Выпала тяжелая зима. Вся деревня Сирч завалена снегом. Я сплю рядом с дедушкой, но вдруг меня будит громкий звук. Бабушка с дедушкой с кем-то ругаются. Я приподнимаюсь и сажусь на постель. При свете керосиновой лампы я вижу мужчину в желтой военной шинели. У него неопрятное небритое лицо, на голове военная фуражка. Он молод, у него выпученные глаза, губы полуоткрыты, и он говорит себе под нос. Он просит о помощи:
– Если я вам не нужен, я уйду.
У него в сумке что-то есть, и он направляет ее на дедушку. Я пугаюсь, снова ложусь в постель и из-под одеяла слушаю, о чем они говорит.
Мужчина громко спрашивает:
– Где мой сын? Что вы с ним сделали?
– Он здесь. Зачем он тебе нужен? Что ты от него хочешь?
Я приподнимаю край одеяла и снова смотрю на незнакомца. Он снимает свои истрепанные, измазанные глиной и грязью ботинки и идет в мою сторону.
Бабушка говорит:
– Не буди его, он спит. Он со сна испугается. Займешься им, когда проснется. Тебя не было несколько лет, и он может испугаться.
Мужчина подходит к постели, откидывает одеяло, бросается ко мне и берет на руки. Он прислоняется ко мне головой и плачет. Изо рта у него пахнет. Его волосы колют мне щеки и шею. Щеки и шея у меня мокрые от его слез.
Я испуган, дрожу, хочу освободиться от его объятий и не могу.
Дедушка сдавленным голосом говорит:
– Хушу, не бойся. Это твой отец.
Вот так состоялась моя первая встреча с отцом. До этого я его не видел. Даже если и видел, то не помню этого. Вроде бы в детстве, когда я был совсем маленьким, мой отец был вполне в норме. Он брал меня на руки, носил по двору и по деревне, показывал мне рыбок в пруду во дворе нашего дома. Он срывал цветы петуньи и давал мне. Но я сам этого ничего не помню. Дедушка сказал:
– Ты не любишь своего сына. Если бы ты любил его, то все эти годы заботился бы о нем.
Отец встал и пошел со мной в уборную, чтобы показать, что он готов попу мне подтирать, чтобы доказать, как он меня любит. Дедушка встал у него на пути и умолял оставить меня в покое.
Отец упрямился и хотел отвести руку дедушки.
В сумке отца был чай, сахар и коробка с халвой, которые передал дядя Асадулла. Думаю, там был еще и сахарный сироп. Однако отец съел почти все это по дороге, кроме половины коробки халвы, а остальное до дома не донес.
Дедушка с удивлением смотрел на моего отца. У моего отца были особенные глаза и взгляд. Когда он смотрел, у него сильно дрожали зрачки. Он весь согнулся и дрожал от холода.
Дедушка усадил отца у печки. Дрова прогорели, и бабушка бросила в печь новую охапку дров.
«Мой дорогой сынок Казем», – сказала она.
Отец обнял бабушку. Это была грустная ночь. Дедушка снял с отца его старые грязные носки, ноги у отца были красные и опухли.
Бабушка нагрела воды, и отец поставил ноги в теплую воду. Отец снял фуражку, надел ее мне на голову и улыбнулся.
Сильный снег завалил все дороги в горах. Дорога в нашу деревню извивалась в горах змейкой, была очень узкой, и по ней могли пройти только вьючные животные, не больше одного мула. Мы называли эту горную тропу «Годар». Зимой дорога была непроходима в течение нескольких месяцев, и никто не отваживался по ней ходить.
Дорога была опасная и скользкая. Зимой вдоль дороги рыскали волки, барсы и другие хищники, которые зимой не щадили ни людей, ни ослов, ни мулов. Если зимой кто-то хотел попасть в город, то должен был идти кружным, более длинным путем, где было меньше снега. Эту дорогу называли «Дерахтнеган». Когда бабушка зимой сильно заболела, она даже не могла самостоятельно сидеть на муле, чтобы добраться до Кермана. Дядя Эбрам завернул ее в простыню, взвалил на плечи и отнес по дороге Дерахтнеган в Керман к врачу.
Мой отец пешком пришел по той самой дороге Годар, где были волки и барсы. Нужно быть сумасшедшим, чтобы так бесстрашно, в одиночку, пойти по этой дороге. Он шел целые сутки.
У него в сумке был журнал «Эттелаате хафтеги», который я не мог тогда читать. Я рассматривал фотографии. На одной из фотографий была женщина, похожая на мою мать. Отец сказал мне:
– Вот женщина на этой фотографии выглядит точно как твоя мать.
Отец у меня был грамотным. Не знаю, насколько он был грамотным, но он читал стихи Хафиза и Коран, а также журналы и книги. Дядя Асадулла дал ему в дорогу сахар, чай, сироп и журнал. Среди прочих вещей была бумага, в которой было написано, что Казем «опозорил себя в полицейском управлении, и его уволили. Служил он недолго. Его даже хотели посадить в тюрьму, так как он оскорбил своих начальников».
Дяди Касема не было дома. Он ушел работать в школу в деревню Саадабад, которая находилась рядом с Сирчем.