За год до моего прибытия в долину реки Паудер индейцы попросили о гарантии, о которой говорил мне Гири, и получили её. По сути, это обещало сиу, арапахо и шайенам все земли, лежащие между рекой Йеллоустон, Скалистыми горами и Черными холмами, простирающиеся от подножия гор на восток до Малой Миссури. Это было лучшее пастбище для бизонов на всех северных равнинах. Оно всегда принадлежало индейцам, у них было обещание, что оно останется им, и они намеревались следить за тем, чтобы обещание это исполнялось.
Гири неоднократно подчеркивал, с какими опасностями мы столкнемся, когда покинем реку Платт и направимся на север. Наш путь лежал прямо через эти, гарантированные им земли. Между нами и концом тропы Боузмена в Вирджиния-Сити лежали сотни миль и тысячи индейцев. Вожди сиу – Красное Облако, Человек Боящийся Своих Лошадей и быстро набирающий силу шаман племени хункпапа по имени Сидящий Бык – все они отсутствовали. С ними были Тупой Нож, вождь шайенов, и Чёрный Щит, вождь миннионжу. Позади этих великих вождей, окутанная тайной и легендой, стояла одинокая фигура Бешеного Коня, предводителя общества оглала Плохие Лица, и, по словам Гири, величайшего из всех индейцев.
Когда мы приближались к форту Ларами, произошло событие, которое потрясло даже Гири до самых шнурков его мокасин.
Только начинало смеркаться, и наш лагерь был разбит раньше обычного, чтобы пораньше отправиться в оставшийся день пути до Ларами. Когда наши фургоны были поставлены в плотный круг, под нами была хорошая возвышенность, охрана стояла на посту, в лагере было достаточно дров и воды, мы чувствовали себя в относительной безопасности, особенно из-за близости форта Ларами. Через пять минут эта приятная перспектива превратилась в кошмарное предчувствие.
Вскоре после захода солнца Гири вызвал меня к себе, сказав, что заметил дым от множества костров к северу от нас. Мы присели на корточки так, чтобы нас не могли услышать остальные, под днищем головного фургона.
– Полковник, – продолжил он (несмотря на мои возражения, он всегда называл меня по званию), – если эти костры то, что я думаю, то нас ждут времена жарче, чем в аду, когда там хорошая тяга.
– Индейцы?
– Нет. Ещё хуже. – Он говорил тихо и быстро. – Ты помнишь траппера, который проезжал мимо, направляясь вниз по реке, когда в полдень мы останавливались?
– Да. Казалось, он торопился попасть туда, куда направлялся.'
– Так и было. И место, куда он направлялся, было далеко отсюда.
– Откуда он ехал?
– Он ехал из Ларами. Большой человек из Вашингтона находится в Ларами. Его зовут Тейлор. Кажется, глава Бюро по делам инджунов. Красное Облако, Бешеный Конь и почти все сиу собрались в форте, чтобы обсудить соглашение об этой новой тропе Бозмана, вдоль которой армия собирается построить ряд фортов, и по которой мы собираемся провести наш караван. Вот именно, прямиком через долину Паудер, полковник. Земля, на которую индейцы в прошлом году получили гарантию.
Эти сиу – не инджуны из агентства. Красное Облако зол, и его люди тоже. Совет созван на завтрашнее утро. Этот траппер почуял, что с индейцами что-то неладно, и отправился в путь. Сказал, что вокруг Ларами разбили лагерь, наверное, больше двух тысяч воинов.
За двадцать восемь дней, проведенных в Канзас-Сити, я многое узнал от Гири об индейцах и их стране, но эти знания не давали мне понимания того, что он сейчас говорил.
– И что же это нам дает, Эд? – спросил я. – Если они все в Ларами, что это за костры на севере?
– На это есть только один ответ. – Его голос был таким тихим, что я едва мог разобрать слова. – Боюсь, я знаю, в чем дело, но прямо сейчас я поеду на север, чтобы в этом убедиться. Хочешь пойти со мной?
Мы оседлали лошадей и незаметно выскользнули из лагеря, хотя к этому времени уже совсем стемнело и весь лагерь видел зарево ночных костров на севере.
Через час мы уже взбирались на гребень последнего хребта, отделявшего нас от костров, и Гири, казалось, было не труднее находить дорогу, чем при дневном свете. Мы стреножили лошадей и последние несколько ярдов проползли на брюхе. Не зная, чего ожидать, я раздвинул последние заросли кустарника, вглядываясь в долину внизу. Гири не издал ни звука, но мой вздох был резким, как свист стрелы.
Под нами, вдоль обоих берегов красивого ручья, протянувшегося на полмили, усеянного десятками походных костров и казавшегося призрачно-белым на фоне безлунной ночи, раскинулись десятки равномерно расставленных палаток; зрелище, которое сразу же вызвало ностальгию у бывшего офицера Конфедерации.
– Это армейский лагерь, Эд. Пехота. Должно быть, тысяча человек.
– Это делает его совершенным, – сказал Гири; его голос был спокоен, как вода в поилке для лошадей. – Их недостаточно, чтобы принести какую-то пользу, но слишком много, чтобы не вызвать проблем. Полковник, мы должны спуститься туда и выяснить, что они здесь делают. Помоги нам Бог, если они направляются в Ларами.
Это были напряженные полчаса, в течение которых мы ползли на животах, пока не оказались в сотне ярдов от пикетов. Как раз в тот момент, когда Эд собрался встать и назвать наши имена, я почувствовал, как он напрягся в темноте и услышал, как он пробормотал:
– Будь я проклят, если это не старина Большая Глотка.
– Что это значит? – прошептал я.
– Не обращайте внимания, полковник. В конце концов, нам не придется идти в этот лагерь. Видишь того человека в куртке из оленьей кожи? Того, что сидит у костра перед командирской палаткой?
Я наконец разглядел фигуру, о которой он говорил.
– Ну, так понаблюдай за ним.
Пока я следовал его указаниям, Гири крепко прижал ладони ко рту, издав такой изумительный лисий лай, что я, находясь в десяти дюймах от него, не мог поверить, что он исходит из человеческого горла. Я огляделся в поисках лисы. Какое-то время человек у дальнего костра не двигался. Затем он встал и вышел из круга света от костра. Три минуты спустя справа от нас залаяла лиса.
– Это настоящая, – прошептал я. – И она ничем не лучше твоей.
– Это лучше, чем настоящая, – ответил Гири. – Это Бриджер.
Еще минута, и очередной лисий лай привлек к нам внимание человека, одетого в оленью кожу. Он вырос прямо перед нами из-под земли.
– Привет, Эд.
– Привет, Джим.
– Что тут творится?
– Сами хотим знать, – сказал Гири. – Вон там, за холмом, у нас двадцать фургонов, и мы слышим, что Красное Облако готовится действовать решительно.
– Кто это с тобой?
– Это полковник Клейтон, Джим. Пошёл со мной на разведку. Полковник, Джим Бриджер.
Мы поприветствовали друг друга кивками, я был слишком увлечен видом великого разведчика, чтобы ответить на его дружелюбную улыбку. Я навсегда запомню его как нечто нереальное, потому что темнота была такой, что можно было составить о нём только общее впечатление. Тем не менее, я смог разглядеть достаточно, чтобы заметить, что у него был большой зоб, что напомнило мне фразу Гири о Большой глотке. Я узнал потом, что это его индейское имя.
Но теперь Бриджер заговорил, и его слова привлекли внимание.
– Этим подразделением командует полковник Кэррингтон, настоящий гарнизонный офицер. Никогда не был в стране индейцев; инженер, хорош только чтобы учить рядовых в казармах. В войсках все зеленые. Их не больше тысячи, не считая целой группы музыкантов. У них нет ни одного патрона, и они направляются в Ларами, чтобы взять там сто тысяч патронов. – Небольшая пауза, затем сухое заключение. – Я бы сказал, что это именно тот отряд, который должен был бы бродить по окрестностям, где сиу прошлым летом надрали задницу этому Неду с генералом Коннором.
– Да. А с ним было три тысячи опытных кавалеристов.
Согласие Гири было таким же сухим, но его следующие слова прозвучали громче:
– Боже мой, Джим! Ты знаешь, что сейчас две тысячи сиу и шайенов сидят вокруг Ларами и пытаются заключить соглашение с Бюро по делам индейцев по тропе Бозмана?
– Я знал, что тут нечто большее, чем просто получить боеприпасы по приказу Кэррингтона, и, клянусь Богом, так и есть.
– Господи. – Гири помедлил, затем тихо добавил: – Они идут туда с инженером из казарм и несколькими сотнями зеленых юнцов, чтобы обмануть две тысячи конных воинов.
– О, это еще не все, Эд. У этих парней нет ничего, кроме дульнозарядных ружей.
Единственным ответом Гири был стон.
– Эд, ты собираешься этой ночью вести свой караван?
– Придётся. Все живое, что останется в этой прерии через двадцать четыре часа после того, как Кэррингтон введет свои войска в Ларами, не будет белым и двуногим.
Мы пожали друг другу руки и расстались, пообещав Бриджеру еще раз попытаться отговорить Кэррингтона от вступления в Ларами, пока действует соглашение, а если это не удастся, задержать ввод войск достаточно долго, чтобы позволить нам привести караван в форт раньше них. Внезапно каждый час стал дорог.
Вернувшись в фургонный лагерь, Гири отдал приказ о форсированном ночном марше. Люди были в панике, пока дюжий разведчик не отрезвил их угрозой:
– Если вы не будете работать как черти и гнать как в ад, ваши волосы будут сушиться над дымоходом в вигваме сиу не позже, чем через два часа после завтрашнего восхода.
Все, включая детей, взялись за поводья и запрягли лошадей. Дух страха дышал им в спину, и караван тронулся через двадцать минут после нашего возвращения.
У нас не было никаких проблем. Наши фургоны были запряжены мулами, тропа рядом с фортом была широкая и чистая, и рассвет застал нас въезжающими в Ларами через самый большой индейский лагерь, который я когда-либо видел.
Гири указал на вигвамы пяти из семи племен тетон-сиу: брюле, минниконжу, оглала, Два Котелка и Хункпапа; последние были самыми свирепыми из всех краснокожих воинов и народом Сидящего Быка. Отсутствовали санс-арк с юга, черноногие сиу с дальнего северо-запада. Можно было увидеть много своеобразных, из шестнадцати шестов, вигвамов шайенов, а также несколько более простых сооружений гордых арапахо.
Суматоха, шум и яркие цвета военных нарядов этого огромного сборища были невероятными.
Толпы визжащих индейских собак следовали за нашим караваном, бросаясь на наших мулов и огрызаясь на них, снуя туда-сюда между нашими фургонами, как стая саранчи. Повсюду были группы скво, закутанных в одеяла, и детей с глазами-бусинками – у первых одежда из оленьей кожи закрывала всё, кроме глаз-щелочек, а у последних обычно всегда был в руках игрушечный лук, свистулька из орлиной кости или другая игрушка.
Их огромные табуны растянулись на пять миль вдоль реки напротив форта. Постоянное ржание, метания, драки и беготня среди этих табунов добавляли красной пыли и непрекращающегося шума к и без того дикой обстановке.
Перед каждым вигвамом лежала вонявшая на солнце груда свежего бизоньего мяса, чёрного от облепивших его мух и добавлявшего смрада разлагающейся плоти и без того стоявшей в лагере вони. Как ни странно, в лагере не было воинов, когда мы проезжали через него. Только женщины, дети и старики выстроились вдоль нашего пути мимо вигвамов.
Когда мы переходили реку вброд, из-за угла форта выскочила группа примерно из пятидесяти конных воинов. Во главе их ехал великолепный вождь – высокий, статный, его обнаженная кожа отливала красной медью в лучах утреннего солнца, головной убор боевого вождя, сделанный из орлиных перьев, затенял его смуглое лицо и спускался по мускулистой спине. К моему удивлению, Эд и этот великолепный воин приветствовали друг друга как давно расставшиеся братья, обменявшись жестами мира, рукопожатиями, похлопываниями по спине и ведя себя как мужчины, которые рады видеть друг друга после долгой разлуки.
После недолгого разговора на языке, который, как мне показалось, был шайенским, вождь и его воины ускакали прочь. У меня возникло неприятное ощущение, что вождь слишком долго рассматривал меня во время разговора с Эдом, но я отбросил эту мысль как маловероятную.
– Это был Тупой Нож, шайен. Он мой брат.
Я пристально посмотрел на Гири, чтобы убедиться, что он говорит серьезно. Он усмехнулся серьезности моего выражения лица и так небрежно, словно говорил о погоде, сказал мне, что он наполовину шайен; его мать и мать Тупого Ножа – родные сестры. Какими странными бывают все эти проделки наследственности. При взгляде на нас двоих меня вполне можно было принять за чистокровного сиу, в то время как мой спутник был типичным белым жителем равнин.
Словно прочитав мои мысли, Гири с улыбкой заметил:
– Вождь хотел знать, из какого ты племени. Я сказал ему, что не знаю, что ты пришел издалека, с юга, от Отца Вод, но что ты был силен в войне, создавая большую хмунху с помощью маленьких ружей.
– Что такое хмунха, чёрт возьми? – спросил я; мое любопытство было возбуждено интересом Тупого Ножа к моей особе, вызванном предположением, что я индеец.
– Сильная магия, – ответил Гири. – Вождь был впечатлен. Он сделал тебе индейский комплимент.
– Как это?
– Сказал, что ты, несомненно, вождь среди своего народа. Что у тебя «глаза и клюв ястреба».
– Это тоже часть комплимента?
– Ещё бы. Ястреб – один из их главных символов. По-простому, он символизирует скорость, свирепость и силу в погоне. Но за этим кроется нечто большее. Ястреб – это для них магическая птица. Для тебя это хорошее начало.
Я бы продолжил дискуссию, поскольку не испытывал особого отвращения к лести, но сейчас мы были в тени форта. Мы разбили лагерь, и Гири, оставив меня присматривать за фургонами, исчез в направлении шайенских вигвамов.
– Я собираюсь на разведку, – было его единственным объяснением.
Через час он вернулся с тревожными новостями.
– Полковник, мы всё выяснили. Большие неприятности. Красное Облако и Человека Боящегося здесь ещё нет, хотя они знают, что совет назначен на это утро. Они главные вожди, за исключением Бешеного Коня. Судя по всему, они собираются помахать томагавками на этом пау-вау. Если они не появятся, или им не понравится то, что они услышат, когда и если они появятся, то всё будет в порядке. Все пойдет прахом, настанет сущий ад.
– Предположим, они откажутся от участия в совете или вообще не приедут. Присоединятся ли к ним остальные?
– Да. Они чешутся и не знают, где свербит. Даже я не хотел слишком долго оставаться там, – он указал на индейский лагерь, – и отправился к шайенам.
– А как же наш караван? Сможем ли мы загнать фургоны в форт на случай нападения?
– Я поговорил с капитаном Феттерманом, который командует здесь, пока не появится Кэррингтон. Он дурак. Сказал, что если бы у него было пятьдесят хороших людей, он мог бы проехать через всех сиу.
Когда я сказал ему, что Каррингтон находится в дне пути отсюда, он сказал:
– Хорошо! Я собираюсь спросить его, могу ли я взять два эскадрона и преподать урок этим красным дьяволам!
Он совершенно не представлял, какое впечатление произведет на индейцев появление Кэррингтона с его войсками.
– Говорю вам, полковник, на этой границе, в армии, не найдется и десяти человек, которые знали бы, что у инджуна на уме. Будь это было так, у нас бы все это время не было этих проклятых побоищ.
– Но мы же можем переправить наш караван в форт?
– О, конечно. Но это ничего не значит. Индейцы не будут пытаться захватить форт. Здесь мы в безопасности. Беда будет там, где этот армейский дурак попытается проникнуть на территорию индейцев и преподать им урок. Да поможет им Бог, если они попытаются это сделать.
– А что мы тем временем будем делать?
– Этот совет собирается прямо сейчас на лужайке к югу от форта.
Действительно, теперь я мог видеть бесконечную процессию индейцев в роскошных накидках и на лошадях, выходящих из лагеря, пересекающих ручей и исчезающих за стенами форта.
– Думаю, нам с тобой стоит подслушать. Оставь свою лошадь и захвати ружье, – сказал он мне, когда я направился к Хуссейну.
Одного вида собравшегося совета было достаточно, чтобы заставить заколотиться сердце черепахи. Место, выбранное для собрания, было выбрано с уклоном вверх и в сторону от форта. Мистер Тейлор, агент, поставил свою палатку прямо под стенами форта. Перед палаткой ряд за рядом сидели вожди, ведущие переговоры, в точном соответствии со своим положением. За ними, столпившись на холме и рассеявшись на расстоянии в четверть мили от них находились воины, все на лошадях и при оружии. Их было, похоже, около тысячи. Солнце, стоявшее уже высоко, сверкало на бесчисленных наконечниках копий, ножах и боевых топорах, а переливающийся блеск белоснежных орлиных перьев, мириадов разноцветных бусин, вышивок и лиц, раскрашенных киноварью или охрой, на фоне ярко-синего неба Вайоминга и бесконечного разнообразия пестрых пятен у индейских лошадей являли собой зрелище невероятной дикой красоты.
Мы с Гири уселись рядом с армейскими разведчиками рядом с палаткой Тейлора – привилегия, полученная от капитана Феттермана. При виде на эту обширную и беспокойную дикую панораму у меня возникло странное ощущение того, что во всей этой картине есть что-то неестественное.
Я повернулся к Гири.
– Что такое, Эд, не так с этой толпой? Тут есть что-то странное, на что я не могу указать пальцем.
– Это молчание, – сразу же сказал он. – Такое можно встретить только на индейских сборищах. Всегда ставит в тупик белого человека, когда он впервые с этим сталкивается.
Я знал, что он прав. В пределах слышимости находились тысячи индейцев, но до нас не доносилось ни единого слова или звука человеческого общения. Это было жутковато. Слышно было только шарканье копыт лошадей, их фырканье или ржание, время от времени лязганье металлической сбруи. Это была особенность индейских сборищ, с которой мне приходилось сталкиваться много раз, но к которой я так и не привык.
Это странное потрясение оказалось лишь первым из тех, что постигли меня утром 16 июня.
Едва переговоры начались, как внешние ряды воинов с громким криком расступились. Вниз по склону, по открывшемуся таким образом коридору, ехали два вождя, одетые так, что не возникало сомнений в их высоком положении. Тот, что выше, был одет в кроваво-красную накидку и носил головной убор из белоснежных орлиных перьев. Он был очень крупным мужчиной, одетым ниже пояса в лосины из оленьей кожи, расшитые бисером, и державшийся с простой элегантностью наследного короля. Другой мужчина, постарше, был завёрнут в накидку из белой кожи вапити, украшенную вышивкой, а его лицо было так обильно раскрашено охрой и кобальтом, что казалось совершенно нечеловеческим. Красное Облако и Человек Боящийся Своих Лошадей прибыли на совет.
Едва они заняли свои места – один справа, другой слева от переднего ряда вождей, как появилась третья фигура, заметно отличающаяся от остальных.
На этот раз ряды людей на холме не издали ни единого крика, но по ним пронеслось глубокое «Хун-хун-хе!» – гортанный, ужасающий звук, от которого у меня волосы на голове встали дыбом. Ряды снова разделились, на этот раз по диагонали, вниз и поперек холма. Наступила пауза, во время которой даже ветер не дышал. Затем, перейдя через холм и спустившись по склону, к палатке совета направился одинокий всадник.
Он был стройным, среднего роста, превосходно сложенным. Он был совершенно голым, если не считать мокасин и набедренной повязки из чёрной волчьей шкуры. Цвет его кожи был очень темным, почти красного дерева, а лицо – одно из самых красивых, которые я когда-либо видел у мужчины любой расы: тонкий орлиный нос с высокой переносицей; широкий рот, широко расставленные и раскосые глаза; маленькие плоские уши, красивая голова с высокими скулами и красиво очерченным квадратным подбородком.
Если Красное Облако держался как король, то этот человек – как император. Его безупречный жеребец был таким же черным, как собственные косы воина, спускавшиеся до пояса. В его волосах было единственное черное орлиное перо, которое он носил на затылке, по обычаю дакотов, наискось справа налево. Ни один человек не удостоился даже взгляда его сверкающих глаз, когда он спешился и занял свое место точно между Красным Облаком и Человеком Боящимся и на фут перед ними.
В индейской иерархии мог быть только один человек, который осмелился бы занять такое положение. Я догадался, кто это, когда Гири, в кои-то веки взволнованный, прошептал мне на ухо:
– Ташунко Витко! Бешеный Конь!
Это был самый могучий воин племени сиу из всех, возможно, самый величайший человек своей расы и своего времени. Бешеный Конь – свирепый боец; Бешеный Конь – бесстрашный. И все же, среди своего народа, человек мудрый, добрый и благородный. Это был великий человек, среди красных или белых. Я почувствовал это уже тогда; позже я это узнал.
Совет начался. Он продолжался до полудня. Тейлор был искусен в дебатах и пользовался доверием индейцев. Красное Облако Человек Боящийся, а также многие младшие вожди пришли к соглашению. Оставалось склонить на свою сторону только Бешеного Коня.
И вот, когда казалось, что всё приходит к успешному завершению, случилось то, чего Гири так боялся и от чего он предостерегал капитана Феттермана.
Вниз по длинной долине Платт, с развевающимися флажками, играющим оркестром, грохотали фургоны с боеприпасами, которыми управляли покрикивающие мужчины, приближался отряд Каррингтона. И в мертвой тишине, последовавшей за его появлением, он повел свои эскадроны прямо на территорию совета.
Среди собравшихся дикарей раздался протяжный звук, больше всего похожий на резкий вдох, который предшествует рычанию разъяренной собаки. Человек Боящийся и Красное Облако немедленно вскочили на ноги. Позади них сомкнутые ряды младших вождей начали подниматься, как это происходит с поверхностью вода, когда в неё бросят камень. Только Бешеный Конь остался сидеть.
И все же, когда он заговорил, все замерли, а Кэррингтон слушал.
– Куда направляется Маленький Белый вождь со своими войсками?
Полковник Генри Б. Кэррингтон был человеком, совершенно не сведущим в общении с индейцами, к тому же человеком он был откровенным и честным. В нескольких словах он объяснил Бешеному Коню, в чем именно заключалась его миссия.
– Мне приказано отправиться в район реки Паудер, построить там форты и разместить в них гарнизоны. Форты и солдаты должны охранять новую дорогу в Монтану, тропу Боузмена.
При этих словах Красное Облако взорвался; его голос дрожал от ярости.
– Великий Отец посылает нам подарки и хочет новую дорогу, но Маленький Белый Вождь приходит с солдатами, чтобы украсть эту дорогу прежде, чем индейцы скажут «да» или «нет»!
Человек Боящийся зловеще объявил:
– Через две луны у тебя не останется ни одного копыта.
– Хопо, пошли! – сказал Бешеный Конь, воин.
Через несколько минут в поле зрения не осталось ни одного индейца. Не прошло и часа, как тысячи людей, стоявших лагерем, устремились вверх по тропе, на север. Если бы белый человек оказался к северу от Паудер, началась бы война.
Так сказал Ташунко Витко.