Для арестантки событие, как мизансцена пронеслась на одном дыхании. Она поднялась с пола, отряхнулась и отправилась досыпать. На пути попалась крыса, стегнув жирным хвостом, метнулась под стол. Роза, почесав ногу, пробубнила:
– Размотались… предатели… где раньше были? Нет, чтобы выдрать господам глазищи. Заныкались трусы проклятые…
Ворчала она не со зла, скорее для заполнения давящей пустоты. Тут… на что-то наступила, нагнулась, подняла небольшой серый кусочек.
– Так это от штанов, – догадалась она и представила лицо господина при виде крупной дыры.
Роза, зажав в кулаке мягкий клочок ткани, раскатисто рассмеялась. Камера словно ожила: мрачные стены посветлели, излучая тепло. Неожиданное веселье образовало голубое пространство, изгнав гнёт из углов. Смех, проникая в камни, словно согрел и просушил их. Пространство наполнилось благоуханием и уютом. Да и узница пропиталась чудной невесомостью: хотелось вальсировать, парить в вихре пьянящих ощущений.
Вскоре вновь вернулось разочарование. Смех как бы устал, покинул камеру. «Почему хорошее заканчивается, скука всегда рядом. Ненасытная сволочь? Как всё достало!» Роза швырнула находку на стол. Пытаясь хоть немного облегчить бремя, затянула мотив. Он вспомнился накануне, расшевелив ленивую память. Не задумываясь, узница орала несвязные фразы, чтобы избавиться от размышлений. Те, не на шутку, взялись подкидывать вопросы: «Если Розарий, то там – Розы. Здесь что, всех звать Розами?» – рассудила она, и, не выдержав, закричала:
– Проклятье! Проклятье!!!
Бросившись к двери, заколотила по бездушному металлу голой пяткой. Нахлынуло подзабытое неистовство: схватив со стола миску, укусила за край. Вид двух дыр и ломота в скулах охладили пыл. Боль от зубов переместилась в затылок. Роза намочила волосы под краном. Вода заспешила за шиворот, студя шею. Стряхнув капли, напустилась с бранью на холод.
От безысходности камера с содержимым скарбом воспринялась за агрессивно-удушливую субстанцию, дышащую громче, чем сама арестантка. Казалось, что ожившая безнадежность намеревается лишить последнего рассудка. В глазах потемнело. Ногами овладела дрожь. Подкатила тошнота и вырвало.
Стремясь избавиться от дурного настроения, Роза замахала руками, полагая таким образом изгнать прозрачного и коварного врага. Хотя его победа не страшила, ведь единственной мечтой оставалось желание не быть вообще, то есть, избавиться от постылой жизни. Но уверенность в наступлении немедленной смерти отсутствовала, вселяя опасение, ухудшить без того плачевное положение.
Роза понимала, по сути, сопротивляется беспокойству о будущем, полагая, затянувшийся кошмар когда-нибудь кончится. Ведь не зря пугают каким-то Розарием.
Усевшись на кровать, прислонилась к стене, обняв колени, уткнулась в них лбом. Теряясь в догадках, думала: «Неужели нет живого существа, желающего выручить из беды. Ведь я в беде?… В беде… Что же такого натворила? Может, мир вообще состоит из подобной жути? Откуда знать, если имени не помню?» Она в который раз пробовала представить, что находится за стенами камеры.
Как наяву, пугающими тенями, поплыли человеческие образы, хмурые, равнодушные. Внезапно возник мужчина, смеющийся в ворот пиджака. Захотелось заглянуть ему в лицо. Роза всматривалась до рези в глазах. Миражи фигур наплывали… исчезали… Устав от напряжения, плюнула на затею. Стараясь прогнать наваждения, обтёрла лицо рукавом.
– У! Шакалы, лазают, а тут подыхай, – погрозила она кулаком иллюзорным посетителям. И сообразила, что видение явило незнакомцев.
«Точно! Тут их не видела, значит, мозги… морокуют, родные! Глядишь, вспомню всё». Роза представила промелькнувшие образы, но вновь возник провал. «Ух, как всегда», – шумно выдохнула она. Взгляд коснулся брошенного на стол лоскутка.
Досада буравчиком впилась в сердце и выдала идею: «Если я впрямь бешеная? Вон вцепилась в мужика, чуть насмерть не затрясла. Если память отняли, проводя опыты? Вокруг бутафория… блеф? Меня Розой обозвали. Кстати! Камеры у них грядки с горшками. Не случайно».
Роза спрыгнула и принялась маршировать. Опасения разрастались чередой и одно уродливее другого.
Она продолжала бы пугать себя дальше, но размышления резко развернулись: «Опять страсти-мордасти. Спать буду», – успокоила себя и ощутила в желудке слабое подсасывание. «Этого не хватало!» Мысль, сосредоточенная на чувстве голода, обернулась сюрпризом: – «Вот те раз, пробуждается то, отчего пытаюсь освободиться. Проклятая жизнь отступать не желает. Подпитки требует, зараза! Но уж дудки… в мои планы такое не входит».
Она набрала в рот воды. Прислушалась, как прохлада расползалась по дёснам. Когда та согревалась… глотала. Забава немного отвлекла. В дверном замке раздался щелчок. «Обед? Что-то рано», – поморщилась Роза, представляя вид еды. «Пожалуй, надо уяснить раз и навсегда, надо есть, или…» Настырное урчание утробы распорядилось в пользу обеда.
Тишину в коридоре нарушил негромкий разговор. Прислушалась…
За дверью медлили… «Почему обед? Может, захотели разобраться за штаны», – от возникшего подозрения бросило в жар. Нахлынула жалость к никчёмной жизни. «Приехали… вначале навалился голод, теперь подыхать жаль. Никудышное дело человек, в любом дерьме за живот цепляется».
Дверь открылась. То, что предстало на пороге, повергло в изумление. На такое арестантка не рассчитывала, да и что могла изменить. Приходилось разглядывать контрастную белизну одеяния гостьи на фоне грязно-серой стены.
Роза размышляла, что больше выводит из равновесия – естественное любопытство или тревога с раскаянием за утреннюю нелепость. Понимая, как смешно выглядит с обвисшими плечами, вытянутой шеей и открытым от удивления ртом, всё же не отрывала взгляда от субтильной дамочки. «Допрыгалась. Расплата пожаловала. Чёрт! Неужели, я «того»? По-другому – всё сейчас и разъяснится. А блондиночка красавица», – от надсады Роза сглотнула слюну.
Молодая женщина кардинально отличалась от других посетителей. Она источала цветочный запах духов, светясь белизной накрахмаленного халатика. Перекинутый через шею фонендоскоп подчёркивал статус. Маленький молоточек, поблескивающий в руке, служил последним штрихом к портрету незнакомки.
Привыкнув к виду гостьи, Роза откинула изначальную мысль, что видит ангела. Подавив желание заглянуть, нет ли у той крыльев, почувствовала облегчение, появилась надежда: нежданный визит развеет секрет. Хотя, пришлось признать, перед ней живая плоть, возможно, не с ангельскими намерениями.
Фигура отделилась от двери. Взгляд Розы переместился на бежевые остроносые туфельки. Они плавно приподнимались над полом и так же – опускались, завораживая.
– Стоп! – выкрикнула осуждённая и бросилась блондинки под ноги.
От неожиданности та замерла. Воображение Розы прокрутило событие минувшей секунды.
Она представила, как беспощадная шпилька бежевой туфельки нацелилась проткнуть настоящую драгоценность: утерянный инспектором носовой платок. Сердце дрогнуло, прочувствовав боль от прокола, будто бы наступили на него. Роза быстро схватила вещицу, прижала к груди, причисляя к живому осиротевшему существу. Она заскочила на постель, подобно зверьку ощетинилась, оскалив зубы, решила: «Пусть дальше проводят опыты, платка не отдам!»
Врач, рискнувшая остаться наедине с заключённой, несомненно обладала мужеством. Выручило то, что вовремя заметила пристальный взгляд на своей обуви, поэтому спокойно присела в ожидании, когда узница успокоится.
Взгляд Розы потеплел. Врач улыбнулась. Роза зачем-то поджала губы, как в детстве. Осознав нелепость, рассмеялась. Врач насторожилась.
– Вы не бойтесь, я не чокнутая. Но не исключено, с вашими усилиями повышу уровень бешенства, – высказалась Роза и мысленно похвалила себя за категоричность.
– Что вы, Роза, в мои планы нанесение вреда не вписывается…
– Как же, нашли наивную!
– Зачем так резко. Потом, хотела бы извиниться. Чуть не наступила на вашу вещь. Темно.
Роза подозрительно сузила глаза: «Фокус! Расселась, лыбется, теперь извиняется!» Врач уже не казалась привлекательной. «Намалёванная кукла. Вон! Глазищи полны надменности», – нервничала Роза, не замечая смущение врача, чьи руки неловко закрутили молоточек. Тот упал.
«Давай-давай, дорогая! Пациентка попросту напугана. Сумасшествием здесь не пахнет. Решилась войти, продолжай дальше», – уговаривала себя врач, допуская, что прямодушие помогло бы наладить контакт, подняв молоточек, созналась:
– Знаете, волнуюсь. Сегодня мой первый рабочий день. Соответственно, вы первая пациентка. Ваше поведение – утром. Тронуло меня, вот, решила познакомиться.
Розе хотелось верить. А пугливый ум настаивал на противоположном суждении.
– Вы, Роза, – продолжала врач и припомнила настоящие данные осуждённой. Удивляясь совпадению инициалов, представилась:
– Татьяна Аркадьевна. Наверно догадались, кто я?
Роза расслышала, но переспросила, будто надеялась при повторе, та выболтает существенную тайну. Аркадьевна изумлённо вскинула ресницы и решила, что выразилась вслух по поводу совпадения.
Повисло молчание… Роза ждала… Врач недоумевала…
– Аа-а… Имеете в виду совпадения, – выдала Татьяна очередную туманность.
Сказанная фраза обрушилась на Розу громовым раскатом, оглушив на мгновение, может дольше, ибо сознание затерялось в понятии – совпадение. Как только Роза очнулась, смысл разговора улетучился.
– Опять провода перегорели, – пробормотала она и тяжело вздохнула.
Врач, не понимая сказанного, попросила уточнить.
– Да пошли бы! – фыркнула Роза.
– Вы на что-то жалуетесь?
– На память! – выплеснулась досада из Розы.
– Не поняла?
– Что неясного? Не помню ни черта…
– Объясните подробней. Медицина, понимаете ли, любит точность. Не спешите… соберитесь с мыслями.
Роза задумалась…
Врач отметила, что у заключённой красивые карие глаза, отливают чудным зеленоватым отливом. В их глубине, искрятся золотистые огоньки, придающее взгляду магическую привлекательность. Главное, они знакомы. Пытаясь вспомнить, где пересекалась с осуждённой. Татьяна сожалела, что время и условия оставят в них след бесцветности. Позабыв о должностной инструкции, предложила:
– Знаете, давайте построим разговор иначе, – не дожидаясь согласия, добавила: – Вы помогаете начать трудовую деятельность, я разбираюсь с вашим диагнозом. Хорошо?
Роза не сориентировалась в нагромождении слов, но терять нечего, согласилась кивком головы. Волнуясь до потливости в руках, чтобы не запачкать платка, расстелила на подушке. Резко заломило затылок. Обхватив голову руками, застонала.
– Вам плохо?
– Вроде нет. Только голова, будь неладна. Высохшая тыква с глазами и ртом, трещит живее живой.
– Похвально, что при всех сложностях дружите с юмором, – Аркадьевна посчитала, наступил момент контакта.
– Спасибо, – поблагодарила Роза, потирая шею и затылок.
– Вас мучает давление, судя по симптомам.
– Тут всё давит и терзает, включая вас. Сидите, балаболите, сами не понимаете зачем! Сколько времени здесь, ничего путного не сказали. Да ну, вас, – Роза подошла к раковине и привычно сунула голову под холодную струю.
Татьяна смутилась, обвела взглядом камеру, увидела на столе лоскуток. За дверью послышалось нервное шарканье. Роза узнала шаги Чугунной Бабы. Врач поспешно вышла. Узница безразлично опустилась на каменную скамью. Вскоре Татьяна Аркадьевна возвратилась и сразу заговорила:
– Надо признать здорово всех удивили. Такому темпераменту, при скудной пище, позавидовать, и только! Впрочем, это вас спасло. Правда, начальник тюрьмы, то есть Замка Цветов, в полном неглиже: радикулит не на шутку озадачил, пока не до вас. Думаю, как поправится, переведёт вас в Розарий. Хорошо это или плохо, не могу сказать. Одно знаю, любое окружение лучше одиночества.
Роза подумала: «Хотя бы по делу надрывалась. Философ… Зачем мне знать, что делала утренняя компания?» И сгорала от нетерпения, что ждала, сама не понимала.
Врач неожиданно вернулась к дежурной фразе:
– Так на что жалуемся?
– Я вроде не плакалась…
– Как же память?
Роза насупилась.
– Ох, болтливая я… порок, с детства. Так совсем-совсем… ничего не помните, и писать не пробовали?
Аркадьевна зачем-то огляделась, осознав нелепость вопроса, добавила:
– Нуу… да… Зато с речью, смотрю, нормально. Уже радует.
Роза опустила взгляд в пол.
– Пожалуйста, взгляните на меня. Постараюсь объяснить доходчиво. Судя по симптомам, амнезия у вас. Такое состояние возникает у людей, возбуждённых физическими или умственными переутомлениями или стрессами. В большинстве случаев – исчезает бесследно после отдыха, регенерации нервных тканей. Иногда неожиданно, как и возникает…
Роза не дала ей договорить:
– Хорошо, что проходит. Только сама не знаю, нужно ли… с данным положением обвыклась. Тревожит, что будет впереди с бестолковой «тыквой». Пока вспомню, загнусь от пустоты за плечами или от сумрачного тоннеля впереди. Сдвиг на ходу… но не радуйтесь, догадываюсь, со мной специально не общаются. Хотят, чтобы не догадалась об эксперименте.
– Абсурд какой-то… надо же такое сочинить! Что, например, хотите знать? – улыбнулась Татьяна, придвинув стул ближе к арестантке.
– Всё! – выпалила та.
– Прямо… таки… всё…
– Ага! Кто я, зачем здесь? Какое сегодня число? Кто меня запер? Если это не эксперимент…
– Ой-е-ей! Сколько вопросов на меня одну. Начнём по порядку. Считаете, у вас есть мужество? – начала Аркадьевна и сама ответила на вопрос с усмешкой: – Разумеется, судя по утреннему приключению.
– Что, всё смеетесь? – сконфузилась Роза.
– Извините. Видите ли, вначале нужно основательно обдумать, как затем избавиться от сомнений…
– Какие сомнения, если заперта с крысами! – Роза махнула рукой, указав на угол.
Аркадьевна увидела зверушку, спокойно жующую остатки хлеба. Её взгляд и блеск зрачка твари пересеклись. Резкий визг прогнал мохнатую. Чудом Татьяна сдержалась, не запрыгнуть на стул, только подняла высоко ноги. Роза, не сразу вникла в суть, когда сообразила, кинула подушку в опустевший угол.
– Не бойтесь, они не кусаются. Сытые твари.
Врач растеряно хлопала ресницами. Жар с лица сполз и пёк в животе. Роза отметила бледность Таниных щёк.
– Доктор, ни тех боитесь.
– Фу! На дух не выношу мерзких.... сильно заметно, что струсила? – смутилась Аркадьевна, опуская ноги.
Вместо ответа Роза улыбнулась и пожала плечами.
– У вас очаровательная улыбка. Не думайте, что говорю в признательность за тактичность, – Татьяна подметила, что улыбка тоже знакома.
– Может так… только, и её не помню.
Грусть в голосе заключённой побуждала к продолжению разговора, но испуг точно съел силы. Взяв себя в руки, Врач заговорила:
– Значит, хотите знать, какой день… это можно. Хотя… что даст число…
– Говорите, разберусь…
Татьяна медлила…
– Ну же, – не отступала Роза.
– Знаете…
– У вас «знаете» – любимое словечко? Говорила же, ничего не помню. О деле хотелось бы услышать. О деле! – последняя фраза вырвалась у Розы самопроизвольно, дав толчок энтузиазму Татьяне Аркадьевне.
– Абсолютно верно, как не догадалась раньше. Знаете, пойду. Вернусь, поговорим, – Аркадьевна решительно скрылась за дверью.
–Тик-так, тик-так. Ха-ха-ха! Тик-так. Ха-ха, – зазвучал выматывающий ритм невидимых часов, задающий настрой терпению. Роза, легла, сунула под подушку голову. И уловила приятный, сладковатый запах. «Платок!» – вспомнила она.
Найдя его, принялась играть. Сворачивала несколько раз по отутюженным складкам и держала на лице, вдыхая аромат. Разглядывала в тусклом оконном свете, пытаясь изучить каждую ниточку. Незатейливое развлечение скрасило ожидание. Роза расстелила вещицу под щёку, свернулась, как всегда калачиком. И крепко уснула, что не услышала, как отворилась дверь, и вернулась Татьяна Аркадьевна.
«Спит. Неловко получается. Разбудить надо. Вдруг потом что помешает», – рассудила врач.
Неожиданно та открыла глаза. Аркадьевна вздрогнула. Полусонный взгляд скользнул по камере. Веки вновь сомкнулись. «Наверно решила, что снюсь», – Татьяна дотронулась до женского плеча. Роза тут же вытаращила глаза, оставаясь между сном и явью, потом вскочила, виновато опустив голову. «Пришла! Пришла!» – пробилась радость, пульсируя в каждой клетке тела.
– Знаете… – произнесла Аркадьевна, вмиг взвинтив нервы заключённой.
«Опять, двадцать пять!» – вспыхнула Роза, и сна как не бывало. Шумно выдохнув, разочарованно сгорбилась. Врач улыбнулась, разгадав, настрой узницы.
– Вы присаживайтесь, – предложила она и услышала сопение, – ух, тяжки грехи привычек! Даю слово, исправлюсь.
Розу сжигало нетерпение, извинения бесили. Она с трудом сдерживалась, стиснув зубы.
– Садитесь! – одёрнул приказ.
– Уж сижу. А нам стоять положено.
– Как знаете. Известия принесла горькие. Боюсь, зря затеяли расспросы. Иногда неосведомленность слаще правды, – Татьяна присела на скамью.
Розе казалось секунда и кровь закипит. Чувствовала, та, уже подступала к ушам, закладывая их. От страха упустить хоть слово рождалось подозрение, что врач мешкает специально: играет с ней в кошки мышки.
– Говорите! – сорвалась она.
– Если настаиваете… Ваше дело прочла. Надо сказать, увесистое, – Аркадьевна потрясла в воздухе ладонью, изображая тяжесть документа.
– Как понять?
– Сложно объяснить… один приговор на нескольких листах, – Татьяна говорила, стараясь не смотреть в глаза, чтобы не видеть Розиной боли, – значит, в этой тюрьме находитесь несколько месяцев…
– Ещё где-то гнила?
– Не перебивайте, пожалуйста, я тоже волнуюсь.
– Долго мне тут торчать?
Татьяна решила, что невнятно изъясняется и задумалась, как точнее построить беседу…
– Хорошо, я нема как рыба, – Роза зажала ладонью рот, перепугавшись, что Аркадьевна обиделась. «Сейчас, сейчас уйдёт!» – затмевался рассудок тревогой.
– К сожалению, долго. Вы, осуждены по всей строгости закона, – грянуло запоздалое пояснение.
– Ба-а… – выдохнула Роза, чувствуя опустошение.
– В деле написано, что убили женщину, по-видимому, соперницу. Нескольких мужчин – клиентов, и абракадабра об автомобильной катастрофе. Замешаны наркотики. Одним словом, весь комплект. Понимаете, о чём я? Конечно, это печально…
Татьяна говорила и говорила…
У Розы онемело лицо. Руки повисли плетьми. Спина ссутулилась под тяжестью известий. Голос врача звучал испорченной грампластинкой, утрамбовывая сознание понятием: «Убийца!!! Убийца!!!» Она следила пустым взглядом, как врач взволнованно размахивала руками, и не слышала её, будто, та беззвучно шевелила губами.
– Сколько мне лет? – выпалила неожиданно Роза даже для себя.
Недоумевая, Татьяна посмотрела на неё и прочувствовала нечеловеческую усталость, словно в тело вселилось изнеможение всего мира.
– Тридцать два-а-а… – протянула Аркадьевна, понимая, что до этого выплёскивала силы в пустоту.
– Здорово… шлюха, наркоманка, маньячка и вечная жизнь в крысятнике. И всего – тридцать… – проговорила Роза как во сне, и одним рывком бросилась к стене.
Ударила несколько раз в неё кулаками, упала, захлебываясь в рыдании. Когда сорвалась с места, смахнула с подушки платок.
Белоснежный кусочек воспринялся Татьяной сродни узнице: он выглядел таким же печальным, беззащитным, никому не нужным. Лёгкий шёлк, следуя за потоком взбудораженного воздуха, спланировал невесомой бабочкой, приземлившись смятой горочкой. Расправляя края дивно нежных и трепетных крылышек, расстелился, точно умер. Оставаясь лежать светлым пятном на грязном полу в обиде на людей: они не оценили чистоты и предали.
Врач подняла вещицу, отряхнула, положила на стол и поглядела на плачущую женщину. Хотелось утешить несчастную, но, сделав несколько шагов, передумала, чувствуя, как у самой наворачиваются слёзы, вышла.
…Узница перебралась на скамью. Свинцовая тяжесть и пустота в голове не удивляли, не страшили. Когда-то она думала, если что-то узнает о себе, обстоятельства непременно изменятся. Сейчас же вакуум, нахлынувший волной, поглотил даже надоевшую тоску. Благодатный сон накрыл покоем, поглотив остатки сознания.
* * *
На пути к кабинету Татьяна Аркадьевна промокнула кончиком носового платка влагу с глаз. И попробовала вспомнить, где встречала знакомый взгляд и улыбку. Но отбросила затею, находя, нагрузки для нервов достаточно. Попыталась расшифровать, недоступный пониманию, проводимый в Замке Цветов эксперимент. Удивляла аллегория в названиях. Кто придумал тюрьму окрестить «Замком Цветов» и дать заключённым клички из области флористики? Почему камеры – грядки и горшки. А суровый режим содержание женщин за пределом общепринятых рамок. Таня пыталась найти логическое объяснение, соглашаясь, выводы делать рано. Ей хотелось примирить чувство отторжения самой тюрьмы с необходимостью в ней работать: «Где найду работу, чтобы хоть как-то платили, учитывая бардак в стране». Остановилась она на здравомыслии: «В конце концов, здесь бардака ни больше чем бессмыслицы в нормальном быту. Жизнь, вообще, полна абсурда».
* * *
…По тому, как крысы довольно потирали мордочки, Роза поняла, с обедом её опередили. Это не беспокоило, как и то, что находилось за пыльным стеклом: разыгрывалось ли начало дня или мир отходил ко сну. Безмятежность нравилась и тут же, Роза считала, что слишком тихо, отсюда скучно.
– Эгоисты, схрумкали всё подчистую, корочку бы оставили, – завела она разговор сам на сам.
Две разжиревшие крысы, переваливаясь с боку на бок, поплелись к норе. Чувствуя наличие жизни, Роза сказала:
– То-то же…совсем обнаглели, хозяевами заделались. Впрочем, пардон! Согласна… меня к вам подсадили, – она раскланялась пустому углу, – буду признательна, если поведаете, куда делась предшественница? Не поужинали ею, господа квартиродатели? – печальная шутка вынудила работать мышление.
«В самом деле, и меня вынесут когда-нибудь куда-нибудь, подружки останутся. Сколько же лет крысы живут? Да, какая разница! Одно хорошо… Я не подопытная обезьяна».
В сознании мелькнул вид здорового животного. Розе не снилось снов, кроме того… с медалью Чугунной Бабы. Возникновение образа подтолкнуло к воспоминаниям, а ажитация огорчила. Она как будто зазывала из стен вязкую, пугающую суть безысходности.
Роза понимала, что не в состоянии уничтожить навязчивую жуть. Новая истерика не радовала. Хотелось мизер обрывочного воспоминания. Иначе мысли с чувствами, очнувшись от спячки, сгорят в сомнениях. Остановившись у раковины, припомнила слова врача и подумала: «Неужели всё, что услышала, правда?»
– Хотя, какой ей прок лгать. Если всё-таки я не обезьяна…
Она пустилась в размышление: «Ну вот, всё по кругу. Эх! человек, человек… сумасбродная гнусность, секрет сам для себя. Взять меня. Сначала жаждала узнать забытое. Теперь надо убедиться в содеянном. Поняв, что припёрта, примусь сожалеть о проявленной настырности. В результате захочу избавиться от воспоминаний. Права докторша, спросив, готова я бороться с сомнениями».
Волна отвращения к себе отозвалась назойливой тошнотой.
– Так и есть! – смирившись с мыслями, посчитала, что к поступкам должно прилагаться объяснение.
«Наверно люди, убитые мною, страдают, мучаются, видя меня живой. Хотя… как знать. В следующий раз спрошу об этом врача. Тем не менее, пройдёт эта амнезия или нет?»
Размышляя, уже сидя на стуле, болтала ногами, затем щурилась на окно, и что-то сосредоточенно разглядывала на полу. Горевала, какие у неё большие ногти, переживая, доведётся ли их стричь. Удивлялась, почему думается о покойниках, как о живых. Заподозрила, что наверно была набожной и рассмеялась: «Хороша верующая, отправляющая на тот свет людей пачками, зарабатывающая старинным бабьим промыслом. Наркотики… наверно плохо? Вот и хорошо, что не помню. Меньше хлопот».
– Посему, определенно, бешеная. Точно! Врач скрыла правду, не хотела добивать. Может говорила… вечно ничего не слышу. Ещё одно свидетельство… их клиент! Жаль, нет зеркала. Что могу – увидеть? Немытую уродиху с мочалкой на тупой башке. Во-во! Скорченную физиономию. Остаётся исполнить последнее, для убеждённости в диагнозе. Фотографию бы! Потом зеркало… и хана мозгам!
Разговор с собой любимой прервался шорохом за дверью. Вскоре всё стихло. Роза облегчённо вздохнула и согласилась с идеей о сне: «Посплю, глядишь, что изменится. Все лучше, чем последние мозги самой себе выносить».
…Мрачное свежеиспечённое утро ничего не изменило, как и день, неделя, месяц. Дошло до того, что полюбила обжитую тесноту и стужу стен. Она срослась с сопредельностью. Врач навещала часто, подсовывала витамины, потчевала домашней едой. Роза отказывалась, говоря, что нет дома – нет той еды.
Однажды Татьяна принесла журнал с яркими картинками и красивыми лицами. Читать не позволяло освещение. Вначале Роза сомневалась, что умеет это делать. Но вспомнила, когда-то прочла надпись – Роза. Поэтому просто разглядывала страницы, мысленно перемещаясь в утраченный мир. После найдённого платка журнал служил новой забавой.
…Всё же опасность не заставила себя ждать. Однажды врач прибежала с предупреждением о выздоровлении начальника:
– Он грозится пересадить тебя в Розарий, – выпалила она с порога.
Факт перемен не встревожил, беспокоило другое: там люди, они любопытны. Что им сказать? Чем защитить себя? Предстоящие события возбуждали. Роза нервничала.