– Когда вы впервые встретили Джейни? – К первому полицейскому присоединился еще один, бывший следователь, ныне частный сыщик, с крепким рукопожатием, представился Роном. Он пытался изображать полицейского, но гражданская одежда выдавала его с потрохами. Понятия не имею, почему он был так важен для дела.
– На третий день в больнице.
– Это нормально, что социальный работник встречает клиента не сразу? Я думал, вы должны поговорить с жертвой в течение двадцати четырех часов после происшествия.
Ненавижу, когда задают вопрос, хотя сами отлично знают ответ.
– Должны, но ее состояние было нестабильно.
У меня начинала болеть голова от яркого неонового света. Я потерла виски, стараясь как можно дальше отогнать боль.
– Она была так больна? – спросил офицер Люк. Рон сообщил мне его имя. У обоих были одинаковые короткие стрижки.
Я покачала головой.
– Не больна. Истощена. Вы знаете, что умирающего от голода нельзя кормить, потому что это может его убить? – Ответа на вопрос я ждать не стала. – Я понятия не имела. У нее случился сердечный приступ через несколько часов после поступления, потому что ее слишком много кормили, и они потом два дня ее стабилизировали. Так что я не могла с ней встретиться раньше чем через почти трое суток.
– Что вы о ней подумали при встрече?
– Она очень меня удивила, – сказала я.
– Чем? – Люк склонил голову набок и вопросительно смотрел на меня.
Я не знала, как объяснить, что удивляло в Джейни. Это сложно описать словами, вам надо было быть там тогда и видеть ее. К счастью, они видели снимки криминалистов, так что точное описание от меня не требовалось.
– Я ожидала увидеть перепуганную травмированную девочку, а Джейни болтала с медсестрами и улыбалась, когда я вошла. – Ее комната в тот день представляла буйство красок, сотрудники больницы заполнили ее воздушными шариками и мягкими игрушками. Ей все что-нибудь приносили. Я тоже не стала исключением. Я принесла маленького плюшевого мишку с сердечком в лапках. Она сидела посреди комнаты на кровати, а медсестры выстроились в очередь за ее улыбками. Она не была скована страхом, как я ожидала. О ней говорили как чуть ли не о ребенке-маугли, но она определенно была не такой.
Я с трудом смогла сдержать ужас при виде ее истощенной фигурки. Линии черепа проступали сквозь бледную кожу, настолько прозрачную, что видно было фиолетовые вены. Скулы выступали, светло-голубые глаза выпирали из глазниц.
Рон кивнул мне, чтобы я продолжала, но без их вопросов рассказывать было тяжело. С вопросами понятно, чего от меня ждут. А рассказывая свободно, я могла сболтнуть что-то, что говорить не следовало. Нервы сжались в комок.
– Сначала с ней сложно было установить контакт, так всегда бывает. Никто не любит соцработников, даже те, кому мы помогаем. Я хотела поговорить с Джейни наедине, но она так испугалась, когда я попросила медсестер выйти, что я разрешила им остаться, – сказала я. – Мы все еще не знали никаких обстоятельств дела, понятия не имели, кто ее родители или опекуны, кто несет за нее ответственность и они ли сделали это с ней. Полиция допрашивала всех в том квартале в поисках возможных улик, но еще ничего не обнаружила. По крайней мере, насколько я знала. Полиция не всегда делится со мной всем, что им известно. – Я оборвала себя, осознав, что сказала. – Извините, я просто…
Рон отмахнулся.
– Понимаю. Не стоит извинений.
Он пристально посмотрел на Люка.
– Будет лучше, если мы будем работать в команде. – Он задержал взгляд, потом повернулся обратно ко мне: – Вы думали о ее матери? Кто-нибудь задумывался, может, она в опасности?
Я смущенно опустила голову.
– Знаю, мы должны быть беспристрастны и не делать поспешных выводов, пока у нас не собраны факты, но все почему-то были уверены, что Джейни выбросили ее родители. Или какой-то сумасшедший. Никому не приходило в голову, что еще кто-то может быть в беде. Жаль. Тогда все могло бы закончиться иначе.