Ледяной ветер


– Отис, надо иногда кушать.

Ревиаль резко вздохнул. Он и не заметил, как задержал дыхание. Весь мир сузился до одной вещи – скетчбука Конарда. Отис исчез с радаров, спрятавшись в квартире мамы от всего мира. Он пытался изучать скетчбук в общежитии, но туда то и дело наведывались люди из секции или университета. Если с некоторыми разговор длился максимум минут двадцать, то Джеймса, Оливию и Госса выгнать не получалось минимум час. Особенно Оливию. Ей хватало наглости, чтобы обвинять его в помешательстве на Конарде. Может, так и есть, ведь Отис погрузился с головой в скетчбук. Ему даже захотелось купить гигантскую доску и начать клеить на нее рисунки. Чем больше он изучал книжку, набитую рисунками, тем сложнее становилось удерживать нить повествования. Особенно когда Оливия жужжала над ухом.

Она очень испугалась, когда Отис сбежал посреди ужина – и не только она. Мадам Ревиаль до сих пор не знала о его драматичной любви к Конарду, а Джеймсу и Госсу от этого не становилось спокойнее. Оливия ощущала себя двойным агентом, так как знала все про всех, и ей приходилось постоянно обдумывать каждое слово. Она могла погореть на любой неуместной фразе или действии. Если Отис узнает, что она в курсе, где находится и как себя чувствует беглец, то перестанет с ней общаться. Виолетт и Гордад лишний раз доказали, что доверие – хрупкая вещь. Оливия лишь надеялась, что однажды он поймет ее и простит.

Но прятаться у мамы Отису тоже было не так просто. Она нашла себе работу: уходила из дома в девять утра и возвращалась к шести, время от времени доделывая поручения за компьютером, но даже так она следила за сыном – когда он ел, ходил в душ, отвлекался на друзей. Мадам Ревиаль видела, что сердце и разум Отиса полностью поглотили странная книжка и ее автор. Однако она не лезла не в свое дело. Сын обещал, что настанет день, и они обо всем поговорят, и необходимо разложить по полочкам ситуацию в своей голове. С другой стороны, когда она уходила из дома и видела застывшего над очередным рисунком сына, а по возвращении ничего не менялось, она начинала беспокоиться. Отис не ел, его отросшие волосы сбивались в комок. Он вновь настолько сильно задумался, что не заметил ее появления.

– Дорогой, надо поесть. Ты опять забыл. Оторвись хотя бы на двадцать минут.

– Хорошо, мам. Сейчас. – Он с трудом поднял глаза. – Поставишь чайник?

– Жду тебя на кухне.

Чайник успел дважды засвистеть. Второй раз она не стала выключать газ в надежде, что сын услышит и очнется. В итоге, осознав, что это бесполезно, она встала из-за стола и направилась к холодильнику. Пусть Отис уже и взрослый парень, при необходимости она готова провести с ним воспитательную беседу. Два помидора, огурец, сельдерей, пюре и курица – идеальный набор, чтобы он наконец вышел из анабиоза. Отложив овощи на отдельную тарелку, она засунула остальное в микроволновку и дала сыну еще минуту, и, если и звук микроволновки не сможет вывести его из ступора, она будет вынуждена воспользоваться самым грозным оружием. Это будет нечестно по отношению к нему, но он не оставил ей выбора. Прошла ровно минута, микроволновка закончила работать, оповестив весь дом. Отис же продолжал читать. Мадам Ревиаль прикрыла глаза и набрала воздух в легкие.

– Отис Ревиаль! Если ты сейчас же не появишься на кухне, я буду вынуждена позвонить Оливии и попросить ее приехать! – Послышался топот ног. Отису хватило трех секунд, чтобы осознать боевой настрой мамы и опасность сложившейся ситуации. – Ты не оставил мне выбора, дорогой. Садись есть.

– Мам, это было жестоко. – Он запустил руку в волосы. – Черт. Кажется, ты права. Надо в душ. Как же голова быстро становится грязной. Может, подстричься под ноль? Я же только вчера принимал душ.

– Милый, это было четыре дня назад.

– Че-е-ерт, – протянул он и чуть не упал лицом в тарелку.

– Отис, скоро начнутся экзамены, и к ним надо готовиться. Стипендия очень важна сейчас. Не думаю, что смогу потянуть плату за обучение в данный момент, так как еще не крепко стою на ногах. – Она взяла его за руку, привлекая внимание. Он поднял уставший взгляд на маму и застонал. – Прости.

– Тебе не за что извиняться. В конце концов, в мои обязанности входит хорошо учиться. Тем более профессор Малькольм отравит меня своим сарказмом, если я упущу его стипендию. – Иветта удивленно посмотрела на сына. – Да, он порекомендовал меня на стипендию. Он мой научный руководитель и самая большая заноза в… Мой первый и самый важный экзамен у него.

– Тогда стоит сосредоточиться на этом, дорогой. Я понимаю, что тебе очень важно дочитать этот скетчбук, но слишком многое стоит на кону. – Она старалась поддержать сына и не давить на него. Отис расклеивался, будто некачественное папье-маше. Она решила обратиться к его разуму. – Думаешь, этот молодой человек хотел бы для тебя такого? Никому не хочется быть причиной чужих проблем, и особенно у того, кого любишь.

– Наверное, ты права… – Отис задумался над словами мамы. Конард наверняка уже отобрал бы книгу. Однако его внимание зацепилось за другое. Отис сжал губы и потупил взгляд. – Думаешь, он любит меня?

– А разве это не очевидно? Я бы сказала, он от тебя без ума. Он отдал самое сокровенное – историю своей жизни. Не стал скрывать от тебя ничего. Показал все так, как есть на самом деле, и ты должен ценить такой храбрый поступок, Отис. – Мадам Ревиаль улыбнулась и разлила чай. – Ты с детства проявлял интерес к живописи. Правда, рисовать совсем не получалось. Мы вовремя отдали тебя в музыкальную школу, и это лучшее мое решение. Я видела, как ты играешь.

– Да, Оливия выложила это в интернет. Боже, мам, я теперь звезда. – Прозвучало не так радостно, как должно бы. Отис вновь запустил руку в волосы. После ужина он пойдет в душ. – Меня терроризирует студенческий клуб. Они хотят, чтобы я сыграл в следующей и последующих постановках. На ютубе уже пятнадцать тысяч просмотров, и они растут каждый час. Убить ее мало.

– Дорогой, она всего лишь помогает тебе раскрыться. Вот и все. – Отис поднял взгляд на маму. – Ты же и сам видишь, Оливия – очень хорошая девочка. Все, что она сделала, – бескорыстно, и мы должны быть ей благодарны. В тебе сокрыто много хорошего, Отис, и не стоит это прятать. Ты талантливый, сильный и упорный молодой человек, и это я говорю не как твоя мама, а объективно.

– Ну конечно. – Отис и не пытался ей поверить. Какая мать может судить непредвзято, но в груди разлилась приятная теплота. – Я знаю, и я благодарен ей, но когда тебе пишут по три парня в день с целью познакомиться… Некруто, мама, некруто. Приходится отшивать и объяснять каждому свою историю.

– Да, думаю, твоему молодому человеку не понравятся эти разговоры. – Она засмеялась, представляя комичность ситуации. – Надеюсь, я скоро с ним познакомлюсь. Хочется посмотреть в глаза парню, который вскружил голову моему сыну. – Отис резко покраснел и начал быстро есть. – Да прекрати смущаться. Мне же тоже было восемнадцать, я помню эти чувства.

– Мне все равно неловко. Ты даже имени его не знаешь. Хотя стоит отметить, я знаю не больше твоего, как выяснилось. – Он уже понял, что достиг максимального уровня смущения. Сидит и обсуждает с мамой своего… парня? – Когда случились неприятности с Моникой, он ухаживал за мной. Ты только не волнуйся, но поколотили меня знатно: спина и нога жутко болели. Тело словно раскрасили в синий и желтый для маскарада.

– Ох, дорогой, как мне жаль. Ничего, она получила по заслугам. Джеймс обмолвился, что ее исключили. – На ее глазах навернулись слезы. Она старалась сдержаться, чтобы не расстраивать сына.

– Так или иначе, это уже в прошлом, а Джеймсу я выдеру все волосы. Ну и болтливые же у меня друзья. – Отис покраснел от злости. Он вдохнул и выдохнул, успокаиваясь. Сейчас он пытался поделиться чем-то важным. – За неделю у нас был всего один поцелуй… Между нами такое… притяжение. Знаешь, я никогда такого не чувствовал…

– Ох, мой мальчик утонул в любви с головой, как приятно это слышать. – Она улыбнулась и шумно выдохнула.

– Ну мам! Я пытаюсь посоветоваться.

Она жестом указала ему, чтобы он продолжал. Отис отвел глаза в сторону и улыбнулся.

– Он сбежал после этого.

Мама выгнула бровь. Отис обрадовался, что ему не нужно называть имен. «Конард Легран» – произносить это имя было все еще больно.

– Да, сбежал, а после того как мы поговорили, исчез. Так что даже не уверен, могу ли я называть его своим парнем.

– Ну конечно! – резко воскликнула мама, и Отис аж вздрогнул от неожиданности. – Пара уточняющих вопросов. Он исчез, а не стал избегать тебя и делать вид, что видит впервые?

Отис кивнул.

– Хорошо. Вел ли он себя с тобой иначе, нежели с другими?

Сын вновь неуверенно кивнул.

– А здесь все понятно и логично. – Она самодовольно улыбнулась и отпила чай. – Мне не нужна лицензия психолога, чтобы сказать: он просто испугался. Может, не только он для тебя является первой любовью. Не думал об этом?

– Мам, ну теперь я совсем запутался. – Отис начал пускать пузыри в свой чай, но когда поднял взгляд, то увидел, что мама недовольно смотрит на него. Он перестал дурачиться и взмахнул головой, отчего на его глаза упали несколько прядей, которые он тут же попытался сдуть. – Мам, мне восемнадцать, а не сто лет. Дай мне побыть ребенком.

– Не уверена, что и в сто лет так не делают. – Они оба засмеялись. – Отис, ты просто должен подождать. Для некоторых вещей нужно время. Нельзя закопать желудь и орать на него, чтобы он поторопился. Быстрее от этого он не вырастет. – Она мечтательно посмотрела на люстру и грустно улыбнулась. – Всему свое время, дорогой.

– Я понимаю. – Он вздохнул. Ему не хватало маминых советов и понимания. – Я скучал по этому, правда.

– Ты действительно сможешь простить меня когда-нибудь за последние несколько лет? – Она не смотрела на сына из-за стыда за своего мужа и себя: они бросили сына на милость судьбы. А ведь так хотели ребенка, мечтали о дне, когда станут родителями.

– Я уже давно простил тебя, мам. И прошу, давай это будет в последний раз, хорошо? Мы должны идти вперед. – Отис улыбнулся. Они уже пережили самое тяжелое, и им необходимо наслаждаться спокойными временами.

– Что планируешь делать?

– Определенно помыть голову, потому что я похож на пещерного человека. – Вкусная еда, теплый дом и душевный разговор расслабили его, но в скетчбуке начиналось что-то важное, и это не давало ему покоя. – А потом сяду еще почитать – и спать, а завтра начну готовиться к экзаменам. Обещаю тебе и своему парню.

– Как был вредноват, так и остался. – Иветта зевнула. – Ладно, я тебя поняла. Мне надо разобраться в некоторых документах.

– Человек рожден для работы, как птица для полета.

– И то верно.

Отис стоял в душе под струями воды и удивлялся, как смог довести себя до такого ужасного состояния. Пришлось намыливать голову три раза, чтобы промыть волосы. Он то и дело возвращался к словам мамы. Он только сейчас стал задумываться об истинных причинах побега Конарда… Может, его путь был не менее тернист, чем у него самого: мама с психическими проблемами, отец – козел, друзья – предатели, и еще издевательства в школе. У Отиса накопилось достаточно причин не доверять людям. Почему у Конарда не может быть веских оснований для побега? Он не просто так оставил ему скетчбук. Мама права – это его жизнь, его прошлое, и мало кто готов на такие жертвы. Отис не рассказывал про маму, Виолетт, Гордада, хотя и чувствовал теперь из-за этого уколы совести. Ему совсем не нравилась страница в скетчбуке, на которой он остановился. Она предзнаменовала надвигающуюся бурю.

Он насухо вытерся и вышел из ванной, накинув теплый халат. Мама уже погрузилась в работу, Отис не стал ее беспокоить и направился в комнату. Войдя, он увидел скетчбук, открытый на той странице, где он остановился, когда убегал спасать мир от апокалипсиса. Он подходил к скетчбуку осторожно, будто видел его в первый раз и будто боялся «спугнуть», словно перед ним лежало дикое животное, и даже с расстояния пары метров он разглядел нарисованного львенка. Он всегда его умилял. Отис удивился и обрадовался, что смог за такое время осилить половину скетчбука. Скоро должна начаться часть с ним, не терпелось посмотреть, как Конард изобразил их взаимоотношения.

Отис сел на диван, взял скетчбук и не заметил, как вновь растворился в истории Конарда.

* * *

Маленький Конард проснулся без чужой помощи. Никто не расталкивал его, не стаскивал одеяло и не прибегал к хитростям. Он открыл глаза и потянулся – приятно спать по выходным больше обычного. Мальчик перевел взгляд на будильник – одиннадцать часов. Он посмотрел по сторонам. В комнате было идеально чисто. Он поискал Магдалину, но ее нигде не оказалось. Странно, ведь она запланировала сегодня поездку в центр города вместе с воспитанником.

Конард поднялся и поплелся в ванную, быстро и неохотно почистил зубы и умылся, потому что никто за ним не следил, а потом посмотрел на свое отражение. Ему недавно исполнилось восемь лет, и он перешел в другой класс, но список его друзей все так же включал одного Отиса. После разговора с мамой ему так и не удалось получить разрешение ходить в обычную школу. В этом споре он потерпел поражение.

Выйдя из ванной, он отправился вниз. Спускаясь по лестнице, заметил маму. Она еще здесь, хотя уже слишком поздно для завтрака. Рядом с ней стояли две бутылки. Она не обратила внимания на сына.

– Доброе утро. Мама, ты не видела Магдалину?

Мелани отвлеклась от созерцания завтрака.

Все вроде как всегда, но в доме было подозрительно тихо. Обычно к обеду прислуга уже вовсю работала. Мелани подняла затуманенный взгляд на сына.

Конард стиснул зубы и терпеливо ждал.

– Мы должны были поехать сегодня в Париж, но я проспал.

– Она ушла, – безразлично бросила мать, потом сделала глоток вина и прикрыла глаза.

Конард ожидал объяснений, но она не собиралась продолжать. Его руки сжались в кулаки.

– Когда она вернется? Я хочу на выставку цветов. Мы все пропустим.

На самом деле Конард просто хотел сбежать из этого места. После той поездки в Диснейленд дом еще больше казался ему холодным и пустым, а вот за его пределами искрилась жизнь, настоящие эмоции и свобода.

– Никогда.

Конарда охватила паника, в горле застрял ком. Он не собирался плакать: за годы жизни в этом доме его приучили, что слезами ничего не добьешься. Никогда. Слезы – это слабость, а слабыми Легранов не назовешь.

– Я уволила ее и половину слуг.

– Но зачем? – собрав все силы и выдержку, спросил он.

Обычно их разговоры ограничивались констатацией фактов. Ему никогда не удавалось победить в споре, поэтому его вопрос заинтересовал Мелани. Она перевела взгляд ледяных глаз с бутылки на сына, заставляя Конарда дрожать от страха.

– Потому что она сделала тебя слабаком. Какая выставка цветов, Конард? Ты сын крупнейшего бизнесмена во Франции. Мы можем купить эту выставку вместе с куском Парижа. Ты собрался слушать рассказы о цветочках?

Она облизнула губы. В глубине души она ждала сопротивления, чтобы сломать его раз и навсегда.

– Кто подкинул тебе эту идею? Скажи, Конард.

– Никто, в интернете прочитал.

Он врал ей, и совесть не мучала его. Конечно, эту идею ему предложила Магдалина. Конард никогда не увлекался цветами раньше.

– Я не знал, что цветы – это так плохо.

– Мы тратим столько денег, чтобы просто украсить дом. Показать, насколько у нас много денег. А твоя поездка в город – сущий бред. Тебе нужно думать о более серьезных вещах, Конард, развиваться, в конце концов. – Ее взгляд оставался все таким же холодным.

Конард захлебнулся от злости. Он каждый день видел одно и то же. Когда просыпался и спускался вниз по лестнице в девять утра – отец уже уехал на работу, а рядом с мамой стояла пустая бутылка. Дождь, солнце, снег или гроза за окном – ничего не менялось. Сейчас ему казалось, что это как минимум несправедливо. Мир вокруг него застыл, а его заставляют развиваться. Ходить туда, куда ему не хочется, делать то, что он не желает. Жить так, что ему неохота просыпаться по утрам. Он совершенно не понимал, почему матери позволено вести себя так. В воспоминаниях всплыл образ мамы Отиса. Доброй и, главное, трезвой.

– А ты что – развиваешься? – Он выпалил это раньше, чем успел обдумать последствия.

Мать посмотрела на него удивленно. Этой секунды было достаточно для триумфа. Пусть его посадят в темную комнату на годы, лишат интернета, книг и альбома, но это того стоило, а возможность не видеть родителей на завтраке день ото дня следующие десять лет не наказание, а подарок.

– Я богата, влиятельна и умна. Я не родилась, как ты, с серебряной ложкой во рту, Конард. И ради этого я развивалась.

Он потерянно улыбнулся, услышав эти слова, и быстро взял себя в руки.

Он не мог отрицать ее красоту, которая сохранялась, хотя она много пила и курила. Также Конард видел, насколько хитра и умна его мать, но это никогда не делало ее примером для подражания. Он боялся стать таким, как она. Он боялся стать таким, как отец. А других примеров для подражания в его семье не было. Именно в ту секунду в тот день Конард все о себе понял.

Он не видел себя великим бизнесменом: ему никогда не хотелось, как папа, копаться в бумагах, разбираться с кризисами. Он не понимал, как можно предавать друзей и договариваться с врагами.

Он вдруг представил себе, что вот они с Отисом выросли и ему нужно предать его из-за денег. Он не смог бы с ним так поступить, ведь Ти показался ему таким хорошим, хоть и вредным. Конард вдруг захотел стать художником, который рисует цветы, синее небо и свободу во всех ее проявлениях. У него будет не так много денег, но достаточно для комфортной жизни. У него будет много друзей, много общения, люди признают его в первую очередь из-за его человеческих качеств. Никто не станет подставлять ему подножки. Он будет ценить всех, уважать, ведь его жизнь будет наполнена любовью. Конард еще не представлял, что такое настоящая любовь, но, кажется, впервые наблюдал ее в парке, глядя на то, как общаются между собой Отис и его мама. Сам же он не чувствовал подобного ни к кому. Последним шансом оставалась для него Магдалина.

А теперь и она ушла. Конард спустился и сел на стул, ссутулившись. Мать вздрогнула в отвращении, понимая его бунт и не собираясь подыгрывать ему. Конард окончательно принял решение не быть таким, как его родители. Как только ему исполнится восемнадцать, он поступит с ними так же, как они с ним. Он уйдет. Главное – сбежать отсюда и оставить ненавистный дом. Конард не мог вообразить, что будет нуждаться в деньгах отца. Они стали для него клеткой. Мать смотрела на него диким взглядом.

– Ты еще мал и глуп.

Она всегда так говорила.

Если все взрослые такие же, как его родители, то ум и возраст ничего не решают.

– Ты не понимаешь, насколько тяжело жить без денег. Ты спишь на кровати за три тысячи евро, тебе постоянно покупают новые компьютеры и телефон. Ты не заботишься о том, что ты будешь есть, как проведешь день. Ты можешь учить что угодно. Хочешь заниматься испанским? Отец купит тебе испанское гражданство.

– Но зачем? – ответил Конард. – Отец всегда говорит, что для изучения языка нужны упорство, организованность и желание.

– Может, гражданство и не нужно, но вот деньги… Твои занятия по английскому стоят почти три тысячи евро в месяц. – Она выгнула бровь. – Конард, ты понимаешь, что это месячный доход среднестатистической семьи?

Он насупился. Он не понимал слов, которые она произносила.

– Ты тратишь за несколько часов месячный бюджет обычной семьи, – пояснила мама. – О каком упорстве ты говоришь, Конард?

– Всем что – нужны только деньги?

Он отказывался в это верить. Аргумент матери подкосил его. Спина начала ныть от неудобной позы, но он терпел. Если будет нужно, он до конца жизни будет ходить в виде вопросительного знака.

– Не всем нужны деньги… – буркнул он.

– Единственные, кому они не нужны, – это те, у кого они есть. И то обычно им хочется больше. – Мама глотнула вина. – После того как тебе исполнится восемнадцать, ты получишь доступ к части семейного бюджета. Поверь, без этих денег ты не поступишь в хороший университет, не сможешь жить достойно. Но не это самое страшное…

Она усмехнулась. Пока мать делала очередной глоток, Конард задумался над ее словами. Она не могла ошибаться во всем. Для жизни действительно нужны деньги, но Конард лишь сильнее убедился в желании покинуть этот дом. Рано или поздно. Если он постарается, то сможет достичь всего самостоятельно. Люди, независимо от того, в какой семье они родились, становятся великими, значит, и он сможет. Однако ему в голову закралась мысль. Она точила его уверенность, как вода камень, и Конарду хотелось быстрее понять и избавиться от нее. Что-то ядовитое отравляло его сознание. Он опустил взгляд на ненавистный стол. За год Конард подрос, но ему все равно приходилось тянуться. Постоянно недостаточно…

– Фамилия Легран будет с тобой до конца твоих дней. Даже если завтра мы обанкротимся. Никому не будут нужны твоя душа, Конард, твое сердце. Ты всегда будешь по-настоящему одинок. День изо дня ты обречен просыпаться и видеть лица людей, которым ты безразличен. Им нужны будут твоя фамилия, твои деньги. – Она опустошила бокал и на несколько секунд прикрыла глаза.

Сердце Конарда ухнуло вниз, и он неожиданно для себя выпрямился. Казалось, мать вот-вот расскажет ему что-то о своей жизни. Сейчас он смотрел на нее иначе.

Мелани плотно сжала зубы, вспоминая о чем-то своем. Конард не понимал, как его мать может целыми днями заниматься одним и тем же. Она никогда так долго с ним не беседовала, а сейчас… сейчас, кажется, ее маска чуть треснула, и взгляд… потеплел?… Но уже через мгновение Мелани снова смотрела на него холодными глазами.

Он попытался понять, что не так, но у него ничего не вышло. Мать будто залатала, закрыла все раны, сделала вид, что все нормально. Конард боялся… Боялся убедиться в правдивости ее слов. Он видел: эти мысли и слова небеспочвенны, потому что это правда, хоть и искаженная ее историей. Сейчас матери хотелось сказать правду, но вместе с этим причинить боль.

– Они будут смотреть на тебя, но видеть лишь твою фамилию. Деньги, дорогие вещи, украшения, машины, жилье, а все, что ты получишь от них, – это ложь. Они будут кричать о великой любви, о страсти и о много чем еще, но это будет лишь туман, который развеется по утру. Ты никому не нужен, Конард, кроме самого себя. – Мелани опустила руку… Она сжала кулак так сильно, что ее идеальные ногти впились в кожу. Секунда, и ладонь расслабилась.

Загрузка...