Глава четвёртая Жизнь с Яковом
В новом доме Грише выделили место на письменном столе у самого окна, чем он остался очень доволен. Яков регулярно ставил рядом с ним горячую миску супа или чашку кофе и приговаривал:
– Холодно тебе, наверное, приятель.
Дракончик любил тепло и от всего сердца хотел поблагодарить весёлого, доброго господина. Жаль, что это было невозможно! Но он всё равно от души наслаждался компанией того, кто понимал, что приютил живое существо. Конечно, Яков был человек занятой, но всегда находил время порадовать Гришу ласковым словом.
Гриша успел как следует рассмотреть своего нового друга и пришёл к заключению, что по людским меркам Яков не особенно красив. Роста он небольшого, черты лица не точёные и не властные, как у императора. Зато Яков часто улыбался, и глаза у него сверкали – а значит, он был счастлив.
Яков часто слушал новости по радио, а ещё ему нравилась музыка, и с ним Грише довелось узнать, что звучание скрипки, виолончели и фортепиано ничуть не хуже журчания ручья и ржания коней. Когда композиция заканчивалась, они с Яковом какое-то время сидели в тишине, а затем Яков уходил спать.
– Спокойной ночи, – говорил он дракончику. – Увидимся утром.
Едва Гриша прижился у Якова, как война подошла к концу. Весь Будапешт вздохнул с облегчением. Война получила название «мировой», поскольку оказалась самой масштабной и кровопролитной из всех. Не успели дракончик и банкир насладиться миром, как дядя Якова назначил племянника управляющим филиалом банка в Лондоне.
– Мы уезжаем в Лондон, – сообщил Яков, а Гриша подумал: «Надеюсь, там теплее!»
Яков собрал три чемодана – один маленький, с одеждой, и два больших – с книгами. Заварочный чайник он бережно завернул в кожаный чехол из-под важных документов. Гриша путешествовал, как король – в одеяле из шёлка и кашемира.
Англия встретила их серым небом и запахом дождя. Воздух там почти всегда был влажным. Англичане пили чай без остановки в тщетной попытке согреться, но это не особенно им помогало. Чай спасал только при одном условии: если вы сидели прямо напротив камина, завернувшись в шерстяное одеяло. В окна не светило солнце, и Яков держал Гришу как можно ближе к огню.
Днём в доме было холодно, и Гриша согревался лишь мыслями о том, что вечером вернётся Яков. Зажжёт камин, поставит рядом с драконьим чайником чашку горячего кофе, расскажет о своей новой жизни в чужом городе – подчас трудной, но всё же увлекательной.
Яков превосходно говорил по-английски, но с заметным акцентом. Клиенты банка хорошо к нему относились, однако как-то раз он сказал Грише, что очень сложно завести друзей в городе, жители которого недолюбливают иностранцев. Конечно, как и всех джентльменов при деньгах и без супруги, его приглашали сходить вместе в паб или на прогулки, но Якову порой казалось, что он единственный венгр в Лондоне.
Перед сном он писал письма родителям, оставшимся в Будапеште, дяде в Цюрих – там располагалось главное отделение банка, и двоюродному брату Ицхаку, который уехал далеко-далеко, в Америку. Грише нравилось, когда Яков зачитывал письма вслух, проверяя их на ошибки, прежде чем разложить по конвертам. Яков рассказывал родным о жизни в Лондоне, о красоте и уродстве города, контрасте между роскошными приёмами и холодными квартирами, в которых не было ни крошки еды.
Отцу Яков писал каждый месяц, а матери и дяде два раза в месяц. Больше всего интересного Гриша узнавал из еженедельных посланий Ицхаку. В них Яков делился новостями театра, живописи и политики, а ещё жаловался на то, как сложно жить без любви.
Англичане стремились как можно скорее позабыть о войне и тяжёлых временах, и жизнь в городе била ключом. Гриша почти физически ощущал энергию, стремления, радость жителей Лондона. Он страдал в своей золото-рубиновой тюрьме, но ему нравилось слушать о тех, кто не лишён свободы.
Каждую неделю Гриша с нетерпением ждал, когда Яков сядет писать письмо Ицхаку. Он знал, что Якову одиноко, и надеялся, что заточенный в заварочном чайнике дракон и двоюродный брат, переехавший в Америку, хоть немного скрашивают его одиночество – насколько это возможно.
Грише тоже не хватало общения, но к тому времени в чайнике он провёл больше лет, чем на свободе в лесу. Он привык к одиночеству, в отличие от Якова. Впрочем, Гриша очень скучал по лесу, и ему отчаянно хотелось двигаться, летать, разговаривать. С каждым годом он всё сильнее жаждал жить полной жизнью и искать приключения. Пока же он наслаждался теми минутами, когда Яков смотрел на него и заводил беседу. Тогда Гриша чувствовал себя живым и свободным.
Разумеется, минуты эти не длились вечно, и вскоре Гриша вспоминал, что он похоронен заживо в могиле из золота, рубинов и фарфора. Правда, с Яковом он чуть легче переносил заточение. Лондонская квартира была ему милее императорского дворца.
К счастью, одиночество его нового друга быстро рассеялось. Именно из письма Ицхаку Гриша узнал о девушке, которую Яков встретил на одном из приёмов. Она говорила по-английски с венгерским акцентом, несмотря на то что долгое время жила в Париже.
Её звали Эстер, и она преподавала в Королевском колледже музыки. Это письмо особенно заинтересовало Гришу. Он вспомнил, каким счастливым выглядел Яков после того приёма.
«Она училась вместе с Надей Буланже в Париже, а сейчас живёт с отцом в небольшой квартирке, наполненной ароматами нашего детства. Её отец был известным скрипачом, но теперь состарился и больше не может играть, как прежде. Иногда мы с ней ходим в кинотеатр. Ты ещё не бывал в кинотеатре, Ицхак? Признаюсь, я им очарован. Пожалуйста, расскажи и ты мне о своей новой жизни.
Вся семья очень тобой гордится.
В Лондоне вечера проходили точно так же, как в Будапеште. Яков с Гришей слушали новости и музыку, а потом Яков уходил спать, бросая на прощание: «Спокойной ночи. Увидимся утром».
По утрам Яков завтракал, брился и пил кофе с волшебным зельем, которое хранилось в ящичке с письменными принадлежностями. Он добавлял в кофе несколько капель и потягивал его, рассматривая фарфоровый чайник с рубинами и золотом.
– Друг мой, – говорил он дракончику. – Не знаю, какая злая судьба упрятала тебя в чайник, но надеюсь, что однажды ты обретёшь свободу.
Гриша всё бы отдал, чтобы получить возможность рассказать Якову про Леопольда Лашковича и наложенные им чары, но ему приходилось довольствоваться сочувствием не посвящённого в детали человека. Гриша со своей стороны надеялся, что Яков будет жить вечно, потому что ему вовсе не хотелось вновь оказаться на складе, магазинной полке или в другом доме.
Тем более что с ним происходило столько всего интересного! Со своего тёплого местечка на каминной полке Гриша слушал историю о том, как Яков попросил руки Эстер у её отца, а потом присутствовал на весёлом праздновании их свадьбы.
Эстер оказалась невысокой, пышной и жизнерадостной. Она наполняла пустую квартиру смехом и любовью, и с ней музыка в доме стала звучать намного чаще. Она целыми днями практиковалась на фортепиано и проводила уроки. Эстер играла не в той комнате, где обитал Гриша, но звуки её игры разносились по всей квартире.
С несчастным императором время тянулось медленнее некуда, а с неунывающими Эстер и Яковом пролетало быстро.
Гриша и опомниться не успел, как в доме появились дети. Они бегали по комнатам, хватаясь липкими ручками за всё подряд и обо всё спотыкаясь крохотными ножками. Их звали Рэйчел и Элла, и им передались тяга к знаниям Якова и бодрый настрой Эстер. Они росли у Гриши на глазах, и вскоре Рэйчел стала маленьким сорванцом, а Элла серьёзной девочкой.
Сестрёнки обожали Гришу и частенько забирали его к себе в спальню.
– Он будет нас защищать, пока мы спим, – объясняла Рэйчел.
Она подолгу смотрела на папин чайник с золотом и рубинами и однажды пришла к выводу, что за драгоценностями скрывается живое существо. Некоторые люди сами всё понимают, не задумываясь над тем, как им это пришло в голову, и малышка Рэйчел была как раз из таких. Она невооружённым глазом видела то, что представало перед её отцом лишь благодаря волшебному зелью.
– Мы его любим, – обычно добавляла Элла. Она не до конца верила в то, что чайник – это дракон, но всё равно не хотела ложиться спать без Гриши, потому что с ним в одной комнате ей спалось заметно лучше.
Так что каждый вечер после ужина Гришу уносили в детскую, а утром возвращали на каминную полку в гостиной. Из всего, что дракончик повидал за свой век в чайнике, больше всего ему понравилось наблюдать за тем, как Рэйчел и Элла превращаются из ползающих младенцев в весёлых детей.
Хоть Элла и сомневалась в том, что чайник живой, она всегда смотрела на него с любопытством, и Грише уже этого было достаточно. Элла никогда с ним не заговаривала, но взгляд её был полон любви.
А Рэйчел то и дело беседовала с дракончиком и шептала ему по утрам:
– Привет, мой хороший.
Иногда она признавалась Грише во всех шалостях, которые учинила за день. В основном она дёргала других детей за волосы, думала что-нибудь нехорошее или устраивала беспорядок в своём ящичке – никаких серьёзных провинностей. Пленённый дракон быстро привык к её тихим откровениям и очень трепетно к ним относился – почти как к теплу.
До рождения девочек Гриша не видел человеческих детёнышей – только Леопольда Лашковича в облике мальчика. Он слабо себе представлял, как они превратятся во взрослых, но надеялся, что Рэйчел с Эллой так или иначе останутся всё такими же весёлыми и здоровыми.
После завтрака и урока музыки девочки занимались с гувернанткой, а затем горничная уводила их на прогулку в парк. Когда они возвращались, от них пахло свежим воздухом, солнцем и птицами – тем, чего Гриша лишился, когда его заточили в чайник.
Да, порой жизнь проходит не так, как тебе хочется, но от этого она не менее ценна. Гриша, как лесной житель, лучше других понимал, что выжить важнее всего. Он убеждал себя в том, что счастлив, и отчасти это было правдой. Но только отчасти.
