекай.

И Валентина, остыв, поразмыслив, спрятала гордость поглубже и приняла ситуацию. Она, как и многие женщины в её положении, даже начала себя винить в случившемся.

«Я ведь и правда мало внимания Коле уделяю. Сонечка все силы забирает. Вот он и ищет ласки и тепла на стороне. Но ведь не уходит же. Не бросает нас. Значит, любит», – убеждала себя женщина.

Если в двадцать два, когда Руслан обидел её своей изменой, она верила, что у неё всё ещё впереди, то сейчас, в тридцать, с двумя детьми и материальной нестабильностью, женщина всерьёз опасалась остаться одна, без мужской помощи.

И простила… А как женщины прощают? Вот так, закусив губы от отчаяния, затолкав поглубже чувство собственного достоинства, наплевав на самолюбие. Доля такая бабья. И не надо кричать: «Вот я бы на её месте!» Не надо. Каждый на своём месте решает, как быть и с кем жить.


Перемелется, мука будет. Перемололось, забылось, отошло на второй или двадцать второй план.

«Катюша, помой посуду», «Катя, погуляй с Сонечкой», «Катька, я уже битый час обеда жду», «Кать, ну некогда мне уроки проверять. Сама как-нибудь, ладно?»… Просьбы, приказы, равнодушие… Катя – помощница, Катя – ответственная, Катя – беспроблемная.

Конечно, были и другие слова, и мамина мимолётная забота и негромкая любовь, и девчоночьи игры с подружками. Но почему-то до сих помнятся эти фразы, как будто их накрепко вбили молотком в детскую головку.

Катя училась, росла, не привлекая внимания к своим заботам. Она, вообще, почти не чувствовала себя ребёнком. Словно кто-то невидимый провёл жирную вертикальную линию, и детство закончилось вместе с новым браком матери и рождением сестрички, осталось за чертой. Никто не делал скидку на то, что Катя ещё совсем маленькая, ей давали задания и требовали выполнения.

Сама Катя, благодаря любви и жалости к матери, измученной заботами о беспокойном ребёнке, эгоистичном муже и постоянными массажами, быстро повзрослела и приняла как данность свою новую жизнь. Она больше не играла в куклы (тряпичная любимица Маруся, которой они с мамой шили наряды из лоскутков, переселилась в старый ящик с игрушками), постепенно перестала болтаться с подружками на детской площадке. Ей было некогда заниматься подобными, как она презрительно говорила девчонкам, «глупостями». Катя спешила после школы домой, чтобы отпустить маму на массаж или просто дать ей отдохнуть.

Николай в воспитании дочки почти не принимал участия, иногда с неохотой соглашался понянчиться с Соней, но делал это с нескрываемым недовольством и потом долго и нудно бухтел, что не мужское это дело. В целом Валентина с Колей жили мирно, работали, вкалывали на даче, иногда выбирались на природу с приятелями. Муж в компании больше молчал, немного оживлялся после пары бутылочек пива, а если принимал на грудь больше своей нормы, опять замолкал и угрюмо слушал чужие речи.

– Бирюк он у тебя, мрачный и тусклый, – говорили Валентине приятельницы. – О чём ты вообще с ним беседуешь?

– Да я ж не за болтуна замуж выходила, а за работящего мужика с руками, – Валентина отшучивалась. А у самой на душе черным-черно.

На самом деле они с Николаем практически не разговаривали. Все простые действия: сходить в магазин, поесть, постирать, съездить на огород – были и так понятны и не требовали обсуждения, а других общих тем у супругов так и не появилось.

Всё чаще Валентина выбиралась в кино или по магазинам с подругами. Благо Катюша безропотно оставалась с Сонечкой. Младшая девочка росла капризной, требовательной и плаксивой. Её первые слова после традиционного «мама» и «папа» были «мне», «дай», «хочу», «ещё», чуть позже появилось слово «купи». И «кака» – для всего, что не устраивало Соню. А не устраивало девочку всё, что не было в её пользу. Она требовала новых игрушек, красивых бантов и свежих фруктов в любое время года. А если не получала желаемое, устраивала истерики, падала в магазине на пол и билась головой и ногами до тех пор, пока пристыженные родственники не обещали ей требуемое.

«Сонька опять головой об пол колошматила в магазине. Маму жалко, стыдно ей за дочку, а той хоть бы хны. Покраснела вся, как помидор, орала на весь магазин. Купили куклу. А собирались мне за кофточкой… Мама сказала, что больше денег нет. Просила потерпеть. Потерплю».

«…Противная Сонька. Как хорошо было раньше…»

«…Вот бы зажмуриться, открыть глаза, и мы опять с мамой одни. Без Соньки и без крысёныша».

Верный безмолвный друг – дневник – терпел слёзы и жалобы. Ну кто-то же должен терпеть!

Загрузка...