На первый взгляд слова можно определить через их произвольный или коллективный характер.
Вьетнамского языка никто из наших не знал, и даже в голову никому не приходило его специально учить. Чай не вьетнамисты-профессионалы. Не помню, чтобы кто-то пользовался разговорником, хотя разговорники мне в руки попадались. Максимум – обиходные фразы, «синь тяу – там бьет», не более того. Ну, счет. Такой синдром белого человека, комплекс превосходства колониста. В центре Сайгона многие вьетнамцы говорили по-русски, причем вполне сносно, а некоторые так и вовсе превосходно, потому что в свое время закончили как минимум «Лумумбарий», а то и МГУ. Соцлагерь как-никак. Поэтому никто из наших языка толком не знал. Да и как это вообще возможно? Как быть с непроизносимым мяуканьем, в котором аж целых шесть неразличимых нормальным человеком на слух напевных тонов? Про орфографию я вообще молчу – это рекордная дичь с таким количеством диакритики, что мама не горюй. Спасибо французам, постарались от души. Повторяю вопрос: что делать в такой ситуации? Правильно, разумеется, изобретать свои, понятные и запоминающиеся названия, топонимы и проч. Так, центральные улицы у нас назывались, к примеру: Соломенная, Серебряная, Американка. Вроде бы неплохо, запоминается. На Американке продавались, понятное дело, американские колониальные товары и прочие военные трофеи (по всей вероятности – сам я этого уже не застал, улица изменилась, но название приросло), Серебряная – потому что на ней торговали украшениями из дешевого серебра, причем именно на этой улице торговки особенно прекрасно говорили по-русски. Но почему Соломенная? Корзинками торговали? Что-то не припомню. В любом случае, я старался запоминать местные топонимы. Улицы: Лелой, Ле Зуан, Дьен Бьен Фу, Нгуен Тхи Минь Кай… Центральный рынок – «Бен Тхань» – я тоже сразу запомнил и осуждал взрослых за их упрямую тупость: все именовали его не иначе как «Сайгон-базар». Да и вообще, почему Сайгон (с неизменным дериватом «Сайгонск»), когда он уже давно официально Хошимин? Это же все равно что сейчас Питер называть Ленинградом. Ну не знаю. Потому что звучит красиво, наверное, и к тому же ассоциируется с известным кафе питерских/ленинградских неформалов. Ладно улицы, но даже блюдо вьетнамской кухни, известное теперь всем любителям нынешних московских «Вьет-кафе» и «Лао Ли» под названием «нэм» (да-да, те самые жареные спринг-роллы), кто-то из наших первопроходцев придумал называть «сайгонскими блинчиками». Вот это мне даже как-то понравилось, мило и трогательно, я принял на вооружение. В оригинале сохранились: «супчик фо» (самый вкусный в Сайгоне разливали аккурат за забором нашего консульства: в эту уличную забегаловку мы с мамой или с тетей Аней часто наведывались по окончании моих уроков), «супчик лао» (это такой рыбно-ананасовый суп, подающийся на алюминиевой печке-жаровне с углями), на это памяти еще как-то хватало. Ну, «битет» – это понятно, бифштекс. Но как будет «креветки в тесте» или «лягушачьи лапки в кляре»? Не помню. Вкус помню – об этом ниже, – но слов не помню. Ладно, слюноотделение явно повысилось, а это грозит язвой, поэтому переходим к несъедобному, но в те годы для меня весьма существенному. То ли возраст такой, то ли место такое, не знаю. В Сайгоне я впервые стал ценить вещи. Вернее, обращать на них внимание. Под дуновением все того же остаточного французского колониализма, не иначе, во мне проснулся дендизм. Одежда, всякие там прибамбасы… Как сделаны, сколько стоят, натуральная кожа или заменитель, качество, дизайн… Как-то до этого в Москве совершенно не припомню за собой ничего такого. Носишь и носишь себе, что купили, пока не порвется. Понятно, были негативные реакции. Бесили эти гребаные колготочки с сандальками в пять лет, какая-нибудь там идиотская вязаная зимняя уникальная эксклюзивная шапка-шлем и прочие сцены из рыцарских времен. Но впервые выбрать себе вещь – рубашку, ремень, шорты – мне довелось только в Сайгоне, примерно в одиннадцать-двенадцать лет. У меня такое чувство, что до этого сайгонского времени в моей жизни просто-напросто вообще не было магазинов (кроме магазинов игрушек и продовольственных, разумеется). Такому повороту в сторону вещизма способствовал ряд обстоятельств. В этом возрасте вообще начинаешь по-другому смотреть на людей и оценивать их иначе и по иным параметрам. Голос, манера речи, запах, одежда, прочие атрибуты, сумки, рюкзаки… В Сайгоне была в этом плане возможность разгуляться. Для женщин – уже упомянутые относительно дешевые, преимущественно серебряные украшения с камешками и жемчугами, кроме того – дешевый стильный шелк и все, что из него можно пошить, в основном – легкие летние блузки. Многие дамы покупали или шили себе на заказ национальные вьетнамские женские костюмы – летящие «аозай». Но если на вьетнамских стройных и худеньких фигурках это дело смотрелось в самом деле окрыляюще (хрестоматийная картинка-открытка: вьетнамская девушка в аозай и конусовидной соломенной шляпе едет на велосипеде вдоль берега озера Дамшэн), то на дородных посольских тетках это выглядело ну вы сами понимаете. Отдельный фетиш и даже своего рода система рангов для мужиков – изделия из кожи. К примеру, ремни. Самый дорогой – из кожи крокодила. Далее, чуть дешевле – варан. За ним – питон (два вида: тигровый или сетчатый, у них отчетливо разный рисунок). Затем – кобра. Ну и самый обычный и дешевый – буйвол и корова-зебу. Далее следует презренный кожзам. Сейчас мне немного смешно и даже стыдно об этом писать, но в те годы у меня был сетчатый питон и кобра (они сохранились до сих пор, хотя чешуйки местами пообтрепались за двадцать пять лет), это было мне явно не по чину, и я страшно гордился. То же самое касается этих идиотских мужских кожаных сумок на коротких ремешках с карабинами, которые все тогда называли визитками, а позже в России – борсетками. По поводу этих сумок есть издевательский пассаж у Довлатова в адрес Аксенова. Как же мне страшно хотелось такую сумку! И когда я ее получил в подарок то ли на Новый год, то ли на день рождения, счастью моему не было предела, и казенная штампованность этого оборота полностью соответствует аксессуару. Все, больше ни слова об этом. Хотя нет, стоп, как же. Еще один пунктик: рюкзаки. Народ же экспедиционный! Рюкзак должен быть качественным, прочным, надежным, желательно невесомым, с мягким станком и кучей карманов, ремней и ремешков. Он должен быть сделан идеально в математическом смысле доказательства: только необходимое и достаточное. Такие рюкзаки продавались в центральном сайгонском универмаге, что на центральном перекрестке Лелой и Соломенной, напротив пафосного Rex-Hotel с бассейном на крыше. Но – к чертям буржуазный бассейн, нам нужен последний этаж душного универмага – именно там, в закутке без кондиционеров, продавались рюкзаки местного пошива под названием McKinley. Самая высокая горная вершина Северной Америки, видимо, должна была означать высшее качество. И его она и означала. Мой «Маккинли» служил мне верой и правдой чуть ли не тридцать лет.