Зажатая с запада и востока горами долина, благодаря розовым лепесткам, выглядит как чаша, наполненная нежным розовым вином, что искрится в лучах карабкающегося в небо солнца.
Яфет глянул в сторону каменной гряды, что высится шагах в ста от беспорядочно расположившегося стана. Оттуда мощный и резкий запах соленой воды, веет холодом и доносится грохот падающих волн, который все уже перестали замечать. Человек – такой зверь, что ко всему приспосабливается, как говаривал Ной.
Зрелище, представшее тцару, когда он впервые увидел это мрачное великолепие бескрайней воды, навсегда впечаталось в память. С этим может сравниться лишь море вокруг Ковчега – куда ни кинь взгляд, всюду вода. Но то было уже очень давно. Ноя и Наемы давно нет в живых. Первая жена Яфета Асия, что спасалась на Ковчеге, умерла, когда на их жилище напал один из сыновей Лилит. Яфет с братьями убил гиганта, но вот Асию было уже не спасти.
Яфет уже собственными ушами слышал легенды о себе и братьях, что ходят среди простого народа. Их троих считают чуть ли не богами, и полагают, что они будут жить вечно. При этой мысли Яфет усмехнулся. Простой люд не знает середины – либо обожествляет, либо толпой бросается на всех, кого считает опасным.
Они с волхвом подошли к костру, опустились на землю к пляшущим языкам пламени.
– Держи, – сказал Соколиный Клюв, опуская в руки чашку с дымящимся напитком.
Ладони обожглись о глиняные стенки, в нос шибанул бодрящий и терпкий запах. Ноздри Яфета жадно затрепетали. Рагур он несколько раз пробовал раньше, успел привыкнуть и даже полюбить этот напиток.
Сонливость стала улетучиваться с первым же глотком. После второго и третьего, когда горячая жидкость прокатилась вниз по пищеводу, она слетела окончательно.
– Ты же волхв, – сказал Яфет, поморщившись, – придумай, чтоб можно было сделать этот напиток сладким. Какой-нибудь порошок, что ли.
Соколиный Клюв пожал плечами.
– Подумаю на досуге. А пока можешь заесть медом или пожевать сладкий тростник. Когда найдем то или другое.
Он приложился к глиняной чаше и залпом опрокинул в себя содержимое. Яфету показалось, что из глотки старого волхва с клекотом вырвался пар, словно дым у дракона из пасти. Старик тряхнул головой, глаза задорно блеснули. Он поставил чашу на землю и распростер руки над пылающим костром.
Тут же на металлической решетке стоит котелок, там бурлит ярко-зеленая жидкость с отвратительным запахом.
– Начинай же! – поторопил Яфет.
– Не говори под руку, тцар. А то случайно наколдую не то. Превращу тебя в лягушку или поросенка с хреном. Еще хуже, если сам превращусь… Я-то тебя расколдую, а вот ты меня – вряд ли.
Яфет устремил на волхва полный ожидания взгляд. Все еще крепкий бородатый старик в хламиде прикрыл глаза. Принялся водить дланями над котелком, погружая их в пар, иногда подбрасывая мелкие стебельки трав.
– Я сейчас проникну в сознание вороны, что парит прямо над местом, что нам нужно. Все буду видеть ее глазами. И ты тоже. Главное, не пугайся и не вставай резко от костра. Иначе все похеришь.
– Давай уже, – прорычал Яфет. – Теряем время!
– Закрой глаза, – молвил волхв, – зрение будет только мешать.
Яфет последовал совету. Сначала увидел только красно-серую тьму. В ней проступили пятна яркого солнечного света, слились в одно сплошное, и свет заполнил собой все вокруг, открывая привычный мир.
Когда «новые» глаза привыкли, тцар в изумлении различил вокруг бескрайнее небо. Здесь оно свободно от кроны Прадрева, и все вокруг заполнено океаном солнечного света.
Совсем рядом Яфет услышал хриплый вороний крик, и понял, что кричит птица, глазами которой сейчас смотрит. Вокруг, кружась, медленно падают огромные розовые лепестки. Порывы ветра относят их в сторону, швыряют, как опавшие листья.
Далеко внизу видна каменная гряда у воды. С такой высоты выглядит не более чем изгородью для овец. На свинцовом море, что расходится до самого виднокрая, белеют барашки пены.
Возле каменной гряды расположились мелкие, как муравьи, люди. Смотреть так было очень непривычно, даже дико, но тцар сосредоточился, бегло насчитал около шести десятков.
Кони щиплют траву, поедают куски огромных розовых лепестков.
Яфет углядел внизу крепкого воина в бронзовой кольчуге, похожей на чешую, и шлеме с прорезями для глаз, узнал Ратибора.
Остальные – в доспехах попроще, у кого простые кольчуги, а у кого кожаные латы с нашитыми сверху полосками металла.
Из противоположной стороны несется громадное облако пыли. Там поблескивают искорки.
В желудке тцара возникла большая ледяная глыба – из облака пыли, что медленно рассеивается, выскакивают все новые и новые всадники.
Яфет мысленно охнул – войско сарготов почти вдвое больше дружины, что привел Ратибор. А если разведчики правы, и это всего лишь идущий впереди остальной армии отряд…
Яфет попытался покрутить головой в поисках Соколиного Клюва, но никого не узрел.
Взмахом могучей длани Ратибор послал войско в бой, сам несется впереди. Обнаженный клинок в его руке хищно блестит.
Яфет услышал едва далекий, едва слышный с такой высоты стук – это внизу от топота копыт содрагается земля.
Стремительно сблизившись, два отряда сшиблись с невероятной силой.
С высоты они кажутся двумя волнами, что столкнулись и стремительно хлынули друг на друга. Донеслись едва слышные крики.
Люди, что отчаянно рубятся, с такой высоты размерами похожи на муравьев, что сцепились друг с другом.
Внезапно перед Яфетом все заволокло темнотой, картинка исчезла. Мгновение спустя зажатая между стенами гор долина вновь появилась, и теперь тцар узрел сражение ближе, чем раньше. Мелькнула мысль, что волхв просто «всадил» его в голову другой птицы.
У этой зрение острее, Яфет хорошо различает перекошенные яростью лица всадников. Понял, что даже не нужно моргать. Мелькнула мысль, что вот бы здорово иногда перекидываться в птицу. Он видит, как воины обрушивают на противников клинки, как рассекают воздух метко брошенные дротики. Они пробивают кожаные латы, впиваются врагам в грудь, пробивают насквозь, опрокидывая врагов на землю под копыта коней.
Дружина Ратибора сражается отчаянно, люто. На лицах ослепляющая разум ярость. Воины без устали рубят врагов, рассекают до пояса, сносят головы, и вот уже по полю битвы мечется множество коней без всадников, с залитыми кровью седлами, попонами.
Но Яфет все равно с горечью видит, что сарготы намного превосходят числом. На смену каждому павшему тут же приходят двое или трое из воинов этого племени. Сарготы бьются с завидным хладнокровием, не кидаются в бой, очертя голову.
Вскоре оба отряда заметно поредели. Яфет ощутил, как сердце опутывают ледяные щупальца – сарготы теснят Ратибора и пару дюжин воинов – все, что осталось от несокрушимой в прошлом дружины.
Внезапно Ратибор, не переставая рубить мечом, крикнул что-то своим воинам. Многие уже потеряли коней, сражаются пешие в заляпанных кровью доспехах.
Быстро расправившись с противником, они ринулись к огромному длинному камню. С высоты птичьего полета он выглядит, как тело поверженного гиганта. Совсем рядом – каменная гряда, что отделяет сражающихся от обрыва. Яфету видно, что прямо внизу с неистовым рокотом плещутся волны, обрушиваются на берег, разлетаясь на множество сверкающих брызг.
Внезапно он рассмотрел, что это действительно труп – обглоданное птицами тело того самого велета, которого они убил вместе с Громострелом и волхвом.
Тцар изумленно смотрел, как воины с побагровевшими от натуги лицами перевалили труп великана через гряду камней. Он тяжело рухнул вниз.
Тьма снова накрыла Яфета. Когда же вновь вернулся, созерцая все через глаза новой птицы, то понял, что смотрит теперь со стороны моря.
Здесь отчетливо узрел, как над рухнувшим с огромной высоты телом склонились великаны в звериных шкурах. С такой высоты они тоже выглядят муравьями, но все же крупнее, чем Ратибор и сарготы. Да и Яфет помнил, что на самом деле эти воины громадного роста и с непомерно широкими плечами, одно слово – исполины!
Ходившие поодаль на берегу чайки взмыли в небо от грянувшего скорбного рева. Но затем в нем проступили нотки ярости! В теле птицы Яфет ощутил их мысли – от них идут настолько сильные вибрации, желание отомстить, растоптать убийц сородича, что тцар почувствовал, как по телу прокатываются ледяные волны.
Один из другим великаны принялись карабкаться по практически отвесной стене, находя щели и выступы в скальной породе, используя их как ступени.
Даром, что могучие и тяжелые, они быстро взбираются, ухитряясь тащить с собой огромные дубины из цельных деревьев.
Внезапно сверху рухнуло тело воина в иссеченных доспехах, но не задело никого.
В самый неподходящий момент, когда велеты уже начали перелезать через каменную гряду к сражающимся, картинка битвы перед глазами задрожала, принялась расплываться. Наконец, исчезла в клочьях налетевшего черно-серого тумана.
Яфет ощутил, как по телу прокатилась холодная, пробирающая до костей волна. Он стал задыхаться, на горло будто легли огромные пальцы и стали душить.
Тцар в панике вздрогнул и открыл глаза.
Его на миг ослепил зеленоватый от закрывающей небо кроны солнечный свет. Дышит Яфет тяжело, надсадно, словно не сидел все это время на месте, а пробежал несколько верст с конем на плечах.
В занемевшие конечности вновь начала поступать кровь. Тцар ощутил сильное покалывание в каждом уголке тела, словно туда впились тысячи крохотных игл.
Он увидел, что от костра ничего не осталось. Под толстым слоем пепла слабо светятся вишневые угли.
Вокруг стоит несколько воинов. Среди них возвышается Громострел. Старый, но крепкий, широкий воевода смотрит внимательно, с беспокойством.
– Что это вы тут затеяли? – спросил он, глядя на сидящего рядом с Яфетом волхва. – Соколиный Клюв, не сбивай нашего тцара с пути истинного. Мало того, что ты сам – волхв, и занимаешься непонятно чем, пьешь разные отвары из грибочков, так еще и Яфета вот решил в свои ряды переманить! Тебя наедине с тцаром и на минуту оставить нельзя!
Соколиный Клюв проигнорировал насмешливую тираду, за которой скрывалась явная тревога, и повернулся к Яфету.
Молодой тцар увидел бледное и изможденное лицо волхва. Морщины и жилы на лбу проступили резче обычного. На бровях дрожат капли пота размером с горошины.
– Прости, Яфет, – молвил он, с трудом шевеля губами. – Это забрало слишком много сил…
Тцар сидит мрачный, как грозовая туча. Провел пальцами по заросшему щетиной подбородку, хмуро обронил:
– Что с ними стало? Ратибор…
– Это война, Яфет, – сказал волхв невесело и развел руками. – Гибнут лучшие. Самые храбрые и сильные.
Громострел поднес сначала Яфету, а затем и волхву по широкой медной чаше с вином. На лице тень сожаления, мол, лучшее вавилонское, бережем для пира, но ради друзей ничего не жалко.
Волхв, запрокинув голову, принялся жадно пить, проливая на грудь, пачкая украшенную блестящими фигурками хламиду.
Яфет отставил чашу, даже не пригубив. Он тяжело поднялся. Лучи солнца упали на осунувшееся лицо. Щеки запали, скулы заострились. Взгляд сделался еще более хмурым, в глазах мечутся злые искры, как у человека, что готов свернуть горы, но бессилен, и это люто гложет его изнутри.
– Останемся ровно на день, – произнес твердо, не глядя ни на кого. – Справим тризну по павшим. На рассвете – в путь!
– Мне надо поспать, – проворчал Громострел, – а потом и поесть. Да и Соколиный Клюв если не отдохнет хоть малость, копыта отбросит. Про тебя, Яфет, я вообще молчу. Ты себя совсем не жалеешь.
Тцар ожег воеводу злым и угрюмым взором, смотрит с высоты чудовищного роста:
– В могиле отосплюсь. А вы, конечно же, отдохните.