За стенкой. История Конарда Леграна - читать онлайн

Позволь мне упасть к твоим ногам

– Итак, месье Легран, начнем. – Доктор Корон посмотрел на еще чистый лист бумаги, потом – на Конарда, дожидаясь положительного кивка головой. – Давайте поговорим о вашем детстве. Предполагаю, мы можем обсудить ключевой момент, который, по вашему мнению, является проблемой. – Конард снова кивнул ему, но уже менее уверенно. – Нет. Давайте обратимся к более раннему периоду. Мне хочется подойти к ситуации с другой стороны.

– Что именно вы хотите услышать?

– Месье Легран, какое самое яркое воспоминание, по вашему мнению, до переломного момента? Или постарайтесь вспомнить нечто нейтральное. Совершенно обычный день. Как вы ходите в школу, что вам нравилось смотреть по телевизору. – Доктор сделал пометку. – Время «до».

– Есть один день, который я помню. Возможно, единственный… – Конард прикрыл глаза.

– Месье Легран, пора просыпаться.

Мальчик завозился в кровати, но вставать не спешил. Ему нелегко было подниматься по утрам, из-за этого Легран-младший всегда опаздывал – в школу и на прогулки. Няня, смуглая женщина лет пятидесяти, знала, что будить его нужно минимум за полчаса до начала сборов: пока мальчик раскачается и окончательно проснется, пройдет достаточно времени. Обычно в школу его собирали несколько человек. Ложился он всегда не позже десяти часов, проблем со сном у него не было, но утром повторялась одна и та же ситуация. А в выходные раньше обеда его никогда не ждали, но сегодня особенный день. Конард с нетерпением ждал его две недели, хотя сложно было сказать, что он собирался куда-то идти. Он сильнее закопался в одеяла.

– Магдалина, еще пять минут. Прошу… – сонным голосом прошептал он.

– Месье Легран, если вы пролежите в кровати еще пять минут, то мы приедем только к закрытию Диснейленда. Не забывайте, сегодня воскресенье и там будет много народа, даже со специальным пропуском. – Мягкий голос няни раздался словно издалека. – Поднимайтесь, уже три часа дня.

– Что?! – Конард подскочил на кровати и замотал головой. Будильник валялся на полу, поэтому он перевел взгляд на настенные часы. Понятно, его обманули. Для своих семи лет он был смышленый и уже отлично разбирался в стрелках часов. – Магдалина, еще только десять часов. Это несправедливо! – Он надул щеки и сложил руки на груди. Ото сна не осталось и следа. Его снова обвели вокруг пальца.

– Все делаю для вашего счастья, вот и иду на небольшие преступления. – Няня улыбнулась ему. Он продолжал сидеть на кровати, сжимая губы от обиды. – Я планировала выйти в полдень, поэтому давайте вы пойдете чистить зубы, умываться, позавтракаете, и поедем… в Диснейленд.

От этого заветного слова глаза мальчика загорелись. Няня потрепала его по волосам.

– Хорошо! Я скоро! Не уходи без меня. – Конард вскочил с кровати и побежал в ванную.

– Мне одной там делать нечего. – Магдалина не переставала улыбаться.

Забежав в ванную и хлопнув дверью, Конард схватил зеленую зубную щетку и начал чистить зубы. Няня напомнила об особенном дне.

Для своего возраста Конард отличался высоким ростом, и две недели назад они сделали новую метку на двери, которая показывала, что теперь он может прокатиться на трети аттракционов. А это намного больше, чем два. С того позорного дня, когда они в первый раз пришли в парк и поняли, что пустить Конарда могли лишь на детские карусели с машинками, прошел год. Страшная несправедливость – жить в городе с самым знаменитым парком аттракционов и не иметь возможности покататься на них. Будто его построили специально для взрослых. Конард вспомнил линейку на входе на американские горки и фыркнул. С такими цифрами он боялся вообще не попасть туда. Никогда. Сплюнув пену, он начал умываться.

Ему очень хотелось, чтобы кто-нибудь из родителей пошел с ним. Хотя бы один раз, но отец, вероятно, уже уехал на работу, а мама болела, как обычно. Мама везде ходила с бокалом вина, а Конарду даже не давали попробовать. Из-за вина она хорошо чувствовала себя вечером и ужасно с утра. По его мнению, это глупо. Мама выглядела такой бледной и измученной, даже забывала краситься, а в школе одноклассники говорили, что мамы обязаны краситься.

Закончив умываться, он вбежал в комнату. Там уже лежала приготовленная одежда, и, если он поспешит, они могут выйти пораньше. Когда Конард спускался по лестнице, он увидел отца, тот еще не успел уехать и допивал чай.

– Пап! Ты еще не ушел! – Конард подбежал к отцу и посмотрел на него большими голубыми глазами. Тот оторвался от бумаг и, улыбнувшись, взглянул на сына. – А мы сегодня едем в Диснейленд! Я уже вырос для маленьких горок! Для больших рост нужен как у жирафа. Может быть, даже тебя не пустят!

– Я бы смог с ними договориться. – Отец усмехнулся. Он хотел потрепать сына по волосам, но быстро отдернул ладонь. – Прости, руки грязные.

В этот момент Конарду было все равно. Отец общался с ним по минимуму, занятый на работе. Иногда он не видел его неделями из-за школы, занятий английским, спортивной секции, но даже в редкие моменты их общения отец всегда держался на расстоянии. Конард смотрел на детей из школы, за многими тоже приходили няни, но иногда и родители. Они брали своих детей за руку и улыбались, а отец Конарда всегда говорил, что у него жирные или грязные руки и он не хочет его пачкать. Ему рассказывали, что папа у него очень занятой человек, но Конард не мог понять, неужели у отца нет немного времени, чтобы помыть руки? Или приехать за ним? Хоть раз…

Отец усмехался. Одна вредная девочка рассказала Конарду о сарказме. Она была на два года старше, но почему-то ходила в одну группу с ним. Легран-младший старался не обращать внимания. Однако с ее подачи залез в интернет, чтобы почитать про сарказм, и там нашел описание слова «ухмылка». Он задавался вопросом, неужели отец всегда смеется над ним? Ухмылка – это не очень хорошая улыбка. Вот Магдалина всегда искренне улыбалась, когда он получал высший балл в школе. Папа никогда его не хвалил и не ругал. Однажды Конард случайно разбил телевизор, но они просто купили новый. Когда-то у них сбежал лабрадор, и на следующий день Конарду подарили нового.

Улыбка мальчика дрогнула, и он побежал к своему месту. Их повар Петр создал на его тарелке лицо из яичницы, овощей и колбасы. Иначе он отказывался есть овощи.

Вообще, Конард имел отличную память, он хорошо знал практически всех слуг. Обычно с ними он проводил большую часть времени. Ни в школе, ни на дополнительных занятиях ему не удавалось завести друзей. Друзья долго не задерживались в его жизни. С кем-то ему запрещали дружить сразу, стоило Конарду назвать фамилию нового знакомого, а кому-то запрещали дружить с ним. Так что в списке его друзей значились только компьютер и интернет. Конард начал есть быстрее, чтобы сбежать пораньше.

– Конард, спина, манеры, приборы.

– Да, мам.

Стандартное «доброе утро» в семье Легран. Он подвинул стул, чтобы удобнее было держать осанку, поменял вилку и нож местами и начал есть медленнее. Конард мог запомнить все буквы, имена слуг, названия цветов, которые выкапывает каждую весну их садовник, но только не в какой руке держать вилку и нож. Это наука ему не поддавалась. Ему бы хотелось использовать только вилку, чтобы скорее сбежать отсюда, но спорить с мамой не стоило. Он расправил плечи прежде, чем мать снова напомнила ему об этом. Стол был слишком высокий, чтобы сидеть удобно, никто так и не заменил его стул, потому что нельзя смешивать стили. Менять стул – значит менять стол и всю столовую. Так говорила мама.

Обычно она даже не смотрела на него. Он видел ее намного чаще, чем отца, но при этом она почти не обращала на него внимания. Мама никогда не ругала его за шалости, разбитые вещи, постоянные опоздания. Она бросала на Конарда быстрый взгляд и возвращалась к своим делам, обычно это очередная дегустация напитков. Иногда к ним приходили подруги мамы. Конард боялся их: они казались ненастоящими, некрасивыми и кривыми, напоминая монстров из сказок. Ему не разрешали сидеть с ними, но один раз он все же подслушал их разговор. Странные подруги мамы говорили о мужчинах и ругали их за вещи, о которых он никогда не слышал. Ему казалось, что маме совсем не нравится проводить с ними время. Она больше радовалась, когда они уходили, чем когда появлялись. В такие моменты Конард задумывался, нужны ли ему вообще друзья?

– Я читал, что три дня назад они наконец смогли починить гигантского осьминога. Его рост впритык к моему, надеюсь, меня пустят. Я видел в прошлый раз, как не пускали девочку на сантиметр выше! Это было странно и ужасно. Она плакала, упала в грязь. – Конард сидел, держа идеальную осанку… Он начинал злиться на себя. – Я не собираюсь падать в грязь. Это глупо. Постараюсь договориться. Со всеми можно договориться.

Отец хмыкнул, не отрываясь от документов. Больше никто не отреагировал на его слова. Мама продолжала смотреть на свой завтрак. Она никогда не ела с утра, часто сбрасывала еду со стола, и может, поэтому она не ругала Конарда за шалости? Конард не очень любил есть с утра, но он представлял грустное лицо повара и заталкивал в себя яичницу, иногда не ел только огурцы. Ему казалось, что родители даже не знают, как зовут повара. Взрослые забывают такие важные вещи, а в какой руке держать нож, помнят. В обеденном зале никого, кроме них троих, не было, и Конард вспоминал кухню, заполненную людьми, там всегда смеялись, разговаривали, шутили. Его родители никогда не смеялись. И он с ними тоже.

Конард посмотрел направо, потом – налево. Мама пила вино и всматривалась в свой завтрак. Может, если Петр сделает ей такое же веселое лицо, как на его тарелке, она съест все? Отец продолжал смотреть в документы. Конард знал, никто не собирается ему отвечать, что бы он ни сказал. На тарелке остались только овощи. Магдалина говорила ему о пользе овощей, и Конард ей доверял, хотя она иногда обводила его вокруг пальца. Как сегодня, например.

Раньше Конард пытался привлечь внимание родителей во время завтрака, обеда или ужина, но все заканчивалось их короткими ответами, ухмылками и глотком вина. Конард подумал о Диснейленде и грустно улыбнулся. Он собрался с силами, быстро доел ненавистные огурцы и вышел из-за стола.

Магдалина стояла и смотрела на семейство Легранов за завтраком. Ничего в их жизни не менялось. Конард был таким красивым, солнечным мальчиком, что у нее разрывалось сердце от этих каждодневных сцен. Мелани с трудом сидела за столом. Она держала осанку, была хорошо накрашена, но бледная кожа, мешки под глазами, которые не замазать, выдавали ее похмелье. Ей не хватало только уронить голову на стол. Легран-старший не расставался со своими бумагами. Полное игнорирование Конарда и его насущных проблем расстраивало Магдалину: в ее семье такого не было. Да, они не богаты, но их дом всегда полон счастья. Никто не спрашивал мнение Магдалины, но она могла посочувствовать Конарду, и, видит бог, лучше бы Мелани игнорировала его. Совсем. Она видела в ней опасность для ребенка куда большую, чем в ее муже. Иногда та не сводила взгляд холодных глаз с Конарда, и Магдалину пробирала дрожь.

– Я пошел.

Никто не ответил. Как всегда.

– Месье Легран, вы готовы отправиться?

– Да!

Мальчик вмиг повеселел, она улыбнулась. В такие моменты ее сердце пребывало в безмятежном состоянии. Она пошла вслед за ним к выходу.

Светлые глаза наблюдали за ними, в них плескался гнев. Мелани посмотрела на пустой бокал, пустую бутылку и вздохнула. Она даже не заметила, как успела прикончить вино. С годами ей требовалось все больше, чтобы достигнуть состояния полного равнодушия. Трезвой ее бесило абсолютно все: вокруг постоянно сновала алчная прислуга, в гости наведывались «перешитые» подруги, в кошмарах она видела, как муж касается ее жирными руками. А Конард казался ей слишком слабым. Мелани помнила себя в его возрасте – она знала, чего хотела, а ее ребенок лишь искал друзей и рисовал глупые картинки. Она не могла отрицать его природный талант, но этого недостаточно.

– Недавно заходила Фелиция. Она сделала уже семнадцатую пластическую операцию, и снова на носе – третью по счету. Как же до нее не дойдет, что, если ты рожден орлом, им ты и умрешь. – Она положила голову на руку, пытаясь не упасть. – Она меня бесит, меняет каждый миллиметр тела, а потом просит найти где. Лучше бы попросила у хирурга пару извилин.

– Учитывая то, как глупо ее муж ведет бизнес, скоро денег на пластику не останется. Их акции упали на треть, и я только из жалости не выкупаю их компанию. Хотя скорее потому, что она сама по себе бесполезная. – Бернард сказал это ровным голосом, не отрывая взгляд от документов. – Ты целыми днями сидишь дома. Почему не пошла с Конардом?

– А ты?

Он отодвинул документы в сторону и смерил жену холодным взглядом. Вино кончилось, и причина, по которой она не идет за новой бутылкой, – невозможность сделать и шага. Это уже стало раздражать. Возвращаясь поздно домой, Бернард видел жену в одном и том же состоянии. Прошло всего лишь восемь лет с того разговора о детях, и с тех пор алкоголь наложил свою печать на ее внешний вид. Он не доктор, но понимал: еще несколько лет, и от его жены останется лишь фотография с их свадьбы, а перед ним будет сидеть опухшая алкоголичка. Она лишь раз согласилась полежать в клинике, и то один месяц. Она пила, даже когда забеременела Конардом, меньше, но постоянно. Повезло, что на сыне это никак не отразилось. Мелани досталась хорошая «генетика». Все пагубные воздействия алкоголя были ещё не заметны, но пройдут годы…

Нельзя сказать, что он не любил сына, но постоянная работа сожрала все свободное время, и он потерял с ним эмоциональную связь. Конарду всего семь лет, но он иногда кажется гостем в их доме. Бернард смотрел на жену и не верил в материнскую любовь, которую так превозносят. Жена отдала только что рожденного Конарда медсестре и через десять секунд попросила красного полусухого. По крайней мере, так ему рассказывали, ведь в тот день он заключал важную сделку. Его раздражало, когда Мелани переводила стрелки на него. Она не имела права обвинять его в чем-либо, пока пьет с утра до ночи.

– Пойду зарабатывать на твою первую пластику. – Она уставилась на него холодным взглядом. Все чаще он стал говорить ей о проблемах с внешним видом, но она откровенно его игнорировала. В такие моменты она мысленно варила его в свином жире, пила вино, слушала его крики и улыбалась. – Магдалина больше похожа на его мать, чем ты. Сколько можно пить?

– Столько, чтобы не обращать внимания на вашу бессмысленную болтовню. – Больше всего в эти моменты Бернарда злили ее безразличие и холод. Что бы он ей ни сказал, она сверлила его взглядом и улыбалась. Его покойный отец называл Мелани ледяным дворцом, который и летом не тает. Он надеялся, что они с Конардом находятся за его стенами, а не перед ними, но, по всей видимости, нет. Мелани откинулась на кресло.

– Теряешь хватку.

– Это относится не только ко мне.

– Настанет день, и ты останешься одна, одетая в мешок из-под картошки.

Она закатила глаза и скривила губы. Единственное, о чем она мечтала последнюю пару лет, – не видеть мужа, ребенка, надоедливых подруг, прислугу, но брачный контракт мог оставить ее ни с чем, поэтому она ждала момент, когда муж оступится. Измена, насилие или решение развестись поместили бы в ее карман четверть их состояния. Сколько бы всего она смогла купить… С другой стороны, Мелани могла послать всех к черту и уйти. Никто не будет жаловаться и ныть над ухом, и это прекрасно… Она хищно улыбнулась. И решила занять себя другими делами, а закончившееся вино и неосторожная фраза мужа лишь поспособствовали этому.

– Мне не нравится Магдалина. – Она похрустела шеей. – Она делает Конарда слишком рассеянным, неаккуратным, потакает его слабостям. Вместо занятий он рисует всякие глупости. Единственный наследник может податься в художники, Бернард. Будет ходить по нашим друзьям и клянчить деньги на очередную выставку. Он никак не научится сидеть прямо и до сих пор не знает, в какой руке держать нож!

– Что ты предлагаешь?

– Уволить ее. Нанять кого-то более сдержанного. Конарду не нужны эти бесполезные чувства. Они отвлекают. Мне приходилось с четырех лет учиться быть настоящей леди. Он растет нюней. – Она говорила стальным голосом. Бернард даже отвлекся от документов. Где же потерялась та леди? – Конарду будет лучше, если Магдалина уйдет. Определенно. Я поговорю с ней сегодня.

– До поступления в среднюю школу Магдалина останется, – твердо сказал он. Жена зародила в нем сомнения. Конард – их единственный наследник, и больше детей Мелани иметь не могла. Сын и правда казался несобранным, но Бернард даже не подозревал о любви мальчика к рисованию.

– Как пожелаешь, но не рассчитывай, что я буду молчать. Однажды он плюнет нам в лицо и уйдет, забрав кучу денег.

Раздался звонок телефона, и Бернард перевел злые глаза с жены на мобильник. Страх разрастался в его груди. Когда сыну исполнится восемнадцать, согласно брачному договору, он сможет уйти и прихватить приличную сумму. Сейчас полмиллиона для них небольшие деньги, но что будет завтра, никто не знает… Такое условие выдвинули покойные родители Мелани. Будьте прокляты бледная кожа и пленительные глаза Мелани двенадцать лет назад. Он ответил на звонок и рявкнул:

– Я выезжаю! Какого черта вы беспокоите меня?! – Он выслушал ассистента и покраснел от злости. – Дебилы. – Он сбросил вызов и злобно посмотрел на жену. Этот раунд она выиграла. – Мы еще вернемся к этому разговору.

– С нетерпением буду ждать… – Она прикрыла глаза и улыбнулась. – Твоего возвращения.

«Стерва».

– Я не понимаю, Франция же католическая страна, почему здесь нет ни одного рисунка ангела? Разве Рождество не связано с ангелами? – Джеймс наклонился к Оливии и тихо шептал ей в ухо, словно боясь чего-то.

– Тебе меня мало?

Она очаровательно ему улыбнулась. Сегодня Оливия превзошла саму себя. Она выкрасила до идеального белого цвета волосы, не оставив ни одной прядки с розовым или оранжевым, подстригла секущиеся концы и выпрямила их. Из пушистого барашка, выпрыгнувшего из чана с краской, она превратилась в грациозную лань-альбиноса. Тени для глаз цвета морской волны лишь добавляли ее образу какой-то загадочности, кожа казалась излишне бледной из-за серого платья. Джеймс не мог оторвать от нее взгляд. Он любил свою девушку, но выдержка время от времени давала трещины. Еще пару месяцев в городе любви без девушки, и Джеймс рискует постричься в монахи. Даже его песни теперь только о том, как он хочет секса. Они стояли с Оливией на кухне.

– Больше, чем достаточно… – Он встряхнул головой. – Но правда, Оливия, почему вы не говорите мне о правилах игры? Я вижу по каменному лицу Госса, что он в курсе. Ты не можешь не знать. Выходит, я один в неведении. – Его злило, почему никто даже не произносит слово «Рождество» и нет никакой атрибутики, историй, подарков или хоть чего-нибудь. Обычный семейный ужин.

– Потому что у мамы Отиса психическая болезнь, связанная с образами религии. Для увеличения времени ремиссии мы избегаем запретных слов. Тебе не говорили, потому что Отис ходит как зомби, Госс от природы молчун, я подписала бумагу о неразглашении, а мадам Ревиаль, видимо, не хотела начинать общение с фразы «Привет, Джеймс, я больна». – Оливия кинула на него злобный взгляд. Джеймс открыл и закрыл рот, как рыба, и опустил голову. Так всегда происходило, когда он лез не в свои дела.

– Прости.

– Ладно. Это я взорвалась. Мы должны были поговорить об этом до того, как ты выучил пять рождественских песен, где в каждой строчке есть слово «Иисус». Ты занимаешь важное место в жизни Отиса. Ты видел его. Сейчас ему явно не до разговоров. – Она посмотрела в сторону коридора, но никого не нашла. – Однако, если Отис подаст в суд, знай, ты торчишь мне пятнадцать штук евро за неразглашение! И лицензию.

– Но у тебя еще нет лицензии…

– И лицензию!

Он закивал головой, потому что знал: единственный способ утихомирить Оливию – это согласиться с ней. Девушка права, вряд ли Отис сейчас думал о чем-то кроме Конарда. Он старался участвовать в ужине, но то и дело бросал взгляд на свою сумку.

Вчера он пришел в половине второго ночи, сев на последний поезд в метро. Отис даже не заметил, как прошло три часа, а за это время он смог осмыслить только три рисунка. Скетчбук ломился от информации о жизни Конарда, и пока то, что видел Отис, ему не нравилось. Там практически не было рисунков странного львенка, в основном описывались отношения между волком и медведем.

Отису очень не хватало текста. Вся информация заключалась в прорисованных линиях, эмоциях и цветах. Рисунки были выполнены с особой точностью и перфекционизмом, он замечал потертости от ластика. Конард старался, он не просто рисовал, а создавал автобиографию. Точнее, биографию родителей. Отис не сомневался, что волк – это мама Конарда, а медведь – отец. Хотелось спросить, почему именно эти звери, но последние два месяца Конард не выходил на связь. Еще Отис заметил, что звери нарисованы по-разному.

Волк всегда изображался штрихами. Так Конард, вероятно, пытался показать его шерсть, в число его обязательных атрибутов входили когти, оскал и красные глаза. От рисунка к рисунку у этого животного менялись лишь две эмоции – безразличие и гнев. Рядом с волком всегда стояла миска с чем-то розовым или таким же алым, как и его глаза. На отдельных страницах стояла дата, скорее всего, чтобы сохранить хронологию.

Медведь же изображался карикатурно. Такие рисунки Отис видел в музее истории, что-то схожее с наскальным творчеством древних людей. Вокруг животного валялось много еды, костей, он ни разу не появился без кружки, или это был череп – Отис не мог разобрать. Зачастую он сидел с открытом ртом, а рядом лежали счеты. Между двумя животными сохранялось одинаковое расстояние. Отис даже брал линейку – ровно четыре сантиметра. Он надеялся понять Конарда, но с каждой страницей у него появлялось все больше вопросов.

– Пошли, а то мадам Ревиаль чувствует себя как третье колесо в велосипеде в компании молчаливого Госса и поникшего Отиса. Не знаю, что хуже: женщина, которая вынуждена мантрами начитывать указания психиатра, или Отис, сидящий в обнимку с портфелем. – Оливия фыркнула и, взяв тарелки с закусками, пошла в комнату.

– Ты еще меня не видела, когда я буду пытаться не ляпнуть что-то глупое. Черт, лучше бы она молчала про все. Джеймс, говорили тебе не лезть не в свое дело. Когда же ты научишься? – Музыкант забурчал себе под нос и, схватив оставшиеся тарелки, направился в комнату.

Там ничего не изменилось: Отис сидел в кресле с бокалом недопитого шампанского и рюкзаком, слишком восторженная мадам Ревиаль встретила их улыбкой, Госс молчал. Они поставили еду на стол и сели на диван. Оливия широко улыбалась, обещая себе убить Конарда при встрече. Ей хотелось верить в парней, поддержать их, но сейчас она на грани преступления. Какого черта Леграна дернуло отдать скетчбук? Завтра у них выходные, сидел бы тогда Ревиаль и хоть до посинения пялился в эти каракули. А теперь посмотрите на восковую фигуру, именуемую ранее Отисом.

– Отис, дорогой, если ты сейчас не выйдешь из транса, я позвоню отцу, и он серьезно с тобой поговорит. – Она задумалась. – Или со мной, потому что я выкину твой рюкзак в окно.

Отис поднял на нее взгляд.

– Давай, поговори с нами. В конце концов, ты тут социальное ядро. Как прошел твой день?

– Оливия, ты крутилась здесь весь день.

– Лучше бы рассказал маме, как стал протеже одного из самых влиятельных профессоров университета. – Мадам Ревиаль повернула голову к сыну.

Отис резко покраснел, потому что напрочь забыл поделиться этим.

– Что профессор Малькольм ждал тебя одного.

– Джеймс, я тебя убью. Кто так делает?

Джеймс, который набивал рот сладостями, пожал плечами и продолжил есть. Отису было неловко хвастаться даже перед близкими друзьями и мамой. Он забыл, каково это.

– Да. Он помог мне поступить и получить стипендию. Ему понравилась моя вступительная работа, и он хотел бы видеть меня у себя в команде. Теперь, эм, увидит.

– Замечательно! Я очень горжусь тобой, Отис. Ты смог сам всего добиться, поэтому нужно будет постараться на экзаменах. – Отис отпил уже теплое шампанское и пискнул. Он ни о чем не мог думать, кроме рисунков Конарда.

– Конечно, мам.

– Как твоя нога, Оливия? Где ты так ее повредила? Бегать сможешь? – Отис прищурил глаза и постарался уколоть подругу за ее дотошность. Будто она не знала, по какой причине Отис уставился в одну точку. Она обворожительно улыбнулась, и Ревиаль пожалел о своем вопросе. Черти затанцевали вокруг костров, вспыхнувших в ее глазах.

– Да, к тренировкам в январе я буду как новенькая. – Она отпила шампанское. – Отец учит меня, как правильно выражать гнев, эмоции, но, когда я смотрю на вселенскую тупость изо дня в день, меня начинает накрывать. Ярость вспыхивает. Сама не заметила, как ударила по… – Она замялась. – По стулу.

– Оливия, надо беречь себя, ты талантливая спортсменка. И бросать курить. – Мадам Ревиаль покачала головой. – Гнев и необдуманные поступки не приведут тебя к хорошему результату. Всегда нужно говорить с человеком о проблеме. Ты пыталась выяснить, что не так? Причины?

– Нет, мадам Ревиаль, он просто тупой. Я проверяла.

Отис надулся, как голубь на морозе, и, запыхтел. Он допил шампанское, не переставая прожигать Оливию взглядом. Стоит отдать должное, она смогла отвлечь его от самообвинений и воспоминаний. Однако долго это не продлилось, и он вернулся к мыслям о Конарде. Отис старался сохранить заинтересованное выражение лица, когда Джеймс начал рассказывать о своей новой песне, даже Госс включился в обсуждение. Отис потерял нить разговора спустя две секунды и лишь надеялся, что друг не задаст ему вопрос, касающийся музыки, но разговор шел и перетекал в другие области, а Отис больше не старался за ним угнаться. Он лишь изредка повторял последнюю фразу говорящего и кивал, соглашаясь. Вдруг в дверь позвонили. Все переглянулись и посмотрели в одну сторону.

– Я открою. – Мама Отиса попыталась встать, но ей бы пришлось огибать стол, поэтому Отис попросил, чтобы она села на место, и, кряхтя, начал вставать с кресла. – Спасибо, дорогой. – Отис улыбнулся. В прошлый раз визит церкви к ним домой закончился не очень хорошо. Пусть лучше мама думает, что это акт доброй воли ее воспитанного сына, а не страх найти очередную «литературу» у порога.

Отис подошел к двери, посмотрел в глазок и никого не увидел. В этот день к ним могли зайти незнакомцы и попросить денег или спеть песню. Они так потратились на этот ужин, что ему самому скоро придется ходить по домам и просить деньги. Как минимум себе на стрижку. Если Джеймс решил отращивать волосы и быть настоящим рокером, Отис находился в шаге от превращения в оборотня. Пожав плечами, он снял с двери цепочку и приоткрыл ее, никого там не обнаруживая. Он выглянул, посмотрел по сторонам и уже хотел возвращаться к остальным, когда опустил взгляд. У порога лежала коробочка, обернутая в простую крафт-бумагу, с красной лентой и бантиком. Руки Отиса задрожали, а дыхание перехватило. Он прикрыл веки, стараясь успокоиться. Не помогло. Он взял коробку и открыл.

В ней лежали два листа бумаги. На первом был изображен злой щенок, который открыл подарок и прочитал записку. Он пыхтел и комкал клочок бумаги. С другой стороны листа был нарисован львенок, который стоял за углом и нервно дышал. Отис поднял взгляд. Тень колыхалась за углом, и он сделал шаг навстречу. Что-то невероятное творилось в его груди, но с каждым шагом казалось, что эмоции утихали. От шквала эмоций Отис боялся упасть в обморок прямо здесь, одетый в костюм и в тапочках-собачках. Вздохнув, как перед прыжком, он шагнул за угол.

Мотылек.

Это оказался мотылек под фонарем.

Отис решил не стоять на месте. Он дурак. Оливия права, но он все-таки рванул вниз по лестнице, не дожидаясь их полумертвого лифта. Он бежал. Секунду назад переживал насчет своего внешнего вида, но теперь ему было плевать. Пролет за пролетом, секунду за секундой. Перепрыгнув последние пять ступенек, он услышал крик Оливии и звук каблуков. Все стало неважным и малозначимым. Отис бросился к двери, нажимая кнопку домофона. Он свободен. Отис бежал. Падающий снег залеплял глаза, на улице ни души. Он остался совершенно один и посмотрел по сторонам. Бесполезно. Отис зажмурился и закричал от злости. И тут вспомнил о втором листе бумаги. Он резко раскрыл коробку. Но на листе оказался не рисунок, а всего пара строк.

Его почерком.

– Придурок! Слышишь!? Я подожду! – Отис смеялся, стряхивая с волос снежинки. Что он еще мог сказать? «Нет»? Бред! – Подожду… – уже шепотом добавил он. За его спиной открылась дверь, он повернулся и вдруг почувствовал объятия. Отис уткнулся лбом в ключицу Оливии и тихо вздохнул. Он старался не помять рисунок и записку.

– Я не забывал…

Конард стоял в небольшой очереди. Кредитка отца, на которой никогда не заканчивались деньги, делала свое дело. Мальчик бросал изумленные взгляды на детей с родителями и удивлялся их выдержке. Няня не шутила, когда говорила, что они могут и не попасть в парк. Он даже думал, что те, кто стоит почти у входа, пришли сюда еще вчера. Очередь практически не двигалась, солнце время от времени скрывалось за тучами. У людей даже не будет возможности где-то укрыться в случае дождя. Маленькому Конарду жаль этих людей, но отец не обрадуется такой трате денег.

Он не мог оторвать глаз от детей. Их было так много. Они общались, играли. Он подозревал, что они познакомились пару минут назад. Конард перевел взгляд на очередь. Несколько подростков, десяток взрослых, младенец и одна неприветливая девочка его возраста. Он смотрел, как отцы держат детей на руках, смеются вместе с ними, кто-то плакал, а мамы старались их успокоить. Его мама никогда не успокаивала его, не ругала, не била. Магдалина увидела его грустное лицо и потерянный взгляд и покрепче сжала его руку, попытавшись отвлечь.

– Месье Легран, хорошо, что мы с вами в этой очереди, да? – Мальчик перевел взгляд на нее. – Говорят, уже к вечеру здесь не бывает карамельных яблок и попкорна. Минимум два аттракциона выходят из строя. – Она улыбнулась, но он никак не отреагировал. – Мы сначала поедим или сразу к осьминогу?

– Магдалина, если у людей нет денег, разве они не должны больше работать? – игнорируя вопрос няни, спросил Конард. Она немного опешила и вопросительно посмотрела на него. – В той очереди стоят люди, у которых денег меньше, чем у папы. Почему они стоят там, а не идут работать? Как папа?

– Потому что ваш отец – очень влиятельный и занятой человек. Я уверена, многие из них работают под его началом. – Она говорила осторожно, боясь угодить в ловушку. Ее сердце рвалось на части при виде грустных голубых глаз. Легран-младший иногда поражал своей детской мудростью, и это тревожило и радовало одновременно.

– У них нет денег, но они пришли сюда. Почему мой папа не может так же прийти хоть раз со мной? Или мама? Она вообще целыми днями сидит дома. – Последнее он прошептал. Няне пришлось собраться с мыслями, чтобы не обронить слезу. Она не знала, как ответить, потому что Конард имел право требовать хоть каплю внимания. – Я бы лучше оказался на их месте сейчас. Там намного веселей, чем здесь.

– Знаете, что я думаю, месье Легран? – Магдалина глубоко вздохнула и проглотила слезы, ведь она здесь взрослая и должна помочь ребенку. Ей нельзя плакать, ради самого Конарда. Она потрепала его по волосам. – Мне кажется, вы запомните этот день навсегда. У меня есть ощущение, что он войдет в вашу жизнь невероятным счастьем. Верьте мне, месье Легран. Это будет особенный поход в Диснейленд.

– Правда?! Ты так думаешь? – Она улыбнулась, Конард наконец-то повеселел, но сердце Магдалины все же ныло от грусти. Ее бы воля, жили бы они где-то на берегу моря, подальше от фамильного поместья, боли и холода.

– Правда! На кофейной гуще гадала!