У моей бабушки двое больных: больны мальчик и его мать. Мальчик без сознания и стонет. Мать, на которой лица нет, умоляет бабушку помочь. Она кладет завернутого в тряпки ребенка перед бабушкой и говорит:
– Умоляю! Спаси моего ребенка, вылечи его.
– Ты сама больна, по тебе видно.
– Мне не до себя. Ребенок умирает.
Бабушка варит в котле снадобье. Она еле ходит, но готовит лекарство: толчет в ступе миндаль, чтобы получить масло. Жмых от миндального ореха очень вкусный. Когда из миндаля выжимают масло, мне отдают жмых, и я его ем.
Жмых от грецкого ореха невкусный; он немного горький, но я привык.
Бабушка к этому всему привыкла: к больным, их стонам и мольбам.
У этой самой Сакине, жены Эбрама, на моих глазах умерли пять детей. Когда ее дети заболевали, она, испуганная, прибегала и клала детей перед бабушкой.
– Тетушка, делай, что хочешь, может быть, хоть этот ребенок останется жить.
Потом она шла на могилу святого, садилась, плакала и молилась.
Однажды бабушка спасла жизнь Али Плова. Кто-то в Кермане сказал этому Али, что он «деревенский нищий». Он ответил: «Я не нищий. Каждый год, каждый год вечерами по праздникам я ем плов». Слух об этом дошел до людей, и стали его с тех пор называть Али Плов. Он был трудяга, собирал в поле колючки, взваливал себе на спину, приносил в деревню и продавал людям. Зимой, когда было очень холодно и снег покрывал землю, у Али Плова не было никакой работы.
Зовет его однажды Насрулла-хан, показывает нашего околевшего буйвола и говорит:
– Али Плов, вырой яму и закопай тушу, чтобы не пахло здесь.
Али Плов снимает с туши кожу так, чтобы дедушка не видел, и относит шкуру к себе в дом, который находился на берегу реки под высокой чинарой. Саму тушу Али бросил в яму.
Ночью он разрезал кожу на куски и поджарил на огне. Затем он съел эту полусырую шкуру. До утра он от голода съел половину шкуры. На следующий день у него разболелся живот, и его скрючило. Привели его к бабушке, чтобы она его вылечила. Она потом рассказывала:
– У него раздулся живот и стал как барабан. Вот-вот взорвется. Он, как змея, извивался, бился головой об землю. От боли он впивался руками в землю. У него в желудке скопились куски сырой кожи. Мне было его жаль, но я не знала, как ему помочь. Неожиданно я поняла, что нужно сделать. Я сказала нашему слуге: «Свяжи ему руки и ноги веревкой, чтобы он не дергался».
Дедушка принес большую бутылку касторового масла, и мы начали вливать Али Плову в глотку понемногу касторки. Дедушка принес дробинки из патронов к своему ружью. Мы всыпали Али в горло свинцовые дробинки и снова насильно влили ему в рот касторовое масло. Когда дробь и касторка закончились, то мы начали сильно давить ему на живот. Мы развязали веревки на руках и ногах Али, а слуга подхватил его и поднял на ноги. Дедушка приказал Али идти, но тот ответил, что не может.
– Ты должен идти, давай беги.
Дедушка принес плетку. Я не мог на все это смотреть, и дедушка сказал, чтобы я шел домой.
С Али сняли рубаху и штаны. Его начали хлестать плетью и гонять по двору. Гоняли и гоняли, а он стонал, ревел, звал на помощь, умолял и бегал, бегал по двору. Он подпрыгивал и бил себя по животу. Неприятное зрелище: из него начали выходить куски сырой кожи. Касторка и дробинки сделали свое дело. По двору разлетались дробинки, касторка и куски кожи. Понемногу он успокоился. В завершение Али упал в саду в углу двора. Его подхватили под мышки, отнесли и положили возле ручья. Он стонал, а затем впал в забытье. Все говорили, что Али Плов умер, но он не умер, на следующий день он совсем выздоровел.
У бабушки в запасе было много рассказов о ее врачевании в деревне.